Вирджиния Вулф - Ночь и день

Разделив таким образом пространство дома, обе пары какое-то время были заняты своими делами. Из-за портьеры доносилось только приглушенное бормотанье – как с той, так и с другой стороны. Наконец служанка пришла сообщить, что мистер Хилбери не вернется к ужину. Разумеется, вовсе не обязательно было извещать об этом Кэтрин, но Уильям все же спросил мнение Кассандры, причем сам тон вопроса не оставлял сомнений, что он намерен так или иначе поговорить с Кэтрин. Кассандра, из собственных соображений, принялась его отговаривать.

– Не кажется ли тебе, что мы отгородились от мира? – спросил он. – Думаю, мы могли бы как-нибудь развлечься – сходить в театр, например. Заодно пригласим Кэтрин и Ральфа!

Сердце Кассандры забилось от радости, когда он произнес эти два имени.

– А ты не подумал, что, быть может, они… – начала она, но Уильям перебил ее:

– Нет-нет, ничего такого. Я просто считаю, что нам не грех развлечься, пока твоего дяди нет дома.

И он приступил к выполнению своей дипломатической миссии с воодушевлением, но не без некоторого смущения: уже взявшись за портьеру, сначала пару секунд смотрел на женский портрет, несколько оптимистично причисленный миссис Хилбери к ранним работам сэра Джошуа Рейнолдса [88] . Еще немного потеребив в руках портьеру, он наконец отодвинул ее, уставившись в пол, сообщил новость о мистере Хилбери и предложил всем вместе провести вечер в театре. Кэтрин неожиданно обрадовалась, правда, так и не смогла назвать пьесу, которую ей хотелось бы посмотреть: все равно, сказала она. Выбор спектакля она доверила Ральфу и Уильяму, и те, с важным видом склонившись над газетой, принялись изучать объявления и сошлись на мюзик-холле. Дальнейшее было лишь делом времени. Кассандра никогда не была в мюзик-холле. Кэтрин рассказала ей немного об этом необычном зрелище, где следом за дамами в вечерних нарядах выходят белые медведи и сцена превращается то в таинственный сад, то в ателье модистки, то в придорожный трактир. Но какой бы ни была сегодняшняя программа, она непременно должна соответствовать высоким идеалам драматического искусства – по крайней мере, четверо зрителей в этом ничуть не сомневались.

Разумеется, и актеры, и постановщики были бы немало удивлены, если б знали, как воспримут их действо эти четверо, но в целом эффект был потрясающим. Зал наполняли звуки духовых и струнных инструментов, соперничавших между собой в грозной внушительности и взмывавших затем до тончайших жалобных нот. Алые и сливочно-белые задники, арфы и лиры, надгробные урны и черепа, протуберанцы гипса, алые бархатные кулисы и сияние бесчисленных огней – с древнейших времен и до наших дней бутафоры не создавали ничего столь эффектного.

Публика тоже была эффектна: дамы с обнаженными плечами, с султанами и боа – в партере, веселые и нарядные – на балконе, в обычной будничной одежде – на галерке. Но как бы ни отличались их одежды, все они сливались в шумную и отзывчивую массу, колышущуюся, и бормочущую, и трепещущую все то время, пока артисты перед ними танцевали, жонглировали и разыгрывали любовные сцены; они неохотно смеялись и не скоро потом успокаивались, но при этом охотно и беспорядочно рукоплескали, вплоть до громовых оваций. В какой-то момент Уильям заметил, что Кэтрин, подавшись вперед, тоже аплодирует, радостно и самозабвенно. Ее смех сливался со смехом толпы.

Этот смех его поразил, приоткрыв в характере Кэтрин нечто такое, о чем он раньше не подозревал. Но потом перевел взгляд на Кассандру – та во все глаза смотрела на клоуна и даже не улыбалась, слишком увлеченная зрелищем, чтобы смеяться, – совсем как ребенок, подумал он.

Представление подошло к концу, волшебство развеялось: зрители вставали, надевали пальто, кто-то стоял навытяжку под «Боже, храни короля», музыканты складывали партитуры, убирали инструменты, огни гасли один за другим, и наконец зал опустел, затих, наполнился гигантскими тенями. Но когда Кассандра, уже готовясь вслед за Ральфом шагнуть в проем вращающейся двери, оглянулась напоследок, вся романтика исчезла. И неужели каждый вечер, подумала она, кресла закрывают холстиной?..

Поход в театр оказался таким удачным, что, прежде чем разойтись, они задумали новую вылазку в город. Следующий день был субботний, следовательно, и Уильям, и Ральф будут свободны и могут посвятить все послеполуденное время поездке в Гринвич, где Кассандра никогда не была, а Кэтрин даже спутала его с Далиджем. На этот раз роль провожатого взял на себя Ральф, который и доставил всю компанию в Гринвич без приключений.

