Вот она. Могила довольно свежая. Ни оградки, ни памятника, ни креста. Холмик, венки, цветы, как веники. Колышек с номерком. Всё правильно: № 87. Как этот бомж, гражданин вселенной сказал? Отсчёт слева направо. Следовательно, вторая могила – направо. Ну, а пока – смотрим. Не удивляет, совсем не удивляет. Кокошкин, и на этом венке тоже Кокошкин, и на этом – опять он… А кто там ещё мог быть? Всё ясно. Дальше что? А дальше топаем вправо, уважаемый Виктор Фабрикант.
В голове шум, во рту пересохло, ноги плохо слушаются. Виктор шёл и старался не смотреть на могилы. Никогда такого раньше не было – страшно, просто по-человечески страшно. Как всё просто: был, а теперь нет. Нет и всё, нет вообще, всё есть, а тебя нет. Даже не верится как-то. Но когда смотришь, верится, ещё как верится. Вот она сто двадцать вторая. Вот он и Бергер – так и сорвалось – родимый. С каких это пор он стал родимым? С недавних. Совсем недавних. Верно, всё верно. Оба – покойники. Стоп. Не злая это шутка, не подлый розыгрыш. Это – чума, безнадёга.
Виктор чуть не заблудился, когда шёл к выходу. Поплутал, но выбрел. Пошёл к машине. Водитель отворачивался, а если и смотрел прямо, отводил глаза. Прячет – может, задумал что? «Домой!» – кратко и, насколько смог, мягко скомандовал Виктор.
Водитель кивнул, тронулся. И тронулся резко как-то, неуважительно, небрежно. Ну и чёрт с ним! Вкралась мысль: «А может, он из этих – из заговорщиков? Или работает на них?» Виктор попытался себе представить, хотя бы в общих чертах, предполагаемых заговорщиков. Не получилось. Блуждали на воображаемом экране какие-то серые фигуры, лиц не видно, ниндзи какие-то…Всё равно выкарабкаюсь, всё равно выкарабкаюсь – такая вот тяжеловесная мысль заполнила вспухшую голову.
Дом, крепость, обитель, цитадель… как там ещё? Не хочется туда. А куда ещё? У Виктора спонтанно родилась мысль – прогуляться. Выйти из машины и пройти не спеша пару километров пешком, как он это совсем недавно легко и радостно делал. Он помнил это состояние: вдох-выдох, вдох-выдох, и всё было – чёткий счёт шагов, ясные мысли и смелые планы.
Уже хотел дать команду, но не решился. Понял: не дойду. Просто не хватит сил. Ноги подкосятся, заплетутся и – на асфальт. Пока сидишь – в машине, в кресле – вроде нормально, но долго идти не получится, потому – никаких прогулок. Рано ещё посреди улицы валяться. Если сейчас рано, следовательно, вот-вот и придёт время? «В чём я виноват?» – таким вопросом задался Виктор. Ответа не было.
Виктор отпустил машину, открыл роскошную, уже слегка облезлую калитку и пошёл по дорожке к дому. Подумал: может, всё же поехала, уже поехала крыша родненькая? Ведь страшно! А почему в доме этом здоровенном не страшно? Дом – крепость? Какая к чёрту крепость. Попытался сконцентрироваться и с огромным усилием выдавил из себя вывод: опасность – иррациональна, она не несёт физической угрозы. Обстоятельства изматывают его, толкают к пропасти. Но ведь обстоятельства не рождаются сами по себе? Грешил? Конечно, но не больше других, скорее – меньше. Что тогда?
Миновал некогда радовавшую глаз тропинку, вымощенную толстым пластовым камнем. Несколько камушков – одному поднять не просто он сам положил. Основу для укладки тропинки сделали солидную, но от применения раствора Виктор отказался. Засыпали щели между глубинным песчаником песком, и что удивительно, через время появились среди камней небольшие ростки, а вскоре потянулась к теплу и Солнцу весёлая трава. Сторонник строгого дизайна рекомендовали прочистить тропинку от сорняков. Виктор траву не тронул.
Подошёл к двери, и как током ударило – почта! Вернулся. Открыл ящик – так оно и есть, пакет. Начальник, тебе пакет! Интуиция подсказывала – опять сюрприз. И опять – как током: почему я ни разу не посмотрел обратный адрес, ведь там написано что-то, и штамп стоит. Почему? Потому что подсказал тот, кто сидит внутри, ещё не одуревший от всей этой напасти: нет смысла смотреть и искать в этом направлении, фикция там. А вдруг наводка какая найдётся? Не найдётся.
Зашёл с пакетом в дом. Не раздеваясь, не разуваясь, прошёл в комнату. Посмотрел. Да, можно было предположить, но как такое предположишь. Виктор жадно отхлебнул из дежурной бутылки. Обратный адрес – его адрес. А как же почта приняла? А им-то какое дело? Они и не смотрели, наверное. А если бы и увидели? Оплачено – доставили. А зачем вообще почта? Можно подойти и бросить в ящик без всякой почты. Мрак.
