– Ладно-ладно, большой уже. Только тогда послушай своего друга. Ты же не хочешь подставить своего отца?
– Не, не хочу, – покорно согласился мальчик, не в силах противостоять грузу доводов.
– Тогда бери нож, и отчищай днище бочки от винного камня.
Промиус сжал губы, взял нож, и начал с ожесточением отскабливать днище бочонка.
Тем временем, на капитанском мостике стояли двое, Хильдебальд и его помощник Трир. – Трир, скажи мне, о чём говорит команда, когда узнала, что мы не направляемся в Рим? Как они отреагировали на это?
– Капитан, я бы соврал, если б сказал, что команда это восприняла с воодушевлением. Ворчат, конечно. Но пока всё под контролем. Я не допущу своеволия и хаоса в команде. Можете на меня положиться. Вечером я им выдам двойную порцию вина, – так что успокоятся и заснут. А судя по наступающим переменам, а я в этом хорошо разбираюсь, то завтра, а возможно, уже сегодня ночью, штиль сменится на ветер. И думаю, что не позднее завтрашнего обеда, мы будем на месте.
– И всё же, Трир, я всё равно не понимаю, – почему Гейзерих так отнесся ко мне? Ты же давно со мной. И меня знаешь. Неужели я заслужил такое отношение? В отличие от всех этих придворных подлиз, которые считают Карфаген своей родиной, я еще не забыл, что главное назначение вандала, – это быть воином.
– Не знаю, командир, но видимо у Гейзериха свои планы. Поговаривают, что с южной стороны, возможно, могут появиться силы, которые могут нанести удар по нашей основной группе, которая высадится в Риме. Ведь если бы вы были главнокомандующим – разве вы бы не также поступили? Поэтому он и выставляет авангард с этой стороны и поставил вас именно сюда, потому что доверяет вам и знает.
– А ты дипломат, – усмехнулся Хильдебальд. – Умеешь поддержать. Хотя я думаю, что всё не совсем так, как ты описываешь. Ладно, Трир. Я доволен твоей работой. Я, в отличие от тебя, в морском деле, не очень-то разбираюсь, поэтому здесь всецело доверяю тебе.
– Спасибо командир. А сейчас, если вы позволите, я пойду и объявлю команде о том, что это именно вы распорядились, выдать удвоенную порцию выпивки. Им будет приятно знать, что командир о них заботится.
– А ты не прост, Трир, – улыбнулся Хильдебальд. – Ступай и сделай так.
Глава 4
Бескрайние монгольские степи. Весна в этом году, опять выдалась ранняя, жаркая и засушливая. Трава, не успевшая, как следует взойти, была уже зелено-желтого цвета, выжигаемая нестерпимым солнцем, и тянулась до самого горизонта. Заяц-толай, выползший из норы в поисках еды, потерял бдительность и не заметил стелящуюся тень по земле. Стремительным броском беркут вонзил ему острые когти, прямо в голову. Проверив, что жертва не шевелится, беркут разбежался и снова поднялся ввысь, принявшись кружить в синей вышине над жертвой. Через какое-то время на горизонте показалась точка, которая по мере приближения приобретала очертания человека, появление которого, видимо и ожидала птица.
Человек подошел к убитому зайцу, присел на одно колено и откинул накидку, закрывающее лицо от слепящего солнца. Взору явилось худое морщинистое волевое лицо седой женщины. Старуха подняла голову кверху и свистом позвала беркута. Ловкими и уверенными сильными движениями, не по годам, она вспорола зайцу живот и выпотрошила все внутренности на землю.
– Ты уж прости меня, Октай, что не даю его тебе, на растерзание, а то ты всю шкуру испортишь.
Старуха отодвинула в сторону беркута всю требуху, и беркут, размахивая крыльями, подскочил к куче и начал жадными рывками раздирать и заглатывать пищу.
Скудная растительность, недостаточная для прокорма скота вынуждала становище кочевников опять сниматься с места, и пускаться в поиски, более плодородных земель. Долгие скитания и переходы с одного скудного места на другое, и так уже третий год подряд.
Можно было, конечно, двинуть в сторону Байгаал-далая – Большой воды, но племя было слишком малочисленно, чтобы оказать хоть какое-то давление, на другие, более удачные племена, чтобы те поделились своим охотничьим ареалом. Поэтому и приходилось выбирать из того, что было в засушливых степях. Вот так они и застряли в двух-трех днях перехода к большой воде.
Уныние, которое было непременным спутником этого племени, на третий год лишений и скитаний уже переполнило чашу терпения, и сменилось непременным желанием найти виновных во всех этих несчастьях. Этим виновным оказалась шаманка Цэрэн, которой и вменили все неудачи и невезение племени, за то, что она, несмотря на все свои камлания и привороты, так и не могла призвать на иссушенную землю, хоть самого маленького дождя.
