Кирилл Иванович, желая поощрить нас, сказал, что на просмотре фильма «Броненосец «Потемкин»» был генеральный секретарь ЦК партии И. В. Сталин и дал фильму положительную оценку. «Мы надеемся, что вы справитесь и с этой трудной задачей», — закончил разговор Шутко. Смысл предстоящей нам работы заключался в том, чтобы показать крестьянству его будущее, показать, как выгодно отличается новое от старого.
Надо честно признаться, что знали мы этот материал весьма приблизительно. Но Кирилл Иванович Шутко рассчитывал, что в данном случае наилучшим образом сработает «производственный метод» Эйзенштейна. Предстояло изучить и провести производственное моделирование показательных образцов. Такой и представлялась задача, пока не приступили к делу.
Впервые именно в этом фильме Эйзенштейн и я выступили на равных, как соавторы. Мы вместе разрабатывали сценарный план (сценария, как такового, не было, он писался в ходе работы над фильмом). Мы на равных выступали в качестве режиссеров.
Начали с изучения материала. Фильм первоначально назывался «Генеральная линия». Название говорит само за себя. Но фильм вышел на экраны с другим именем — «Старое и новое», и это второе название, действительно, в большей мере выражало его содержание.
Как только мы начали вникать в дело, поняли, что старого в сельском хозяйстве 1926 года безграничный океан, а вот нового чрезвычайно мало.
Нам организовали встречу с руководителями первых сельхозкооперативов, мы на месте знакомились с единичными в то время социалистическими хозяйствами.
Как-то мы побывали в молочном товариществе села Отрадное Малое вблизи Горок Ленинских. Из разговоров с крестьянами, объединившимися в артель, стали проступать схема, сюжетная основа будущего фильма. Нам на конкретном примере этого села жизнь показала, что ведет крестьян к кооперации. Это беззащитность крестьянина-бедняка перед стихийными силами природы, это непременная зависимость разобщенных бедняков от кулака-мироеда. Мы увидели, что часто причиной оскудения беднейшей части крестьянства является имущественный раздел, ведущий к дроблению и без того малосильного крестьянского двора. Единственный выход для бедноты — объединение в артель.
Из этих достоверных, хотя и очень скудных, представлений сложился сценарный план, который выглядел так.
В нищенски-бедном крестьянском дворе идет раздел имущества на три хозяйства. Спорят, ругаются, дерутся. Люди делят телегу по колесам и отделяют сбрую от лошади. Топором разбивают на три части зеркало. Хозяйство растаскивается по частям, теряя всякую производственную ценность. Получив корову, уходит со двора дочь умершего хозяина Марфа Лапкина.
В деревне слабые безлошадные бабы со скверными сохами, с голодными детьми, с дряхлыми стариками с тоскою смотрят на весеннюю влажную землю и не могут пахать, потому что у одной нет лошади, у другой нет сохи.
Сунулась Марфа к родне. Не дали лошадь. Пошла на поклон к кулаку, и тут отказ. Ходила солдатка к одному, к другому — нет лошади. А тем временем подступила жара. Сохнет земля. Выволокла Марфа свою захудалую коровенку. Впрягла в тяжелую соху. Выбивались из сил корова и солдатка, но мелкая выходила борозда под сохой. Палило солнце. Непосильной была жара. Не выдержала корова, упала. Подняла за ручник соху Марфа и, бросив об землю, закричала:
— Нельзя! Нельзя так жить!
Кричала крестьянка и на сельском сходе, пока зажиточные мужики не спихнули ее с трибуны. А тут появился участковый агроном и заговорил о молочном товариществе.
Из задних рядов крикнули:
— Советские штучки. Мало вам налогов, под последнюю корову подбираетесь.
Агроном не обратил внимания на крики, сказал упорно в толпу:
— Я прошу поднять руки тех, кто против.
Восемьдесят человек и последним председатель сельсовета подняли руку «против».
И опять говорила, убеждала Марфа:
— Молочная артель — подспорье большое.
— Обманство одно, — кричали кулацкие наемники.
Махнув рукой, агроном сказал собранию:
— Можете идти. Кто «за» — прошу остаться.
Осталось шесть человек.
— Объявляю молочное товарищество открытым, — сказал агроном.
