Ознакомительная версия.
Несомненно, находились и плюсы. Личина саркастического, даже где-то злого Арлекина – позволяла ей выражать вслух такое, что мало кто мог себе позволить. «Мели, Емеля – твоя неделя!» Возможно, ей даже негласно присваивалось звание этакого «придворного шута» – «не совсем в себе» клоунессы, которой дозволялось отпускать умилительно смелые шуточки на злобу дня.
Неслучайно так любят вспоминать широко известный (и уже изрядно поднадоевший всем!) эпизод с «дорогим Леонидом Ильичом». Генсек Брежнев, вручая Раневской в Кремле орден Ленина (высший орден в СССР!) стал подтрунивать над ней, цитируя сакраментальную фразу «Муля, не нервируй меня!» Даже не важно, что именно ответила ему Раневская, включившись в эту экспромт-игру. Главное тут – вопрос: генсек над всеми награждаемыми подобным образом подшучивал?
Насколько помню – все эти сюжеты с кремлёвскими чествованиями передовиков, силовиков, артистов и космонавтов проходили при неизменно напряжённо-патетических лицах партийной верхушки. А тут… Ну, можно понять: Фаина Раневская не просто «выбивалась» (отбиваясь!) из общего ряда. Она олицетворяла собой «даму-праздник», улучшающую настроение на расстоянии. (Хотя, при непосредственном близстоянии – уже могло случиться не только ухудшение настроения, но и уязвление самолюбия, умаление чувства собственного величия – и прочие непредвиденные оказии, что зависело от творческого запала Фаины Георгиевны в данный конкретный момент.)
…Тогда, кстати, Раневская ненавязчиво предложила всесильному генсеку выбрать самому, кем считать себя: глупым мальчишкой или отвязным хулиганом. Думаю, что не особо расстроила старика.
Впрочем, и с другими «сильными мира сего» Фаина Раневская обращалась без особого трепета. Председатель Комитета по телевидению и радиовещанию СССР Сергей Лапин как-то после одного из спектаклей втиснулся в гримёрку Раневской и стал выражать неприкрытые восторги по поводу её игры. «Ну, в чём я могу вас ещё увидеть, Фаина Георгиевна?» – традиционный комплимент, недвусмысленное высказывание особого расположения к таланту.
Раневской бы шаблонно-картинно зардеться, замахать руками: «Ну что вы, что вы!» А потом, смущаясь и подкашливая, перечислить все свои роли, где её «можно увидеть»… И дальше начинать решать свои насущные проблемы (стесняясь, отводя глаза – но при этом методично загибая пальцы под счёт своих желаний). Но «Великая старуха» лишь сухо отрезала: «В гробу!»
И тут – не чёрный юмор. А скорее – позиция. Классическое, булгаковское: «Никогда и ничего не просите! …и в особенности у тех, кто сильнее вас».
…Ну а раз Фаина Георгиевна смело «прикладывала» самих вождей мирового пролетариата, Ленина и Маркса, то уж задувать «светочи» поменьше – просто сам бог велел!
Чего стоит, к примеру, её коронное «Пионэры, идите в жопу!» Тут ведь можно налететь и на «аморалку» – подрастающее поколение Юных Ленинцев, как-никак. Партийная смена, надёжа и опора. Да и потом: как насчёт стандартных милицейских протоколов? Сквернословие… да в общественном месте, да с несовершеннолетними! Вполне так себе тянет на «хулиганство»!
Или взять тему пресловутой «дружбы народов», что являлась крайне болезненной, а потому – свято оберегаемой от неосторожных слов и суждений. Как минимум – на официальном уровне. Ну, государственный приоритет во внутренней политике… и всё такое.
Но вот именно этому «всему такому» Раневская давала своё, избавленное от фальши и демагогии истолкование. Так родилась фраза: «Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов». Ну, а после подобного обобщения – шутки «от Раневской» на тему национальности уже не звучали столь обидными. Скорее воспринимались как меткие наблюдения. И потому про русских можно было услышать: «На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый – не может». И в те времена это ещё никто не называл «русофобией» или неким «разжиганием». Потому что и про евреев у Раневской всегда припасалось что-нибудь «этакое». Ну, например: «Еврей ест курицу, когда он болен или когда курица больна». И это тогда вовсе не считалось антисемитизмом…
* * *
Раз уж заговорили об «еврействе». Одним фактом своего существования Фанни Гиршевна Фельдман (Раневская) опровергала на корню многие расхожие мифы и клише.
