кинематографа, который сейчас принято романтизировать, Балабанов вбивает не то что гвоздь, а жирный осиновый кол.
Балабанов гениально работал с актерами. Мог сделать и потрясающий актерский фильм, не обращая особого внимания на звездный статус артистов, а мог, как в «Реке», работать с совершенно неизвестными исполнителями. Мог и сам создать звезду. Виктор Сухоруков, Сергей Бодров-младший, Сергей Маковецкий, Алексей Чадов – кто-то из них снимался, конечно, и до Балабанова, но статус звезд они получили после ролей в его картинах. Фильм «Жмурки» – единственный фильм, который выходит за пределы этого паттерна. Балабанов берет актеров, у которых уже есть готовые амплуа, и использует их, превращая в абсолютную карикатуру.
Единственное значимое исключение из правила недооцененности, недоисследованности этого фильма – статья, написанная Зарой Абдуллаевой для журнала «Искусство кино». Статья называется «Арт-стрелка», она опубликована в 2005 году. Указывая на неоднозначность этой картины, Абдуллаева совершенно справедливо сравнивает фильм с комедией дель арте. Думая об этом, я решил, что тарантиновское «Криминальное чтиво» по типу стилистики сродни папье-маше, которое я бы ввел здесь вслед за мыслью Зары. Когда у тебя есть бумага, то есть уже готовые образы, надерганные из бульварной прессы или из ненужных книг, пережеванные, нечитабельные, переработанные в маски. Именно из папье-маше в Венеции делают маски. И Венеция – тот самый город, куда чаще всего на фестиваль приезжал со своими картинами Балабанов, и там же был показан его последний фильм «Я тоже хочу». В нем тоже герои-маски, хотя уже не комические, а трагические.
Почему «Жмурки» – комедия? Этот жанр позволяет достичь взаимопонимания со зрителем, не пытаясь найти положительного героя. Он не призывает зрителя к идентификации. Интересно, как ведут себя герои в этом фильме. И убийства, которые они совершают, и смерти, которыми все заканчивается, – почти всегда результат случая, а не чьего-то замысла. Всегда неожиданно, всегда глупо, всегда абсурдно. Если смерть и является кармическим наказанием, то это понятно только рассказчику, Балабанову или преподавателю из аудитории, но не персонажу. Но это не «жизнь животных», как кто-то гневно написал о фильме! В «Жмурках» есть замечательная сцена в зоопарке, где герой Виктора Бычкова по просьбе своего сына решает скормить живую мышь кайману. Ему как бы стыдно, но тем не менее с затаенным кайфом он это делает. Но крокодил не хочет эту мышь есть. Мышь барахтается, и затем они дружелюбно расходятся. То есть животные друг к другу милосерднее, чем люди.
Важно сказать и о чемодане. Тот самый как бы «тарантиновский» чемодан, история которого начинается в мировом кинематографе с «Целуй меня насмерть» Олдрича, шкатулки из «Дневной красавицы», а завершается сундуком в «Возвращении»: это емкость, в которой что-то сакральное, важное, но что точно, мы не знаем. В данном случае важно, что это не деньги, а наркотики. На мой взгляд, это еще одна отсылка к роли искусства вообще, искусства как наркотика, чего-то, что имеет опьяняющий эффект. Подобный эффект производила на публику и дилогия о братьях. «Жмурки» – уникальный для Балабанова случай фильма, который должен производить эффект обратный – не опьяняющий, а отрезвляющий.
К жанру, обозначенному Зарой как комедия дель арте, я бы добавил еще один возможный, который объединяет фильм с картиной «Я тоже хочу». Это жанр церковной стенописи danse macabre – «пляска смерти». Жанр, где все члены общества вне зависимости от пола, возраста, значимости, богатств и так далее идут в одном хороводе, держась за руку со скелетами, воплощающими смерть, и идут они понятно куда. Об этом картина «Я тоже хочу», действие которой завершается в колокольне рядом с церковью.
В смертельный хоровод он вписал и себя, кинорежиссера и члена Европейской киноакадемии. А фильмы его продолжают жить.
Апокалипсис русского мира
Алена Солнцева
Когда меня пригласили поучаствовать в Чтениях и предложили выбрать тему, я начала пересматривать фильмы Балабанова, начиная с «Брата». И неожиданно поняла, что задолго до того, как это стало актуальным, Балабанов рассказал историю «проекта русского мира», которую сегодня пытаются реализовать, к примеру, в лихих самопровозглашенных республиках Новороссии. В фильмах Балабанова я вижу идеальную рефлексию по поводу мировоззрения этих людей и окормляющих их идей, которые нынче вполне привольно живут не только на пограничных территориях, но внутри российской реальности.
Пятнадцать или даже больше лет назад режиссер Алексей Балабанов рассказал нам об этом в своих фильмах, но мы тогда этого не считали – не смогли считать – и не поняли. Когда фильм «Брат» вышел, я написала рецензию в журнале «Огонек», но, прочитав ее сегодня, поняла, что мое тогдашнее восприятие фильма сильно отличалось от того, что я вижу в нем сейчас.
Как появляется в «Брате» главный герой? Он как будто выпрыгивает в кадр откуда-то «неведомо откуда», из-под кочки, со стороны, это парень, который только что вернулся из армии («не отгулял дембель еще»). То есть новенький, посторонний, чужой, первое, что он делает в фильме, – нарушает чужое пространство. Вторгшись на площадку, где идет киносъемка, Данила (мы даже имени его еще не знаем) мимоходом нарушает границы и принятые законы, не попытавшись понять или оценить происходящее. Результат известен: чуть не выбил глаз, сломал руку. Первое соприкосновение с людьми в мирной жизни – это привнесение в этот мир насилия, агрессии и травмы.
Дальше Данила, на роль которого выбран необычайно обаятельный и очень популярный в это время Сергей Бодров, известный телеведущий (не профессиональный артист), погружается в другую жизнь, которая как будто создается специально под него, в ней он может проявить все свои качества. И проявляет их одно за другим: он отлично дерется, стреляет, не выносит несправедливости, вступается за обиженных.
Из фильма мы узнаем о Даниле не очень много. Отец умер в тюрьме и был рецидивистом. Старший брат покинул родной дом и делает карьеру киллера в Петербурге. Мать с юности травмирована ненавистью и страхом, она не испытывает никакого сочувствия к своим детям, про любовь речи нет. Мы знаем, что Данила только что пришел из армии, скорей всего, из зоны военных действий (фильм снимали в 1996 году, шла первая война в Чечне). Довольно быстро понимаем, что он врет, говоря, что «отсиделся писарем». С ним плеер – это трофей? Больше мы ничего не узнаем о его прошлом.
Когда герой приезжает в Петербург, брат его тут же подряжает на исполнение некого заказа. Крючок, на который ловится Данила, – это восстановление справедливости. Это одна из его главных черт: он все время восстанавливает справедливость. Дело не в эмпатии, которая ему не знакома. Когда он видит, что кто-то совершает несправедливость (обижает контролера, старика, женщину), он немедленно реагирует агрессией. На силу отвечает еще большей силой. И никаких эмоций – в сцене с режиссером он не обращает внимания на шок, в котором тот находится, на его реакцию на жестокое убийство людей, как будто и не было никакой перестрелки, сидит себе, интересуется музыкой.
Но Балабанов нигде не проявляет прямо
