у меня была с ним одна встреча. Мы снимались с ним в Киеве в карти
не «Два года над пропастью» и ехали со съемок в Москву в одном купе,
по-моему с нами еще был Матвеев. А в театре Вахтангова в это время
репетировали «Конармию». И Николай Олимпиевич стал нам показы
вать свой монолог из будущего спектакля. Не было ни зрителя, ни сцены,
ни четвертой стены, мы катались от хохота. Я, вообще, очень смешливая
была тогда. А он хотя бы на минуту вышел из «образа», улыбнулся бы.
А когда закончил, спросил: «Ну как, ничего?» Вот такие непостижимые,
такие неповторимые вещи были в этом артисте. Наверное, потому, что
он гений, который появляется раз в сто лет! Нет такого актера, который
бы сыграл все, что хотел, о чем мечтал. Такого не бывает.
Наверно, в последний раз я виделась с Николаем Олимпиевичем
на одной из традиционных встреч со зрителями. В это время в театре
Вахтангова шел очень интересный спектакль, и я обратилась к Гриценко
с просьбой помочь мне попасть в театр. Он ответил, что сам там не занят
и не он ставил, но если я хочу посмотреть, то он на свою фамилию оставит
мне пропуск. И в этой его реакции на мою просьбу не было ни зависти,
ни злости, а была только великая горечь, что роль, о которой он мечтал,
ему не суждено было сыграть.
И как же жаль, что такому таланту было так мало отпущено жизни
на земле. Низкий поклон великому Николаю Олимпиевичу Гриценко!
Нина Веселовская
Коля Гриценко!
Он появился у нас в период самого бурного расцвета театра Вахтанго
ва. В предвоенные годы, тяжелейшие для страны годы террора, репрессий,
холодящего душу страха, люди, похоже, искали в театре отдушину и театр
купался в волнах зрительского интереса и любви. Почему это так было?
Достойный предмет для размышления социологов, театроведов. В самом
деле, я повторюсь, казалось-бы при таком страхе за собственную жизнь,
при желании выжить, вдруг рождаются шедевры. Бурлит творческая
мысль, один за другим выходят спектакли, на которые не только нельзя
попасть, но о которых говорят, спорят, пишут. Театр Вахтангова того вре
мени блистал талантами и перечень их был бы слишком длинный. И вот
в таком удивительно закрытом, очень обособленном театре вдруг появ
ляется молодой человек, с виду ничем не примечательный, молчаливый,
почти замкнутый, ни с кем поначалу не сходившийся, но сразу почему-то
вызвавший к себе интерес. Хотя актерским талантом удивить в то время
было трудно - он сразу удивил и продолжал удивлять всю свою не очень
длинную, но блистательную актерскую жизнь.
Все в нем было необычно: весьма пролетарское происхождение и поч
ти аристократические манеры, весьма среднее образование и тончайшее
проникновение в суть любого события.
Мне он всегда казался воплощением актерского существования, лич
ностью, как бы созданной исключительно для сцены. Для сцены в нем
было все: замечательная внешность, стать, изящество, музыкальность,
пластичность, редкая наблюдательность.
Он мог с одного взгляда ухватить сущность человека. В нем была
от природы заложена страсть к лицедейству, игре даже без публики,
наедине с собой. Он играл всегда. Сколько рассказов существует об этих
его «играх»!
Зима 1944 года. Театр только что вернулся из эвакуации. Внешний вид
большинства актеров оставлял желать лучшего. Середина дня. Перед
фасадом Большого театра, закинув голову, в неожиданном котелке, об
лаченный в роскошное, песочного цвета, пальто стоит Коля Гриценко
и рассматривает квадригу коней на фронтоне. Он то отходит на не
сколько шагов, то вновь приближается, прищуривается. Заходит с дру
гой стороны - в этот момент он явно играет иностранца, впервые уви
девшего этот архитектурный шедевр. И никому в этот момент не мо
жет прийти в голову, что пальто этого типа шила его жена Зина, сидя
в театральном общежитии в подвале театра при тусклом свете ночника,
что котелок этот то ли из костюмерной театра, то ли куплен по случаю
на блошином рынке.
