Ознакомительная версия.
Потом появилась рослая краснощекая женщина, которая разглядывала его с видом благожелательно-лукавым. Светло-коричневое платье из жестковатой материи, казалось, слишком плотно облегало ее крупные бедра. Она была без шляпы, без перчаток, без всяких украшений, кроме колец и часиков в оправе из драгоценных камней, но на простом кожаном ремешке. Во всем ее облике чувствовалось нарочитое желание избегать всякой пышности.
Она подала ему красивую, но отнюдь не маленькую руку я сказала:
– Приношу вам свои глубочайшие извинения, мистер Куртье.
– Ну что вы!
– Надеюсь, вам здесь удобно. У вас есть все, что вам нужно?
– Больше, чем нужно.
– Такой безобразный случай! Но зато мы имеем удовольствие с вами познакомиться. Вашу книгу я, разумеется, читала.
И выражение ее лица словно договорило: да, неглупая книжка, занятная и читается с интересом. Но что за идеи! Вы сами прекрасно знаете, что они ни к чему не приведут… не должны привести.
– Вы очень любезны.
– Но я, конечно, отнюдь не разделяю ваших взглядов, – прибавила леди Вэллис резковато, словно почуяв за его словами затаенную усмешку. – По нынешним временам следует проповедовать воинские добродетели… тем более воину.
– Поверьте мне, леди Вэллис, воинские добродетели лучше предоставить людям с менее развитым воображением.
– Впрочем, политика вас ни капли не занимает, в этом я уж во всяком случае уверена, – ответила она, бросив на него быстрый взгляд. – Вы, кажется, знакомы с миссис Ноуэл? Какая прелестная женщина!
Но тут на площадке появилась молодая девушка. Она, видимо, возвращалась с прогулки верхом: на ней были сапожки и короткая широкая юбка. Глаза у нее были синие, волосы цвета тронутых осенью и пронизанных солнцем листьев бука собраны в тугой узел под фетровой шляпой. Высокая, длинноногая, она двигалась легко и быстро. Весь ее облик – лицо, фигура – излучал радость жизни, безмятежность, неосознанную силу.
– А, Бэбс! Моя дочь Барбара – мистер Куртье, – представила их леди Вэллис.
Он пожал протянутую ему с улыбкой руку в перчатке.
– Милтоун уехал в город, мама, – сказала Барбара. – Он дал мне поручение в Баклендбери, я поеду туда и могу привезти со станции бабушку.
– Возьми с собой Энн, а то она никому не даст покоя. И, может быть, мистер Куртье хочет проветриться. Как ваше колено, позволяет такую прогулку?
– Да, конечно, – ответил Куртье, любуясь девушкой. С тех пор, как ему исполнилось семь лет, он не мог смотреть на женскую красоту без нежности и легкого волнения; и, увидев девушку, красивее которой он, вероятно, не встречал, он готов был следовать за ней куда угодно. И что-то было в ее улыбке такое, словно она об этом догадывалась.
– Ну что ж, – сказала она. – Тогда поищем Энн.
После недолгих, но энергичных поисков Энн была найдена в автомобиле: чутье подсказало ей, что он скоро куда-то отправится и ее долг – отправиться вместе с ним. Вскоре автомобиль двинулся, Энн сидела между ними в полном молчании, что случалось с ней лишь в минуты, когда жить было особенно интересно.
Оставив позади цветники, газоны и рощи поместья Монкленд, они точно перенеслись в иной мир, ибо сразу за последними воротами в конце западной подъездной аллеи перед ними открылся самый языческий пейзаж во всей Англии. В этом диком краю собирались на совет скалы, солнце, облака и ветры. Среди каменных глыб, что залегли, точно львы, на вершинах холмов, над которыми парили белые облака да их собратья – ястребы, витали души людей, живших тут в незапамятные времена. Здесь сами камни, казалось, не знали покоя в бесконечной смене форм, обличий, цвета, они точно поклонялись всякой неожиданности, не признавая никаких законов. Ветры, веющие над этим краем, и те сворачивали с пути, врывались в любую щель и трещину, чтобы люди, укрывшиеся под своим жалким кровом, не забывали о могуществе грозных богов.
Энн не замечала всех этих чудес, да и Куртье, пожалуй, тоже, – усиленно пытаясь примирить учтивость с желанием не отрывать глаз от хорошенького личика. «О чем думает эта двадцатилетняя девушка, самообладанию которой позавидовала бы любая сорокалетняя матрона?» – спрашивал он себя. Молчание нарушила Энн.
– Тетя Бэбс, это был не очень прочный домик, да?
Куртье взглянул в ту сторону, куда указывал ее пальчик. Подле каменного истукана, который, должно быть, владел этим холмом еще до того, как здесь появились люди из плоти и крови, виднелись развалины жалкого домишки. Лишь на одном углу еще держался клочок кровли, остальное стояло открытое всем непогодам.
