Евгения Сафонова - О волчицах, джедаях и снежных королевах

— Попалась, которая кидалась?

— Пусти! Подножка — это нечестно!

— А кидать ничего не подозревающему человеку снежок в лицо — честно?

— Пусти! Меня!! Немедленно!!!

— А безобразничать перестанешь?

Лоуренс не видел лица Хоро, которую он бесцеремонно перекинул через плечо головой вниз, но сучить ногами в воздухе та стала только усерднее:

— Вот ещё!

— Тогда придётся немного охладить твой пыл, — вздохнул молодой человек, шагнув к ближайшему сугробу. — Кажется, он достаточно мягкий…

— Лоуренс, только попробуй! Только попро…

Услышать окончание фразы Лоуренсу помешал тот факт, что любимая богиня с головой утонула в пушистом снегу.

Он шагнул в стороне, отвернулся, зажмурился — и спиной вперёд упал в сугроб по соседству. Когда же он вновь открыл глаза, Хоро уже сидела у него на груди, прижимая к земле — и в карминовых очах девушки пылало пламя самого искреннего негодования.

— Ты что себе позволяешь?!

— Воспитательные работы.

— Ха! Ты меня воспитывать вздумал? — тычок тонким девичьим пальчиком под рёбра вышел весьма чувствительным, несмотря на внушительную толщину зимней одежды. — Осенью ты ко мне прикоснуться боялся!

— Ваше Высочество, я честно терпел ваши безобразия, сколько мог, но моя чаша терпения тоже не бесконечна, — ловко перехватив девичьи кисти, юноша откатился в сторону — и, когда Хоро оказалась под ним, задрал её руки за голову, бережно прижав их к земле. — К тому же скучно безобразничать в одиночестве, как считаете?

— Ты! Ты! Тымммм…

— Судя по всему, принцесса согласна, — заключил Лоуренс, спустя пару минут наконец оторвавшись от её губ.

— Нахал, — нежно сказала Хоро.

— Ага, — довольно подтвердил он, скатываясь на землю рядом с девушкой.

Хоро смотрела в небо: Лоуренсу казалось, он видит, как отражённые звёзды мерцают в её зрачках. Волосы цвета осени, короткая шёрстка на ушках и кончики длинных ресниц девушки серебрились снежными искрами. Прошло уже больше полугода с того момента, как молодой торговец нашёл вздорную богиню-волчицу в своей телеге и пообещал вернуть её домой, и несколько месяцев с тех пор, как они стали не просто деловыми партнёрами — но ему, наверное, никогда не надоест ею любоваться. Смотреть, как солнце или лунный свет ласкает её тонкую шейку, стекает по худеньким плечикам и шёлковым маревом ложится на бёдра, а блики костра лентами путаются в червонном золоте её волос…

Хоро, радость моя, подумал он. Моя тоненькая, хрупкая, маленькая богиня.

Перед ужином они решили прогуляться по праздничному городу, но как-то ненароком забрели за его пределы. Теперь они лежали на холме, круто спускавшемся к городской стене, и позади них расстилалась равнина, облитая снежной глазурью, а по бокам серебрился лес хрупких сахарных деревьев. Далеко впереди кутались в сизую дымку невысокие горы, а прямо перед ними раскинулся светлый городок Эйленвиль.

— Как ты думаешь, кто-то действительно смотрит на нас оттуда?

Лоуренс оглянулся на Хоро через плечо: она по-прежнему смотрела в небо, не моргая, и её глаза казались почти чёрными.

— Не знаю, — поправив перчатки, Лоуренс поднял глаза кверху. — Но если сейчас оттуда на нас смотрят все боги, которые придумали все религии всех королевств, то впору почувствовать себя актёром перед полным залом.

— Я серьёзно.

Лоуренс пожал плечами:

— Я всегда думал, что мир слишком сложен и прекрасен, чтобы он мог возникнуть сам по себе. Кто-то его создал. И кто-то им управляет, раз в нём не воцарился хаос. А вот кто именно, тебе, наверное, лучше знать.

— Я не богиня, я тебе уже говорила.

— Да, но прожила куда больше моего, — падающая звезда искоркой прочертила небо, и Лоуренс улыбнулся краешком губ. — К тому же, кажется, тебя, а не меня прозвали Мудрой.

— А ты не думал, что это было бы слишком глупо — если бы люди, живя так мало, исчезали навсегда?

— Наверное, — Лоуренс отвернулся, задумчиво почёсывая бородку. — Хотя о чём я и думал, так это о том, что без религии быть хорошим человеком в мире, где процветает алчность, ложь и бессердечие, не было бы никакого резона.

