– Не с чего взять; нет у нас ни скотины, ни снасти, ни лошади, ни коровы, ни сохи, ни бороны; надо всего завести – тогда доходы будут.
И пошел Семен-воин к отцу:
– Ты, – говорит, – батюшка, богат, а мне ничего не дал. Отдели мне третью часть, я в свою вотчину переведу.
Старик и говорит:
– Ты мне в дом ничего не подавал, за что тебе третью часть давать? Ивану с девкой обидно будет.
А Семен говорит:
– Да ведь он дурак, а она – вековуха немая; чего им надо?
Старик и говорит:
– Как Иван скажет.
А Иван говорит:
– Ну что ж, пускай берет.
Взял Семен-воин часть из дома, перевел в свою вотчину, опять уехал к царю служить.
Нажил и Тарас-брюхан денег много – женился на купчихе, да все ему мало было, приехал к отцу и говорит:
– Отдели мне мою часть.
И не хотел старик и Тарасу давать часть.
– Ты, – говорит, – нам ничего не подавал, а что в доме есть, то Иван нажил. Тоже и его с девкой обидеть нельзя.
А Тарас говорит:
– На что ему, он дурак; жениться ему нельзя, никто не пойдет, а девке немой тоже ничего не нужно. Давай, – говорит, – Иван, мне хлеба половинную часть; я снасти брать не буду, а из скотины только жеребца сивого возьму, – тебе он пахать не годится.
Засмеялся Иван.
– Ну что ж, – говорит, – я пойду обротаю.
Отдали и Тарасу часть. Увез Тарас хлеб в город, увел жеребца сивого, и остался Иван с одной кобылой старой по-прежнему крестьянствовать – отца с матерью кормить.
II
Досадно стало старому дьяволу, что не поссорились в дележе братья, а разошлись по любови. И кликнул он трех чертенят.
– Вот видите, – говорит, – три брата живут: Семен-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак. Надо бы им всем перессориться, а они мирно живут: друг с дружкой хлеб-соль водят. Дурак мне все дела испортил. Подите вы втроем, возьмитесь за троих и смутите их так, чтобы они друг дружке глаза повыдрали. Можете ли это сделать?
– Можем, – говорят.
– Как же вы делать будете?
– А так, – говорят, – сделаем: разорим их сперва, чтоб им жрать нечего было, а потом собьем в одну кучу, они и передерутся.
– Ну, ладно, – говорит, – я вижу – вы дело знаете; ступайте и ко мне не ворочайтесь, пока всех троих не смутите, а то со всех троих шкуру спущу.
Пошли чертенята все в болото, стали судить, как за дело браться; спорили, спорили, каждому хочется полегче работу выгадать, и порешили на том, что жеребий кинуть, какой кому достанется. А коли кто раньше других отделается, чтоб приходил другим подсоблять. Кинули жеребий чертенята и назначили срок, опять когда в болоте собраться, узнать, кто отделался и кому подсоблять идти.
Пришел срок, и собрались по уговору чертенята в болоте. Стали толковать, как у кого дела. Стал рассказывать первый чертенок – от Семена-воина.
– Мое дело, – говорит, – ладится. Завтра, – говорит, – мой Семен домой к отцу придет.
Стали его товарищи спрашивать:
– Как ты, – говорят, – сделал?
– А я, – говорит, – первым делом храбрость такую на Семена навел, что он обещал своему царю весь свет завоевать, и сделал царь Семена начальником, послал его воевать индейского царя. Сошлись воевать. А я в ту же ночь в Семеновом войске весь порох подмочил и пошел к индейскому царю из соломы солдат наделал видимо-невидимо. Увидали Семеновы солдаты, что на них со всех сторон соломенные солдаты заходят, – заробели. Велел Семен-воин палить: пушки, ружья не выходят. Испугались Семеновы солдаты и побежали, как бараны. И побил их индейский царь. Осрамился Семен-воин, отняли у него вотчину и завтра казнить хотят. Только мне на день и дела осталось, из темницы его выпустить, чтобы он домой убежал. Завтра отделаюсь, так сказывайте, кому из двух помогать приходить?
Стал и другой чертенок, от Тараса, рассказывать про свои дела.
– Мне, – говорит, – помогать не нужно. Мое дело тоже на лад пошло, больше недели не проживет Тарас. Я, – говорит, – первым делом отрастил ему брюхо и навел на него зависть. Такая у него зависть на чужое добро сделалась, что, что ни увидит, все ему купить хочется. Накупил он всего видимо-невидимо на все свои деньги и все еще покупает. Теперь уж стал на заемные покупать. Уж много на шею набрал и запутался так, что не распутается. Через неделю сроки подойдут отдавать, а я из всего товара его навоз сделаю – не расплатится и придет к отцу.
Стали спрашивать и третьего чертенка, от Ивана.
– А твое дело как?