– Глупо было строить тут дом, правда, Энн? Вот его и прозвали «Причуда Эшмена».
– А Эшмен живой?
– Не совсем… Видишь ли, это было сто лет назад.
– А почему он построил дом так далеко?
– Он ненавидел женщин, и… на него обвалилась крыша.
– Почему ненавидел женщин?
– Он был чудак.
– А что такое чудак?
– Спроси у мистера Куртье.
Под спокойным, испытующим взглядом девушки Куртье старался найти достойный ответ.
– Чудак, – сказал он, помедлив, – это человек вроде меня.
Послышался смешок, и он ощутил на себе бесстрастный, оценивающий взгляд Энн.
– А дядя Юстас чудак?
– Теперь вы знаете, мистер Куртье, какого о вас мнения Энн. Ты ведь очень уважаешь дядю Юстаса, правда, Энн?
– Да. – ответила Энн, глядя прямо перед собой.
Но взгляд Куртье устремлен был в сторону, поверх ее непокрытой головки.
С каждой минутой ему становилось все веселее. Эта девушка напоминала ему кобылку-двухлетку, которую он однажды видел в Аскоте, – ее шелковистая шерсть так и блестела на солнце, голова была высоко вскинута, глаза горели; то были ее первые скачки, и она вся дышала уверенностью в победе. Неужели девушка, сидящая рядом, – сестра Милтоуна? Неужели все четверо молодых Карадоков – дети одних и тех же родителей? Серьезный, аскетический Милтоун, живущий напряженной внутренней жизнью; кроткая домовитая Агата – образец добродетели; замкнутый, проницательный и непреклонный Берти и эта прямодушная, счастливая, победительная Барбара – какие они все разные! Автомобиль тем временем уже спускался по крутому холму мимо выстроившихся на окраине Баклендбери скромных вилл и серых домиков, где жили рабочие.
– Нам с Энн надо заехать в штаб-квартиру Милтоуна. Может быть, забросить вас во вражеский стан, мистер Куртье? Пожалуйста, остановитесь, Фрис.
Куртье еще не успел дать согласие, а автомобиль уже затормозил у дома, на котором энергичная надпись гласила: «От Баклендбери – Чилкокс!».
Куртье, прихрамывая, вошел в комнату, где помещалась штаб-квартира мистера Хэмфри Чилкокса и сильно пахло краской, а в душе его еще жили ароматы юности, амбры и тонкого сукна.
За столом сидели трое: старший, с серыми глазами-щелочками и щетинистой бородкой, в котором по каким-то неуловимым признакам безошибочно угадывался бывший мэр, тотчас встал и пошел ему навстречу.
– Мистер Куртье, я полагаю, – сказал он. – Рад вас видеть, сэр. Весьма сожалею, что вы стали жертвой насилия. Хотя в некотором роде это нам на пользу. Да, да. Это уж, знаете, против всяких правил. Не удивлюсь, если это подбавит нам две-три сотни голосов. Я вижу, вам порядком досталось.
Худощавый человек с тонкими чертами лица и вьющимися волосами тоже подошел к Куртье; в руках у него была газета.
– Но тут получилась одна неловкость, – сказал он. – Прочтите.
ОСКОРБЛЕНИЕ ПОЧТЕННОГО ГОСТЯВЕЧЕРНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ЛОРДА МИЛТОУНА
Куртье углубился в заметку.
Наступила зловещая тишина; ее нарушил человек с глазами-щелками.
– Кто-то из наших, должно быть, видел все собственными глазами, вскочил на велосипед и успел сообщить в редакцию, прежде чем номер сдали в печать. Они ничем не порочат эту леди… просто излагают факты. Но этого вполне достаточно, – прибавил он холодно. – По-моему, его песенка спета.
– Мы не виноваты, мистер Куртье, – смущенно сказал человек с тонким лицом. – Право, не знаю, что мы можем тут поделать. Мне это очень не по душе.
– Ваш кандидат читал это? – спросил Куртье.
– Нет еще, – вмешался третий. – Мы сами увидели газету всего час назад.
– Я бы ни за что не позволил этого, – сказал человек с тонким лицом. Я крайне возмущен редактором.
– Но послушайте, – сказал человек с глазами-щелочками, – это же обыкновенная газетная заметка. Если она и наделает шуму, мы тут ни при чем. Газета никого ни в чем не обвиняет. Она сообщает факты. Вся суть в семейном! положении этой особы. Мы ничем не можем помочь, а что до меня, сэр, я бы и не хотел помогать. У нас тут, слава богу, распущенность не в чести! – Это было сказано с чувством. Потом, заметив, какое у Куртье стало лицо, он спросил: – Вы знакомы с этой леди?
Ознакомительная версия.