И историям таким нет числа. Его любовь к игре выражалась в неодоли
мой склонности к импровизациям.
Первое его появление на сцене. Как у всех, было в массовках. Но, буду
чи Гриценко, он и из этих мимолетных появлений умел делать малень
кие шедевры. На втором курсе, будучи занят в последнем акте «Ревизора»,
он сотворил со своим лицом и мимикой такое, что вызвал не только вос
торг публики, но и неудовольствие исполнителей главных ролей. В сце
не бала в спектакле «Олеко Дундич» в первой постановке, вся молодежь
танцевала кадриль на заднем плане - на переднем плане в этот момент
шла драматическая сцена между Дундичем (Р.Н. Симоновым) и Ходжичем
(М.Н. Сидоркиным) - что делал в этой кадрили Гриценко, сказать не бе
русь, хотя танцевала рядом. Помню только, что все зрители, перечисляя
удачные роли в этом спектакле, всегда отмечали Колю.
И, наконец, так называемые самостоятельные отрывки, которые дела
лись в театральной школе. Для показа Гриценко был взят чеховский рас
сказ «Жилец». И тут моего красноречия не хватает. Рядовой студенческий
показ превратился в событие для театральной Москвы. Не буду говорить
о своем впечатлении, предоставлю слово не последнему человеку в искус
стве. Вот что написал В.О. Топорков, увидев школьную работу Грицен
ко: «Мы присутствовали при рождении редкого таланта. Это не учениче
ская работа, это работа законченного блистательного артиста». Вот так.
Не всякий, даже большой артист, может похвастаться таким отзывом
от старшего товарища.
Талант Гриценко был совершенно уникален. Ему было доступно все.
Определить его амплуа не представляется возможным. Сегодня Мышкин,
завтра Казанец в «Стряпухе», послезавтра Каренин и на следующий день
Рощин в кино - и так всю неделю, а под конец дикий пьяница, совершенно
оголтелый купец Молоков в спектакле «На золотом дне», в котором его
не узнала родная мать.
Ушел он рано. И теперь, оглядываясь назад, можно с болью сказать,
что, несмотря на шумный успех, на полное признание публики, на все
общую любовь и всевозможные знаки отличия, судьба не пощадила его.
Она оказалась чересчур суровой к его таланту. Такой великий актер мог
бы прожить более счастливую жизнь.
Галина Коновалова
* * *
О Николае Гриценко мне и легко и, вместе с тем сложно говорить.
Мы знали друг друга с Вахтанговского училища, когда оно еще Шко
лой называлось. Он уже там проявил свой незаурядный талант - совер
шенно самостоятельно подготовил для выступления инсценированный
рассказ А. Чехова «Жилец».
Придумал бог знает что. Специально научился играть на скрипке. Какой
потрясающий образ он создал! Он просто превратился на сцене в этого
несчастного пьянчужку, который играет в ресторане и живет в ужасных
меблированных комнатах.
Зрителю казалось, что он на сцене по-настоящему пьян, по-настоящему
расстроен и убит. «Поневоле будешь водку пить, когда чаю не дают».
Он пытался как-то утешить своего хозяина, обнять его. Чихал на его лы
сину, потом вытирал ее и плакал. Это был целый калейдоскоп приемов,
благодаря которым, зрители видели не литературного героя, а живого не
счастного человека.
Рубен Николаевич Симонов говорил про Гриценко, что это «театр
в театре».
При нем Коля очень много работал, и я часто общалась с ним. Он был
чрезвычайно наблюдательный - мог один раз посмотреть на человека
и сразу его показать. У него все шло в его творческую копилку. Однажды,
я даже заметила время, он сорок пять минут показывал как люди храпят
в самых разных местах: в метро, в трамвае, в общежитии - и потрясающе
разнообразно. То человек просыпается, испугавшись собственного храпа,
то храп с особым свистом, то с хрипом, то со стоном. Я спросила его - от
куда он это взял, где видел? Он ответил, что храпунов предостаточно вез
де, где приходится быть - в поезде, гостинице, санатории. С нами, кто это
видел, были колики от смеха. Это было не просто талантливо, это было
гениально.
Рубен Николаевич решил ставить «Баню» В. Маяковского. Гриценко по
