Весь вечер размышлял над этими приметами. Не понимаю, как это может совмещаться с принципом космических перелетов, установленным еще Циолковским?
Или же нужно согласиться с тем, что есть умершие, а есть улетевшие?
Может быть, в этом и скрыта разгадка противоречий нашей цивилизации?
Вернулась Полякова.
Вместе с ней приехал и Векшин.
Они выпили у Поляковой, а потом пошли в «Приватизационный комитет».
Я пришел туда, когда там уже шла драка.
Векшин, забившись под стол, кричал:
— Не бейте меня! Я депутат! Вы не имеете права!
Петр Созонтович, однако, не слушал его и пытался достать Векшина ногой под столом.
Я поинтересовался у Абрама Григорьевича, что здесь происходит.
— Молодой человек! — горестно воскликнул Лупилин. — Вы помните, я вам говорил, что, пока мы пьем, люди занимаются делом. И вот, пожалуйста! Пришел этот гражданин и говорит, что он уже приватизировал нашу квартиру и нам всем следует отсюда выехать.
— Фёдор! — скомандовал мне Петр Созонтович. — Прими на себя стол, чтобы я ногу не ушиб.
Я взялся за один край стола, а Петр Созонтович за другой, и мы передвинули в сторону это убежище Векшина.
Векшин, воспользовавшись тем, что руки Петра Созонтовича были заняты, вскочил на ноги и, оттолкнув Абрама Григорьевича, бросился к двери.
Однако Федорчуков оказался проворнее.
Успел схватить Векшина за шиворот.
— Эт-то куда, а? Нет, ты постой, поговори с избирателями!
И коротко ударил Векшина кулаком в живот.
Векшин согнулся пополам.
Последний раз я видел, как избивали Векшина санитары в стационаре. Но они тогда совершали скучную, хотя и необходимую лечебную процедуру, а Петр Созонтович вкладывал в удары всю свою раскрепощенную перестройкой душу. Лицо его раскраснелось, он входил в раж не сумбурно, как в уличной драке, а неторопливо и основательно.
— Ну ладно. — сказал он, когда Векшин снова заполз под стол. — Отдохни маленько. Я тоже пиджак сниму, а то взмок весь.
Засучивая рукава, он так нежно смотрел на Векшина, что тот не выдержал.
— Это не я! — закричал он из-под стола. — Это она! Полякова!
— Что Полякова? — заинтересованно спросил Петр Созонтович.
— Это она меня подговорила приватизировать вашу квартиру!
— Т-так. — сказал Петр Созонтович и внимательно посмотрел на Полякову.
— Он врет! — закричала Полякова слишком громко и торопливо, чтобы ее восклицание могло быть правдой.
— Я вру? — закричал Векшин. — А кто Выжигайлу охмурял, чтобы он денег дал? А в мэрии ты сказала, что здесь еще люди живут?!
— Трус! — заорала в ответ Полякова. — Слизняк!
Не хочу далее описывать эту тягостную сцену, из которой со всей очевидностью явствовало, что Полякова не теряла времени в этом году.
Получив ссуду от господина Выжигайло, она через Векшина заплатила взятку в мэрии, и там оформили на ее имя приватизированную квартиру. Взамен Полякова должна была, нарушив долг супружества, выйти замуж за Векшина, а Выжи- гайле сдать в аренду пять комнат сроком на сорок лет под офис и склад.
Допрос, из которого всё выяснилось, длился долго, но Векшина больше не били, и он, вытер с лица кровь, приосанился и вновь приобрел, хотя и побитый, но все-таки депутатский вид.
— Сейчас уже поздно что-либо менять. — сказал он. — Вам, мужики, придется подыскать другое жилье.
И снова Петр Созонтович так посмотрел на него, что я уже испугался, состоится ли наш совместный полет на Юпитер.
Однако Петр Созонтович сдержался.
Он накинул на плечи пиджак и объявил, что последние события вынуждают его, как главу администрации, ввести во вверенной квартире чрезвычайное положение.
Векшина и Полякову он арестовывает.
— Не имеете права! — взволнованно закричал Векшин, и нос его вспотел от испуга. — Я депутат, я — лицо неприкосновенное !
Испугавшись, что Петр Созонтович вновь начнет избивать его, я решил разрядить обстановку и сказал, что, как человек, защищавший демократию на баррикадах в августе минувшего года, считаю возможным нарушение депутатского иммунитета в особых случаях.
— Вопрос в том, — сказал я, — является ли этот случай особым?
— Разумеется, случай особый! — вскричал Абрам Григорьевич Лупилин. — Чего вы говорите, молодой человек?! Какой же это еще случай, если по воле этой парочки мне негде будет жить?!
Петр Созонтович беспристрастно слушал наш разговор, а потом взял Векшина за шиворот.