В Отрадном в действительности было точно так, как у нас в сценарии. В молочной артели в ту пору, когда мы приехали знакомиться с одним из первых сельскохозяйственных кооперативов, состояло шесть членов. Отрадненская артель стала для нас моделью, прообразом будущего, и мы, естественно, сделали это молочное товарищество коллективным героем фильма. Однажды уже в съемочный период мы приехали туда и стали свидетелями большого события — в счет первого государственного кредита артель приобрела сепаратор. На крыльце под вывеской артели стоял завернутый в холст аппарат. Около него гордо сидели члены молочной артели. Вся деревня сгрудилась у крыльца. И вот сняли с сепаратора полог, фейерверковым блеском рассыпался жестяной цилиндр, бриллиантовыми искрами загорелся никель, потемнело все вокруг. Сепаратор поразил крестьян и нас. Мы стали азартно снимать весь процесс превращения молока в масло.
«Сгустеет или нет?» — ждали мужики. «Сгустеет или нет?» — волновались и мы. В сценарии у нас потом появится такая фраза: «Мужики ждут, ждут так, как при встрече с эскадрой ждал залпа броненосец «Потемкин».
И мы вместе со всей деревней как зачарованные смотрели на сепаратор и ждали чуда. И вот сначала струя жидкого, выжатого молока стремительно брызнула в глубь ведра, потом струя густая, медленная, плотная ударила в железо.
Сепаратор был самой главной нашей находкой. Сцена с опробыванием сепаратора стала центральной в фильме. В ней разрешался заявленный в первой части конфликт. Ведь сепаратор привлек в артель десятки крестьян. Это мы наблюдали в Отрадном. И, рассматривая сцену как кульминацию в борьбе за заскорузлые души крестьян, мы не пожалели красок. Да, я не оговорился, именно красок. Для того чтобы поднять финал сцены до пафосного звучания, отсняли включение фонтанов, ниспадающие струи водопадов, окрасили эти куски в разные краски и смонтировали в один стык с кадрами, в которых запечатлели бело-желтый поток сливок, ударивший в железо сепаратора. Это был фейерверк, салют! Это была первая проба работы с цветом. Нам не хватало цвета. Мы испытывали жажду цвета. Цветной пленки не было и в помине. Мы кисточкой красили в алый цвет революции поднятый на «Потемкине» красный флаг. Когда понадобилось представить цветными фонтаны и водопады, мы опускали куски пленки в бачки со специальным химическим составом — вирировали пленку в синий, золотистый, зеленый и голубой цвета. Во все цвета радуги.
По нашим сценарным наметкам вторая часть фильма повествовала о страшной засухе, которую по темноте своей крестьянство вздумало преодолеть молебном, крестным ходом.
Вздымает блестящий, парчовый поп руки к небу, подражает попу толпа.
Дошли до экстаза люди в поле. Падают в пыль, молятся. Облака показались на небе. Неистовствует поп, предварительно посмотрев на барометр. Туча закрыла небо, капнули капли дождя. Но промчалась тучка, так и не намочив земли. Грохнул поп барометр о придорожный камень. Не было больше доверия всемогуществу церкви у крестьян.
Чтобы больше не возвращаться к крестному ходу, должен сказать, эта сцена снималась под Ленинградом, в Парголове. Там, кстати, без труда нашли для общих планов захудалую деревеньку, а Ленинград привлек нас тем, что там для этой сцены имелся в неограниченном количестве первоклассный реквизит: всамделишная, и притом дорогая, утварь и одежда. К тому же на ленинградской кинофабрике нам помогли найти прекрасного исполнителя роли попа, возглавлявшего крестный ход. Когда-то он был священником. С религией этот человек порвал, но бороду и длинные волосы оставил.
Когда из Ленинграда привезли реквизит — иконы, хоругви — и стали все это сверкающее золотом добро выгружать из кузова машины на траву, откуда-то взялись богомольные старушки и стали спрашивать нашего «попа»:
— Батюшка, что ж это такое?
А тот буднично так, скороговорочкой им отвечает:
— Реквизит, товарищи, реквизит.
Старушки были в ужасе. Получив столь странный ответ, они стремительно исчезли с «дурной вестью», а на их место явились американские корреспонденты, без устали снимавшие русскую экзотику. Их работу мы впоследствии встречали в журналах и газетах и в США, и во Франции. К слову сказать, эту красочную сцену на Западе, не очень понимая ее смысла, встречали всякий раз восторженно, именно по причине ее экзотичности.
И вот за этим и шла так кстати родившаяся сцена с сепаратором.
В третьей части по сценарному плану мы подводили очнувшегося от вековой спячки российского мужика к сознанию того, что на имевшихся в его хозяйстве беспородной коровенке и ледащей лошадке далеко не уедешь.