Её даже хотели прогнать из племени, но поскольку других шаманов в племени не было, – ей было разрешено остаться, но свою юрту она должна была ставить, в некотором отдалении от становища. Цэрэн была крайне нелюдимой, и мало с кем разговаривала без особой необходимости, и поэтому решение, жить отдельно от всех, её даже обрадовало.
Никто не знал, сколько ей лет, и даже вождь племени, помнил её с самого своего детства, как немолодого человека. Единственный человек, с кем она вела себя отлично от всех, была её внучка, хотя в действительности, она не была её родней. Совсем маленькой, ребёнком с вьющимися огненно-рыжими волосами, десять лет назад, её нашли на одном пепелище, посреди разграбленного и сожженного небольшого поселения. Она лежала среди догорающих костровищ, в богато отделанной шкуре, а на шее у нее был амулет с каким-то чудным красивым камнем, и при этом, она не издавала ни звука. Если бы не Октай, севший рядом с ней, все прошли бы мимо неё.
Цэрэн взяла ее к себе, и дала имя Эрдэнэ, в честь этого камня, и с этим амулетом, девочка никогда не расставалась, почитая его как свой оберег. Вот так они и жили обособленно, вдвоем. Вернее втроем. Третьим был Октай, ручной охотничий беркут, которого Цэрэн подобрала молодым с перебитым крылом и выходила его. Вот благодаря этому умелому охотнику, у Цэрэн и Эрдэнэ, никогда не переводилось мясо – то птицы, то степных зайцев, то других мелких грызунов.
Эрдэнэ брала пример со своей бабушки, и тоже старалась, меньше общаться не только с соплеменниками, но и со своими сверстниками, которые норовили обидеть сироту. Но на всякую обиду, нанесенную ей, она обещала обидчикам, рассказать обо всём Цэрэн, и та призовет на их головы злых духов, и это почти всегда действовало безотказно, отваживая особо надоедливых. Эрдэнэ предпочитала общению с людьми, – общение с животными, а также играла с фигурками в виде животных и людей, которые делала её бабушка. Это были тотемы и обереги, которые стояли в любой юрте, и защищали ее, от пришествия злых духов.
Эти тотемы, Цэрэн меняла у своих соплеменников на еду и шкуры. Эрдэнэ, в последний год, подражая бабушке, также принялась, мастерить свои тотемы. Только каждый раз у нее выходили какие-то необычные неведомые животные. То лошади с длинной шеей, то с большими крыльями, то ещё какие-то неведомые создания, – и бабушка очень злилась на неё, за это. Вот и сейчас, когда Цэрэн варила в котелке обед из того самого зайца, подбитого Октаем, Эрдэнэ старательно вырезала какого-то неведомого Шаманке, зверя.
– Ну, где ты видела лошадь с крыльями? Таких же зверей не бывает. Люди не будут брать такие тотемы. Они в них не верят.
– Бабушка, ты просто не знаешь. Есть такие звери, и с длинными шеями и с крыльями, есть. Я не вру.
– Ну, и где ты их видела и откуда ты про них можешь что-то знать?
– Я просто знаю, – Эрдэнэ была непреклонна. – А еще есть такие, с огромными клыками и длинным носом. Они огромные, как самая большая юрта. А ещё есть такие, которые плавают в большой воде, и могут вылезать на берег, и там жить.
– Про этих, с большими клыками, я слышала очень давно. Уже и не упомню, от кого. Может от твоей прапрабабки. Она тоже делала, тотемы, как и мы. Вот, кажется, что я видела у нее такой. Не помню, Эрдэнэ, – давно это было. А вот про рыб, которые выползают из воды и живут на суше, Эрдэнэ прости, но такой сказки я никогда ещё не слышала. Даже в Байгаал-далай, никто никогда их не видел.
Цэрэн видимо представив себе эту картину, рассмеялась, и от смеха села на пол, и долго не могла успокоиться.
Эрдэнэ была настроена миролюбиво. – Можешь сколько угодно, смеяться бабушка, но я их видела в своих снах.
Цэрэн вытирала рукавом слезы от смеха. – Ну, во снах мы можем увидеть и то, что будет, и то, что было на самом деле. Но иногда и такая дурость приснится, что я уж и сама не знаю, как это объяснить. Лучше бы ты сделала фигурку беркута. Вот смотри на Октая, и просто делай таких же, как он. И не делай только ему опять большие крылья, – а то я уже не знаю, что придумывать, когда отдаю это людям.
Эрдэнэ продолжала вырезать и, не поднимая головы, спросила, – Бабушка, а как ты думаешь, кто были мои настоящие родители?