— Пошли, — сказал он. — С этой стервой мы и без тебя разберемся. А таких депутатов, как ты, я, когда председателем исполкома работал, не только во множественном числе, но и разных падежах видел.
И он вывел Векшина в коридор.
Однако пока он запирал чулан, Полякова воспользовалась ситуацией и ускользнула в свою комнату, где и закрылась.
И напрасно Петр Созонтович уговаривал ее отдаться в руки властям добровольно, а иначе хуже будет.
Полякова дерзко отвечала ему:
— Очень надо тебе отдаваться, ты и денег таких не держал в руках, за которые я отдамся тебе!
Видя, что подобные высказывания Поляковой подрывают его авторитет, Петр Созонтович отступился.
Отдав мне указание нести охрану камеры Поляковой, он удалился в «Приватизационный комитет», чтобы провести там заседание с Абрамом Григорьевичем.
— Смотрите в оба, молодой человек! — скрываясь за дверью комитета, сказал Лупилин.
— Ладно! — сказал я. — Посмотрю.
И тут же услышал голос Поляковой:
— Это ты, Феденька, охраняешь меня?
— Вообще-то, я. — подумав, ответил я.
— Хочешь зайти ко мне? — спросила Полякова. — Я открою тебе.
И я услышал, как она отодвигает щеколду.
— Нет! — ответил я. — Я не имею права открывать дверь. Идет заседание комитета, оно и решит вашу, Екатерина Ивановна, судьбу.
— Но мне скучно тут одной без тебя, Феденька! — жалобно проговорила Полякова. — А потом ты что, позабыл разве, что я твоя жена? Ты собираешься исполнять свои супружеские обязанности?
— Не сейчас! — сказал я. — Всему свое время. Время исполнять супружеские обязанности и время сидеть в тюрьме.
— Но я хочу сейчас! Как ты не понимаешь этого?!
— А ты, Полякова, тоже не понимаешь и никогда не хотела понять, что если бы философия Духа стала бы философией не только Знания, но и Дела, тогда через разумное познание мы смогли бы управлять физиологическими процессами.
— Ты жуткий дурак, Федька! — сказала Полякова.
— Если и дурак, то не я, а Н.Ф. Федоров. — ответил я. — Это он открыл, что внутреннее сближение начинается в мысли.
— Это тот Н.Ф. Федоров, который из восьмой квартиры?
Я не стал отвечать на этот вопрос, потому что никогда не надо отвечать, когда над тобою насмехаются. Полякова прекрасно знала, что я говорю о Н.Ф. Федорове не из восьмой квартиры, а о Н.Ф. Федорове из секретной комнаты, в которой инопланетяне оставляют мне гуманитарную помощь.
Полякова, видимо, тоже поняла, что была не права, и с присущим ей тактом поспешила сменить тему разговора.
— Как ты думаешь, Феденька, — жалобно спросила она. — Что эти звери сделают со мной? Будут пытать? Заморят голодом?
Я ответил, что не знаю, но Полякова может ничего не бояться. Все равно скоро мы улетим с нею на Юпитер.
— Куда? — спросила Полякова.
— На Юпитер... — ответил я и неожиданно осознал, что название этой планеты совершенно ясно и четко возникло в моем сознании.
Это могло значить только одно — поступил приказ из галактического центра.
И, как всегда, когда я получал такие приказы, стало чуть зябко, но не от страха, а, как это бывает даже и с опытными пилотами, от особой сосредоточенности. Ведь прежде чем взлететь, нужно до малейших деталей продумать весь маршрут — потом будет уже поздно.
Захваченный этой зябкой сосредоточенностью, я отвлекся и не услышал того, что говорила из-за двери Полякова. Сознание включилось, только когда она принялась трясти дверь.
— Федька! — кричала она. — Сволочь безмозглая! Я же в туалет хочу!
Делать было нечего, и я вынужден был вытащить ножку стула из дверной
ручки.
Дверь распахнулась. Полякова стояла на пороге в шубке.
— Спасибо, Феденька! — сказала она и, чмокнув меня в щеку, направилась не в туалет, а к входной двери.
Я попытался ее задержать.
— Полякова! — сказал я. — Ты ведь жена мне, Полякова! Иди, Полякова, в туалет и дожидайся решения комитета! Я говорю тебе это как муж!
— А этого ты не хочешь? — спросила Полякова, и я увидел прямо перед своим носом торчащий из кукиша покрытый перламутровым лаком ноготок большого пальчика Поляковой.
Что я мог сказать еще?
— Ты в кино? — спросил я.
— Да! На ночной сеанс, Федя. — ответила Полякова.
Ну, что ж.
Пусть сходит в кино.
Кто знает, когда нам придется вылететь, может быть, это ее последнее кино...
Вечером звонил Ш-С.
Он сказал, что свои способности нечистой силы люди обычно начинают ощущать в четырнадцать лет.