Национальная черта – «скупость», говорите? О щедрости и отзывчивости Фаины Раневской ходили легенды! Если кого «не из лиц духовного звания» и обозначать «бессребреником», так это именно её. Многие представители мира Искусства утверждали, что самый обычный человек мог обратиться к ней на улице, в транспорте – попросив денег… и получить их – просто в дар.
По сохранившимся воспоминаниям Раневская жила более чем скромно – и при этом ссужала, давала в долг деньги многим коллегам по актёрскому цеху. В большинстве случаев – даже потом об этих долгах и не вспоминала. Снисходительно относилась к тому, что многие её знакомые – и даже домработница! – банально её обкрадывают и обманывают.
Да при этом ещё и выдавая философские «обоснования»: мол, видать, этим людям материальные блага более необходимы, чем ей. В дневниках обмолвилась: «Я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так и доживаю с этой отдачей (…) Поняла, в чём моё несчастье: я (…) «бытовая» дура – не лажу с бытом! Деньги мешают и когда их нет, и когда они есть. (…) Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную».
А к этому утверждению – куча на первый взгляд мелочей, доказывающих, что это вовсе не обычная для среды «гениев» привычка удачно покрасоваться на публику. Например, из воспоминаний современников: «Раневская всю жизнь спала на узенькой тахте. Приобретённую однажды шикарную двуспальную кровать подарила на свадьбу своей домработнице Лизе».
…При этом лишь финансовыми дарами альтруизм Раневской явно не ограничивался. Практически никогда не прося ничего для себя самой – не могла отказать в просьбе «похлопотать» за кого-то. Чем многие беззастенчиво пользовались, иногда ставя при этом Раневскую в «идиотское положение». Широко известен такой, к примеру, эпизод. Раневская позвонила ректору Театрального училища имени Щепкина и стала просить за «юное дарование»: «Проследите лично, он – настоящий самородок, не проглядите, пожалуйста…»
Собеседник исполнил просьбу, проследил лично… Однако остался крайне недоволен «заявленными» талантами. Перезвонил Раневской, начал очень мягко, издалека. Та его резко обрывает: «Ну как? Говно? Гоните его в шею, (…) Я так и чувствовала (…) Но вот ведь характер какой, меня просят посодействовать и дать рекомендацию, а я отказать никому не могу!»
Хотя, в основном, просьбы окружающих чаще всё же ограничивались лишь «банально финансовыми».
Нельзя сказать, чтобы у Фаины Георгиевны прогрессировала некая «денежная фобия». Нет, порою она как никогда остро чувствовала нехватку денег. Но опять – не во имя их самих! «Просто деньги» – не могут дать ничего из того, что может дать общение с близкими по духу людьми. «…Буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П. Л… Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки…» – обречённо констатирует в дневниках. И тут важно, что «П.Л.» – это Павла Леонтьевна Вульф, прославленная актриса, театральный педагог… и главный наставник, Учитель Фаины Раневской.
И тут остаётся разве что добавить, что столь жертвенный альтруизм (желание помогать другим – даже в ущерб себе) пробудился у Фаины с детства. И шёл не от неких моральных, рассудочных установок – а от глубинного порыва, от особого состояния души, наполненной иррациональными эманациями «человеколюбия»… и самоотречения во имя его!
Из воспоминаний: «Впервые в кино. Обомлела. (…) Мне лет 12. Я в экстазе, хорошо помню моё волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи (…) разбиваю. Я в неистовстве – мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: «Берите, берите, мне ничего не нужно…» И сейчас мне тоже ничего не нужно – мне 80. (…) Экстазов давно не испытываю».
* * *
Экстаз от кинематографа, испытанной Фаей Фельдман в двенадцатилетнем возрасте, привёл её к «фильмовой» стезе, которая принесла не только широкую известность, но и горькие разочарования.
Странно, но то, что дало Раневской поистине всенародную известность и признательность зрителя, – как-то особого энтузиазма у неё не вызывало. Существует масса дошедших до наших дней фраз Актрисы, в которых она весьма «прохладно» отзывается об «важнейшем из искусств, по Ленину».
«Четвёртый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актёры играли как никогда» – это язвительное замечание о жанре кино, как таковом. Завуалированное сравнение с театром – явно в пользу последнего!
Ознакомительная версия.