Уже не важно, насущные ли нужды или игры фантазии подарили Лондону множество прелестных уголков в его предместьях, – но только они идеально подходят для субботнего отдыха горожан в возрасте двадцати – тридцати лет. И в самом деле, если бы создателям всего этого великолепия было дело до потомков, то их бесплотные души могли бы по праву пожинать плоды успеха, особенно в погожие дни, когда молодые парочки, любители достопримечательностей и просто отдыхающие выгружаются из поездов и омнибусов и устремляются в сады и парки. Как правило, творцов всего этого великолепия редко вспоминают по имени, однако Уильям с лихвой восполнил этот пробел, сыпля историческими фактами и воздавая дань памяти архитекторов и художников в таких лестных выражениях, что те и за год, верно, не собирали стольких похвал. Наши путешественники шли вдоль берега реки, Кэтрин с Ральфом немного отстали, и время от времени до них доносились обрывки лекции Уильяма. Кэтрин с улыбкой прислушивалась к этому голосу – почти незнакомому, хотя она отлично знала его. Новыми и незнакомыми были счастливые и уверенные ноты в его голосе: Уильям был очень счастлив. Кэтрин догадывалась, что рядом с ней он был лишен многих радостей. Она никогда не просила чему-нибудь ее научить, не соглашалась читать Маколея, не уверяла, что его пьеса уступает только творениям Шекспира. Она шла вслед за ними и улыбалась, отмечая восхищенный – но не подобострастный – тон Кассандры.

– Как она может… – пробормотала Кэтрин, однако передумала и закончила фразу по-другому: – Как она может быть настолько слепой?

Однако не было нужды ломать голову над подобными загадками, поскольку присутствие Ральфа давало более интересные темы для размышлений, каким-то образом связанные с лодочкой, плывущей к другому берегу реки, величественным и ветхим старым городом, пароходами, нагруженными добром или только отправляющимися на его поиски, и целой вечности не хватило бы, чтобы распутать этот причудливый клубок. К тому же Ральф, увидев старого перевозчика, вдруг направился к нему и принялся расспрашивать о приливах и лодках. Во время беседы с лодочником он стал совсем другой, и даже на фоне реки, подумала она, и шпилей, и колоколен на другом берегу он совсем другой. Эта его инаковость, романтичность, и то, что он способен вот так вдруг оставить ее и заняться мужским делом, может, например, нанять лодку, чтобы вместе переправиться на другой берег, и дерзость этой выходки, – все это наполняло ее сердце восторгом, жаждой любви и приключений. Кассандра с Уильямом замолчали, и Кассандра воскликнула: «Смотри, какое у нее лицо – жертвенное, будто перед образом! Красиво», – быстро добавила она и из деликатности не стала развивать дальше эту мысль, хотя на ее вкус в сюжете «Ральф Денем, беседующий с лодочником на берегу Темзы» восхищаться было особенно нечем, умиляться тем более.

Они пили чай, осматривали новый тоннель под Темзой [89] , гуляли по незнакомым улочкам – так незаметно и пролетел день, и конечно же им захотелось продлить его, придумав назавтра новое приключение. Их выбор пал на Хэмптон-Корт, которому отдали предпочтение перед Хампстедом; и хотя Кассандра с детства бредила хампстедскими разбойниками, сейчас же ее помыслами, навеки и безраздельно, завладел Вильгельм III. И ясным воскресным утром компания прибыла в Хэмптон-Корт. Они так дружно восхищались этим краснокирпичным зданием, как будто прибыли сюда с единственной целью – убедиться, что своей величавостью оно превосходит все прочие дворцы мира. Они разгуливали по террасе и представляли себя владельцами этих земель, прикидывая, насколько мир выиграл бы от этого.

– Единственная наша надежда, – сказала Кэтрин, – что Уильям умрет и Кассандру, как вдову известного поэта, поселят в этом дворце.

– Нет, лучше… – И Кассандра прикусила язык, не решившись представить Кэтрин в образе вдовы известного адвоката.

Шел третий день их эскапад, и Кассандре трудно было удерживаться даже от столь невинных шуток. Она не смела спрашивать мнение Уильяма – он был непроницаем, как стена, и, похоже, его ничуть не интересовало, чем занята вторая пара, даже когда они удалялись вместе – а удалялись они довольно часто, – желая получше рассмотреть какое-нибудь растение или полюбоваться какой-нибудь архитектурной деталью. Они шли впереди, и Кассандра наблюдала за ними. Она видела, что иногда Кэтрин взмахом руки указывала Ральфу на что-то вдали и оба спешили туда, а иногда Ральф увлекал ее за собой; они то замедляли шаг, увлеченные серьезным разговором, то дружно устремлялись вперед. А потом возвращались как ни в чем не бывало.