И вы так просто его отпустите? - обернулся водитель машины к полковнику Филлипсу. Это оказалась переодетая в мужской костюм Пегги Картер.
- Да. Так и отпущу, - немного резковато ответил полковник.
- Но, сэр! Он же столько теперь знает! У него может быть даже формула...
- Агент! - оборвал он ее. - Я не обязан перед вами отчитываться!
- Простите, сэр, - сдулась Картер. Повисло неловкое молчание. Филлипс подвинул руками пострадавшую ногу и поморщился.
- Наша служба навела справки про него, - нарушил затянувшуюся паузу он.
- Сэр? - изобразила внимание Картер.
- Это заняло очень много времени. И, можно сказать, нам повезло. Один из агентов наткнулся на похожее имя в архивах. Очень старых архивах.
- Насколько старых? - нахмурилась Картер.
- Времен Войны за Независимость, агент.
- Похожее имя?
- Аналитики склонны полагать, что не только, - вздохнул полковник. - Им тогда сильно заинтересовались, поэтому документов было много. В том числе портрет и словесное описание.
- Что же в тех документах?
- Что некий Виктор Крид, капрал Континентальной Армии США был удостоен "значка за военные заслуги" больше известного, как "пурпурное сердце". Награду вручал лично Джордж Вашингтон. А внимание специальной службы он привлек тем, что на поле боя рвал врагов голыми руками. Причем буквально: на левую и правую половину. Либо верхнюю и нижнюю, как уж получалось. И перегрызал глотки, тоже буквально - зубами. Причем, перекусывал и позвоночник. Более всего интересовало службу другое - его не останавливал даже ружейный залп полного каре в упор. Даже не замедлял. Бегущих с поля боя врагов, а также вражескую разведку, этот капрал отыскивал хоть под землей. Если вставал кому на след, то можно было заранее заказывать панихиду. Такой вот веселый парень.
- Но это же было сто шестьдесят лет назад. Какое отношение имеет к этому Виктору Криду? - удивилась Картер. - Потомок?
- Думаю, что все куда хуже, агент. Думаю, что это один и тот же Виктор Крид. Тот самый.
- Но как?
- А вы подумайте, если на нем заживают раны, может он не стареть?
- Теоретически... А что известно о судьбе того Крида?
- Кончилась война. Послонялся пару недель по кабакам и уплыл куда-то в Азию. Сами понимаете, время было неспокойное, людей за ним отправлять не стали... След потерялся где-то в Сиаме. А в Европе нынешний Крид появился в 1913-том. Поступил в Сорбонну, далее в Мюнхенский Технический, где познакомился с Авраамом Эрскином, жил с ним в одной комнате общежития. Далее Оксфорд. Оттуда недоучившись сорвался в Германию и далее к нам. Если предположить, что на момент появления в Европе ему было лет двадцать, то сейчас ему сколько?
- Сорок девять.
- Выглядит он на полтинник?
- Нет. Двадцать два - двадцать пять максимум.
- Напомню, в бумагах был портрет того Крида. И с этим Кридом он разнится только прической. Зная все это, скажите, агент: нужен Америке такой враг? А конкретно нам с вами? Ведь с целой страной он воевать не будет, а вот конкретно с теми, кто его разозлил...
- Я поняла, сэр.
- Расскажите лучше, как самочувствие? Не просыпаются силы суперсолдата?
- С чего вдруг? - удивилась Картер.
- Наш меткий друг, - снова поправил ногу полковник, в очередной раз поморщившись, - Вколол тебе последнюю дозу сыворотки, которая непонятно как у него оказалась.
- Те следы...
- Именно. Учти, нашему Стиви, Крид велел постоянно тренироваться, дабы избежать потери формы. Думаю, и вам, агент, стоит к его рекомендации прислушаться.
- Я поняла, сэр.
- Едем на базу. Нам теперь еще с Роджерсом разбираться...
* * *
Легко сказать себе - еду в Россию. На практике же...
Из Америки. Во время Мировой Войны.
Блокада Британии на море, нападения подводных лодок на торговые корабли, практически все побережье под фашистами. Не через Мурманск же добираться?
Так что поплыл я в Британию, присоединившись к военному конвою с продовольствием. Там на ближайшем военном аэродроме угнал самолет (совершенно без всяких колебаний и зазрений совести - не люблю я бриттов, что тут поделаешь?) и рванул на нем в оккупированную Францию, где, естественно был сбит на подлете. Но когда меня это останавливало?
Выбрался из кабины, доплыл до берега, переоделся и вооружился за счет того самого зенитного подразделения, что меня сбило. Живых там не осталось.
Видимо убийство Крюгера сломало некую моральную плотину-ограничитель, что я поставил себе в прошедшие годы. Сорвался иными словами. И ярость-то не сильная была. Скорее уж холодное удовольствие. В этот раз я не рвал людей когтями. Нет, только приемы из БИ. Стрелять тоже не стал. Все сделал тихо. Так это получается даже страшнее.
А дальше был марш-бросок через захваченную Францию. Подальше от крупных городов, поселков, транспорта...
На какое-то время прибился к местному сопротивлению. Пустил с ними пяток поездов под откос, поднатаскал во взрывном деле, крепко потрепал нервы местному оккупационному корпусу... Настолько крепко, что пригнали дивизию СС, прочесали частым гребнем леса, монастыри, церкви, поселки... Перестреляли-перевешали все сопротивление. Я-то условно неубиваемый, они - нет. Я отстрелялся-отбился, а они полегли все, кто не разбежался. А кто разбежался, тех потом выявили и перевешали.
Потом была темная-темная ночка. И не стало остатков и так поредевшей дивизии. В этот раз в заначку пошло именное оружие, холодное и не очень, всякие там железные кресты, другие боевые награды. Не столько затем, чтобы достать потом, сколько чтобы опознавать куски тел было сложнее.
Наутро побежал дальше, поскольку больше меня ничто тут не держало.
Может быть впервые, за всю прошедшую жизнь, меня тянуло на родину. Не родину тела. На родину души. Видимо, это не просто слова: "Родина-Мать зовет!". И она зовет. Именно тогда, когда ей действительно угрожает опасность. И это было что-то настолько глубинное, непреодолимое, что по ночам в душе тоскливо выл Зверь.
И я бежал.
Бежал вперед, через занятые врагом земли. Я убивал их по ночам. Я не чувствовал за это угрызений совести. Они - враг. А врага уничтожают. Без пощады, без жалости.
Взрывал за собой мосты, поджигал склады горючего, пускал под откос поезда, вырезал блок-посты и расстреливал транспортные колонны, жег стоящие на ночных остановках танки и самолеты на аэродромах... И шел вперед. Туда, где враг рвался к Москве. На дворе стояла зима сорок первого.
И я дошел.
В сравнении с той