Он смотрел на город, выбеленный зимой. Отсюда, конечно, подробностей было не разглядеть, но Лоуренс знал, что скрывается за крепкой крепостной стеной: невысокие светлые домишки, казавшиеся игрушечными, чистая белая мостовая и узкие улочки, не казавшиеся тесными. Каминные трубы прядут ниточки дыма, окна сияют тёплым разноцветом огней. На центральной площади вздымает к небу огненные лепестки огромный костёр, а вокруг танцуют горожане: здесь, на севере, снег сойдёт ещё не скоро, но по всей стране сегодня праздник проводов зимы. Взрослые люди хохочут, как дети, из окон таверн летят звуки лютни и голоса менестрелей, сплетая кружево праздничного шума…

— Тебе нравится север? — донёсся до него голос Хоро.

— Да, — он кивнул. — Я понимаю, почему ты хотела сюда вернуться.

— А этот город?

— Лучше многих, которые я повидал.

— Тогда что тебя останавливает? Или ты отказался от своей мечты?

Лоуренс повернул голову, глядя на её тонкое бледное личико — и не ответил.

Полгода. Самые странные и счастливые полгода в его жизни. Казалось, он и не жил до того дня, когда заключил договор с Хоро: всё «до» вспоминалось в какой-то смутной туманной дымке, зато каждый день «после» хотелось сохранить где-нибудь, чтобы потом можно было вытащить этот день из закромов памяти и пережить заново. Даже когда им грозили инквизиторы, мошенники, тюрьма или разлука — он бы не променял эти воспоминания на всё золото мира.

Полгода назад Хоро, богиня-волчица из далёкой деревеньки Пасро, попросила отвезти её в северное селение Йойтсу. Домой. Лоуренс согласился — даже зная, что её дома больше нет. Йойтсу было разрушено давным-давно, но он почему-то не решился ей об этом сказать. Наверное, потому что не набрался смелости сообщить, что этой хрупкой шестнадцатилетней девочке с такими трогательно-большими глазами больше некуда возвращаться. Лоуренс долго не мог поверить, что ей и вправду больше шестисот — хотя Хоро поначалу и вела себя с ним так, будто он маленький мальчик, которого и не думают воспринимать всерьёз: стоит только вспомнить, как она с ехидной улыбочкой взрослой, повидавшей виды женщины обсуждала достоинства его обнажённого тела… Ха.

Но куда больше его убеждало то одиночество, которое он порой видел в её взгляде. В глубине этого одиночества можно было утонуть. Не такими должны быть её глаза, эти прозрачные карминовые озёра на юном белокожем личике — словно яблоки уронили на снег.

Стена отчуждения между ними рухнула довольно быстро: ощущение, что он знает Хоро давным-давно, возникло у него спустя какую-то неделю. В какой-то момент он понял, что счастлив, когда одиночество в её глазах сменяет улыбка — но думал, что эта дорога никуда не приведёт. Он смертный скиталец, странствующий торговец, только и мечтающий, что о собственной лавке — а она? Сколько таких, как он, она повидала за свою жизнь? Да, он ей нравился, он чувствовал это… но когда их путешествие подойдёт к концу и Хоро вернётся на север, она найдёт равных себе и уйдёт, и ему нечего будет предложить ей, чтобы уговорить её остаться.

Только потом он сообразил, что она такая же скиталица, как и он. У них обоих нет места, которое они могли бы назвать домом — или больше нет. Наверное, и она решила то же самое, когда узнала, что Йойтсу разрушен.

Когда долгожданное объяснение всё-таки произошло и они официально перестали быть деловыми партнёрами (хотя их отношения давно уже не походили на деловые), они продолжили путешествие на север. Чисто по инерции, наверное. Хоро пообещала сделать из Лоуренса первоклассного торговца и держала обещание: больше он не знал неудач. Одна сделка сменяла другую, пока в одном предгорном городке ему не подвернулась сказочная возможность.

Лавка. Собственная лавка.

Ему уже выпадала такая возможность в городе Реноз, и он её упустил — но боги, видно, решили быть к нему щедры: он и представить себе не мог, что два раза за зиму ему выпадет шанс так просто осуществить давнишнюю мечту. Эйленвилю, конечно, по стратегической важности до портового Реноза далеко, но и через него проходили немаловажные торговые пути. Половина имевшихся на данный момент сбережений и подпись на пергаменте — всё, что от него сейчас требовалось.

Но теперь у него была другая мечта. Рыжеволосая мечта с волчьими ушками и пушистым хвостом.