Вполне типичная ситуация. У меня ведь произошло всё также. Безвыходная ситуация. Отсутствие воли к борьбе, дурацкий разговор с этим чёртовым бюргером. И вот я тоже здесь.
В общем, из всех записей Левонтии ничего путного обнаружить не удалось (если не считать того, что её история почти дословно повторяла мою). Ну и ещё год попадания. Нынче 1982 год. То есть она попала сюда почти на сто лет раньше (если быть точнее – на сто семь лет).
Выходит, более ста лет эта келья обитаема.
Хм… келья. Почему-то всплыло это слово. Возможно, после причитаний Левонтии?
Я задумалась и обомлела. Ребенок???? У неё же должен был родиться ребенок. Тут?
И я представила, как она одна тут рожает ребёнка. Это ужасно.
Но судя о записях, она здесь жила долго. И о ребёнке ни слова. Кроме того упоминания, как паршивец Прошка её обрюхатил. Что же произошло с тобой, Левонтия?
Далее шла другая запись. От некоей Маруси. Она оказалась дамой серьёзной. Беглая каторжанка. До этого была с жёлтым билетом. Девка гулящая. Зарабатывала на улицах Твери. Затем промышляла в Иркутске. Её историю я не совсем поняла, но не сомневалась, что там произошло что-то эдакое. Не удивлюсь если дело было «мокрое». Так вот Маруся писала, что крам (это ткань в переводе или вообще все вещи она имела в виду?) прятать надо в потаённые места. Что здесь ходит чёрный человек и «глядит». После этих слов волосы дыбом встали у меня на голове. Сколько раз я совершенно спокойно спала, даже не думая, что по моей келье может ходить какой-то человек и рассматривать меня. А ведь часто я спала в одном белье. Кошмар.
Записи, сделанные Кашиной Раисой Фёдоровной потрясли больше всего. Она просидела в этой одиночной камере тридцать два года. Может быть и дольше. Но под конец записи стали редкими и совсем неразборчивыми. То есть волне вероятно, что Раиса Фёдоровна или заболела, или, что совсем уж грустно – начала медленно сходить с ума. Сначала записи были оптимистичные. Это оказалась женщина из мещанского сословия, крепкая и с любовью к жизни в любых её проявлениях. Но затем, очевидно под гнётом одиночества, она стала постепенно деградировать. Начала сперва хандрить, жаловаться на «кислую жизнь», на «потерю равновесия». Ругала красноармейцев, особенно одного – Ивана. Вспоминала родню, мать, отца, братьев. Затем начался какой-то бессвязный бред. А потом записи вообще прекратились. Из всего этого бабского сопливого слезогонного потока я поняла главное – нужно постоянно иметь какое-то дело. Иначе можно вот так вот сойти с ума.
Следующая запись была от Ефимовой Нюры. Ужасные каракули, но читать можно. Девушка явно была не великого ума и жила просто и примитивно. Вполне довольствуясь самыми бесхитростными радостями – вкусно покушать, хорошо поспать, отдохнуть. В общем, вот кому было здесь хорошо – так это ей. Насколько я поняла, в родной деревне возле большого рабочего поселка Богородское она была как рабсила. Жила у дядьки, который использовал её руки по полной: и огород вскопать, и корову выдоить, и обед приготовить, и остальное по хозяйству. Причём огородов у него было несколько. В общем, загоняли девушку до такой степени, что она пошла к пруду, чтобы утопиться. А наш вредный мужичок тут как тут. Поговорил, посочувствовал и вот она здесь. А здесь ничего и делать не надо. Знай, рычаг себе дёргай и всё. Кормят поят – вволю. Вкусно. Таких блюд она дома отродясь не едала. Да ещё и досыта. Вот уж кто радовался всей этой ситуации, так это Нюра.
Но её записи были самыми малоинформативными.
Комсомолка Валя вела записи зло и лаконично. Крыла буржуазию, мелкособственнические инстинкты некоего Карла и Арчи. А больше ничего и не было.
Когда я открыла записи Катерины, а они были последними, волосы у меня на голове зашевелились…
Глава 5
В общем, Катерина жила здесь до моего попадания примерно лет за двадцать – двадцать пять. И в отличие от предыдущих малообразованных обитательниц кельи, она была учительницей начальных классов. Женщиной строгой, въедливой и рассудительной. Любила всё раскладывать по полочкам, до всего докапываться.