Разрезал пакет. Вытряхнул на стол. Упала одна бумажка, на ней что-то напечатано. Заглянул в пакет – пусто. Рассмотрел послание. Так, так, так. Новое что-то. Те – покойники. А этот? Включи мозг, включи мозг. Повертел бумагу. Больше ничего. Линия не выстраивалась.
Так, так… А причина смерти? Тех – двух. Достал прежние пакеты, аккуратно извлёк свидетельства. Ясно. Что значит повреждения, не совместимые с жизнью? Авария? Убийства. И в этот момент Виктор понял: убийства. Эти люди убиты. И он получил на свой счёт деньги «за хорошую работу», как и написано в послании. Так что: «Я их убил!» От этой мысли Виктор аж присел, словно на голову и плечи судьба опустила ему совершенно неподъёмный груз. Дни, дни, я же проверял дни, когда они умерли. Где я был в это время. Не помню, не знаю, ничего не могу сказать. И почему дата смерти должна совпадать с датой совершения преступления. Какого преступления? О чём это я? Так, именно так – я думаю об убийстве и о том, кто их совершал. Деньги пришли мне, значит… Нет, этого не может быть. Если я, то зачем мне это? Как зачем – деньги, деньги…
Виктор сделал большой глоток, от души, от всей души. Горячая волна проскочила от желудка к голове почти мгновенно. Раздвоение? Может же быть такое? Один близится к банкротству и пьёт со страху, от безысходности коньяк. Другой тупо убивает и ничего не помнит. Нет, не тупо. Если деньги приходят, значит, кто-то за этим всем стоит. Заказчик? Если есть заказчик, то я – исполнитель, киллер.
И – последнее письмо. Почему последнее? Не надо пока ничего последнего. Последнее из имеющихся. Как здесь быть? Намёк? Надо же что-то делать, надо бороться? Надо хотя бы обозначить сопротивление. Сказано: боги помогают тому, кто не сдаётся. Где они, мои боги? Стоп, почему во множественном числе? Это у язычников. Я – не язычник. И я – не киллер. Я не хочу быть убийцей – вольным или невольным!
…Первое, о чём подумал Виктор следующим утром, это об особенностях собственной памяти. Он помнил почти весь предыдущий день и даже яркую попытку сопротивления. А вот дальше – туман. Что делать? Но и кто виноват, не известно. Он, как загнанный зверь, бродил по комнате. Помощь? Откуда? От кого? Как я смогу всё это рассказать – о фирме, о пакетах, о свидетельствах, о могилах, убийствах… Сразу упекут. Куда? В тюрьму? В больницу? Кто ж будет лечить кровавого убийцу? Хрен редьки не слаще. Как хочется редьки, с постным маслом… Надо подлечиться. Не пора ли на водку перейти? Может, и пора, но пока – коньячок. Нельзя, но надо, необходимо. Иначе – умру сегодня. А если подлечиться, может, – завтра, словом – позже. А это уже не сегодня.
Если меня пугают, почему нет телефонных звонков? Ведь так просто. Номер – не тайна. Даже попыток нет. Но я буду звонить, я буду бороться. Такой поток сознания нёс в правильном направлении, но действий разумных, спасительных не подсказывал. Привёл себя в порядок, съездил в офис. Старался на глаза никому не показываться. И кому показываться? Почти все разбежались. Звонил, ругался, посылал, что-то делал. В голове прояснилось. Опять кофе, опять сердце выскакивало.
В районе обеда проверил счёт – деньги. Формулировка – та же. Поехал, часть снял. Почему не всё? Невозможно ответить на этот вопрос. Мог снять и всё, но не снял. Вечером опять звонил, шумел. Даже стало легче. Падение не может быть бесконечным, рано ещё, рано. Должна быть остановка, и вот тогда может обозначиться всплытие.
Очень хотелось, чтобы почта больше не приходила – вообще.
Но круг замкнулся довольно быстро. К такому выводу он пришёл, получив очередной пакет. Информация, содержащаяся в нём, была лаконична. Всё, этому противостоять невозможно. Теперь осталось только одно. «Прекрасный конец для Виктора Фабриканта!» – так он сказал, глядя в тёмное окно тёмной комнаты. Завещание? А что? Долги? А кому? Некому. А если подумать? Всё равно – некому. Если некому, надо придумать. Не может такого быть, чтобы никому на белом свете ты не был нужен. Предположим, может. Но уж такого, чтобы тебе никто на этом белом свете не был нужен, вот этого быть не может. Не может – и всё!
16
Морское танго
Мария Сикорских недолго искала заинтересовавшего её живописца. Жил он в бедненьком домике на окраине посёлка с матерью, старшими сестрой и братом. Предварительно вездесущие соседи сообщили: мальчик заболел в прошлом году. «Что значит – заболел?» – уточнила Мария. Был, как все – шустрый, смышлёный, играл, баловался… Но однажды исчез. Мать, соседи обыскались, думали, утонул.