– Да что, – говорит, – мое дело не ладится. Наплевал я ему первым делом в кувшин с квасом, чтобы у него живот болел, и пошел на его пашню, сбил землю, как камень, чтоб он не осилил. Думал я, что он не вспашет, а он, дурак, приехал с сохой, начал драть. Кряхтит от живота, а сам все пашет. Изломал я ему одну соху – поехал дурак домой, переладил другую, подвои новые подвязал и опять принялся пахать. Залез я под землю, стал за сошники держать, не удержишь никак – налегает на соху, а сошники вострые: изрезал мне руки все. Почти все допахал, одна только полоска осталась. Приходите, – говорит, – братцы, помогать, а то, как мы его одного не осилим, все наши труды пропадут. Если дурак останется да крестьянствовать будет, они нужды не увидят, он обоих братьев кормить будет.
Пообещал чертенок от Семена-воина назавтра приходить помогать, и разошлись на том чертенята.
III
Вспахал Иван весь пар, только одна полоска осталась. Приехал допахивать. Болит у него живот, а пахать надо. Выхлестнул гужи, перевернул соху и поехал пахать. Только завернулся раз, поехал назад – ровно за корень зацепило что-то – волочит. А это чертенок ногами вокруг рассохи заплел – держит. «Что за чудо! – думает Иван. – Корней тут не было, а корень». Запустил Иван руку в борозду, ощупал – мягкое. Ухватил что-то, вытащил. Черное, как корень, а на корне что-то шевелится. Глядь – чертенок живой.
– Ишь ты, – говорит, – пакость какая!
Замахнулся Иван, хотел о приголовок пришибить его, да запищал чертенок.
– Не бей ты меня, – говорит, – а я тебе что хочешь сделаю.
– Что ж ты мне сделаешь?
– Скажи только, чего хочешь, – почесался Иван.
– Брюхо, – говорит, – болит у меня – поправить можешь?
– Могу, – говорит.
– Ну лечи.
Нагнулся чертенок в борозду, пошарил, пошарил когтями, выхватил корешок-тройчатку, подал Ивану.
– Вот, – говорит, – кто ни проглотит один корешок, всякая боль пройдет.
Взял Иван, разорвал корешки, проглотил один. Сейчас живот прошел.
Запросил опять чертенок.
– Пусти, – говорит, – теперь меня, я в землю проскочу – больше ходить не буду.
– Ну что ж, – говорит, – бог с тобой!
И как только сказал Иван про бога – юркнул чертенок под землю, как камень в воду, только дыра осталась. Засунул Иван два остальных корешка в шапку и стал допахивать. Запахал до конца полоску, перевернул соху и поехал домой. Отпряг, пришел в избу, а старший брат, Семен-воин, сидит с женой – ужинают. Отняли у него вотчину, – насилу из тюрьмы ушел и прибежал к отцу жить. Увидал Семен Ивана.
– Я, – говорит, – к тебе жить приехал, корми нас с женой, пока место новое выйдет.
– Ну что ж, – говорит, – живите.
Только хотел Иван на лавку сесть, не понравился барыне дух от Ивана. Она и говорит мужу.
– Не могу я, – говорит, – с вонючим мужиком вместе ужинать.
Семен-воин и говорит:
– Моя барыня говорит, от тебя дух нехорош, ты бы в сенях посл.
– Ну что ж, – говорит. – Мне и так в ночное пора – кобылу кормить.
Взял Иван хлеба, кафтан и поехал в ночное.
IV
Отделался в эту ночь чертенок от Семена-воина и пришел по уговору Иванова чертенка искать – ему помогать дурака донимать. Пришел на пашню, поискал, поискал товарища – нет нигде, только дыру нашел. «Ну, – думает, – видно с товарищем беда случилась, надо на его место становиться. Пашня допахана – надо будет дурака на покосе донимать».
Пошел чертенок в луга, напустил на Иванов покос паводок, затянуло весь покос грязью. Вернулся на зорьке Иван из ночного, отбил косу, пошел луга косить. Пришел Иван, стал косить, махнет раз, махнет другой – затупится коса, не режет, точить надо. Бился, бился Иван.
– Нет, – говорит, – пойду домой, отбой принесу да и хлеба ковригу. Хоть неделю пробьюсь, а не уйду, пока не выкошу.
Услыхал чертенок – задумался.
– Калян, – говорит, – дурак этот, не проймешь его. Надо на другие штуки подниматься.
Пришел Иван, отбил косу, стал косить. Залез чертенок в траву, стал косу за пятку ловить, носком в землю тыкать. Трудно Ивану, однако выкосил покос – осталась одна делянка в болоте. Залез чертенок в болото, думает себе:
«Хоть лапы перережу, а не дам выкосить».
Зашел Иван в болото, трава – смотреть – не густая, а не проворотить косы. Рассердился Иван, начал во всю мочь махать, стал чертенок подаваться – не поспевает отскакивать, видит – дело плохо, забился в куст.
Размахнулся Иван, шаркнул по кусту, отхватил чертенку половину хвоста. Докосил Иван покос, велел девке грести, а сам пошел рожь косить.