Именно среди её записей я обнаружила самое интересное. Во-первых, оказалось, что моя келья-тюрьма летала. Да. Именно так. По воздуху. Катерина удивлялась, что это противоречит всем существующим законам термодинамики, но тем не менее.
Кроме того, среди записей была полная возмущения заметка о жадности луковианцев. С двумя восклицательными знаками. Сперва я не поняла даже. Но потом, продолжив чтение, мягко говоря, обалдела. Как оказалось, здесь такая келья-тюрьма не одна. Их много. Точнее очень много. И все они летают. Далее записи обрывались банально – кусок страницы был выдран с мясом.
Следом шли четыре чистые странички. И всё.
Да ну к чёрту! Бред какой-то. Я сердито отбросила тетрадь, сходила дёрнула рычаги, отжала постельное, добавила в мыльную (и уже изрядно грязную) воду ещё мыла (совсем немного, так как этого уже было явно недостаточно) и замочила самое главное – одеяло и брюки.
Пусть хорошенечко откиснет.
Постельное бельё тем временем простирнула под струйкой воды, отжала грязную воду и оставила в жёлобе под проточной – пусть само теперь полощется таким вот нехитрым образом.
В общем, сейчас стирка у меня шла двумя параллельными партиями. Оставались ещё лоскуты ткани, срезанные с трупа моей предшественницы. Кстати, о трупе. Я теперь задумалась о том, что женщина была не совсем человеком. Может это быть луковианкой? А кто они такие? Какое-то монголоидное племя? Раса? Вроде я неплохо знала все имеющиеся на земле расы, среди них такие люди мне не встречались. Но кто ж их знает.
Мои мысли опять вернулись к записям.
Так что же это получается? У меня есть два варианта. Первый – это бедная Катерина начала сходить с ума, вот и понаписала всякого бреда.
Второе – здесь творится что-то непонятное и я должна разобраться с этим как можно скорее.
Вторая версия была хоть невероятной, но уж слишком много аргументов говорили в её пользу. Ещё старикашка Больц учил меня не пренебрегать фактами. Любые, самые дикие доводы могут в результате оказаться истиной.
Ну ладно.
Итак, что из странного я имею?
Первое – моя летающая тюрьма. То, что она летает – факт. Я это ощущаю по толчкам. И летает она от дёрганий моего рычага номер два. У Катерины в записях есть упоминание, что таких тюрем много. И очевидно, что в каждой тюрьме-келье находится узник. Это нужно будет обдумать отдельно. Значит, здесь такая я не одна. О! Сколько всяких мыслей сразу!
Усилием воли я заставила себя вернуться к анализу.
Второе. Некие луковианцы. Катерина упоминала, что они жадные. То, что эти луковианцы существуют – факт. И странная женщина-предшественница. И не менее странные «уйгурские» письмена, в виде иероглифов, однако не похожие ни на какие ранее виденные. А ведь я обожала ходить по историческим музеям и в своё время посетила их великое множество. Я видела и шумерскую клинопись, и письмена настоящих уйгуров, и китайские иероглифы, и арабскую вязь. Но конкретно эти «иероглифы» были совсем другими. Чужеродными.
Отсюда еще один вывод. Раз луковианцы жадные (по мнению Катерины), значит она с ними где-то пересекалась и общалась. Иначе откуда она это всё знает?
Что из этого следует? А то, что рано или поздно мне тоже предстоит с ними встретиться. И это не тюремщики. Моя предшественница была, как и я – узницей.
Поэтому нужно подготовиться.
А для этого я должна разобраться, где я и что мне предстоит дальше.
С толстой тетрадью я разобралась, к сожалению, слишком быстро. Хотя небольшие примечания на полях, зачёркивания, вымарывания слов, мне всё это ещё предстоит изучить и исследовать. Какое-нибудь «лишнее» слово может дать мне пищу для новых выводов и новую информацию. А это может оказаться очень важно.
А ещё я теперь боюсь сойти с ума, как Маруся и Раиса Фёдоровна. Поэтому мне нужно чем-то занимать себя. Я проанализировала личности своих предшественниц: Левонтия, Маруся, Раиса Фёдоровна, Нюра, Валя и Катерина. И странная безымянная луковианка. Помешались только двое – Маруся и Раиса Фёдоровна. Отсюда вопрос – почему не сошли с ума остальные?
