Крышесносящая боль, обжигающая каждую клеточку тела, безумный грохот собственного сердца где-то в ушах, чужие пальцы, изо всех сил зажимающие огнестрельное ранение, а рассеянный взгляд, то вспыхивающий красками, то гаснущий темнотой, отчаянно цепляется за бледное лицо, уставившееся остекленевшими глазами куда-то в потолок. Старый наставник никогда не промахивался, он попадал всегда прямо в цель, и темное алое пятно, расплывающееся под лежащим на земле телом, было прекрасным тому подтверждением.
Смерть была мгновенной, спасать врачам было некого, и я, в общем-то, понимала, почему никто из ФБР и полиции, примчавшихся к злополучному складу, не обращал на Прайса никакого внимания. Даже забавно, человек, убивший четверых несчастных девушек, человек, почти на месяц всколыхнувший Модесто новостями о появившемся серийном убийце, погиб на своей же территории, оставленный без малейшего внимания, и я не могла поверить в то, что все закончилось действительно так. История, длившаяся три года, бесконечный кошмар, не оставляющий меня ни на мгновение, нашли свое логическое завершение, и это было… странно.
Я много раз представляла, как однажды проснусь утром и пойму, что отпустила прошлое, много раз представляла, как смогу вздохнуть спокойно и глубоко, не оглядываясь назад, а на деле оказалось, что никаких других чувств, кроме легкой растерянности, я не испытывала. Уставившись широко распахнутыми глазами на собственные ладони, лежащие поверх одеяла, я чувствовала, как расплывается зрение, и до сил пор не могла понять, как докатилась до подобной жизни. Расследование, об окончании которого я так мечтала, было официально завершено, пятая жертва серийного убийцы была спасена, путь ей и предстоял длительный период реабилитации, а серийный убийца погиб при задержании. История повторялась, странное чувство дежавю давило изнутри, и у меня попросту в голове не укладывалось, что Дилан…
Странно, почему-то новость о его смерти не вызвала никаких чувств, кроме, разве что, сожаления. Мне было жаль бывшего друга, было жаль человека, которого я некогда любила так искренне и так сильно, было жаль, что я так и не сумела помочь ему, хотя и очень сильно этого хотела, но… на этом все. Не было той сумасшедшей боли, не было того отчаяния и нежелания жить, как в прошлый раз, не было истерик и бесконечных потоков слез. Наверное, измученное сознание решило, что однажды смерть Прайса мы уже с трудом, но вынесли, второго такого опыта я бы, наверное, просто не пережила, и все произошедшее воспринималось сейчас, как дурной сон. Человек, убитый Росси во время задержания, был кем-то другим, не тем Диланом, которого я знала и любила, и воспринимать его, как раньше, уже не получалось. Он больше не был тем старым другом, но при этом не был и чужим, и я попросту не знала, как относиться ко всей этой истории.
Наверное, нужно было, наконец, отпустить все, как советовал мне когда-то мой психотерапевт, нужно было научиться жить дальше, как говорил подвыпивший Пейтон тем вечером, в номере гостиницы, и я, не справившись с бурлящими в груди чувствами, порывисто спрятала лицо в ладонях, ощущая, как горят огнем воспалившиеся глаза. Слез не было, истерики тоже не предвиделось, а судорожный, шумный вздох, сорвавшийся с пересохших губ, был единственным проявлением эмоций, которое я позволила себе.
— Ты как? — осторожно спросил Морган, словно боясь какой-то неосторожной фразой задеть меня, неприкрытая тревога, проскользнувшая в знакомом голосе, заставила грустно дернуть уголком губ, и медленно опустив руки обратно на постель, я откинулась спиной на большую подушку, чувствуя, как тут же заныло под повязкой.
— Удивительно, но все в порядке, — ответила я, ничуть при этом не покривив душой. — Я рада, что все закончилось. Дилан… знаешь, я думаю, он и сам устал от этого всего, устал прятаться и мучиться из-за кошмаров. Мне кажется, где-то в глубине души он знал, что все получится именно так.
— Думаешь, он специально выстрелил, понимая, чем это может для него закончиться? — склонившись над кроватью и опираясь ладонями о крепкие металлические стойки, агент ФБР чуть нахмурился, глядя на меня с недоверием, и я, поймав его взгляд, только легко пожала плечами.
— Он был полицейским, Дерек. Он знал протокол, — я вновь посмотрела в залитое солнечным светом окно, из которого в палату проникал легкий, прохладный ветер, ерошащий занавески, чуть прищурилась, спасаясь от световых лучей, и едва заметно качнула головой. — Может, это действительно было к лучшему. Он причинил другим достаточно боли. И достаточно натерпелся сам.
В помещении повисла неловкая тишина, прерываемая лишь далеким шумом. Больница жила своей жизнью, пациенты и сотрудники громко разговаривали, кто-то из них возмущался, в соседней палате вещал новости маленький телевизор, брат-близнец которого висел на стене в уголке моего пристанища, а где-то отчаянно надрывался стационарный телефон, снимать трубку с которого никто не торопился. Явно задумавшийся над моими словами Морган покусывал губу, слепо уставившись в пространство перед собой, в кармане его брюк то и дело вибрировал от входных сообщений мобильный, который мужчина не торопился проверять, а я наслаждалась мимолетным ощущением полнейшего спокойствия, снизошедшего на вымотанное сознание. Впервые не нужно было о чем-то беспокоиться, что-то делать и куда-то бежать, можно было просто откинуться на подушки и отдыхать, наслаждаясь моментом, и только плотная повязка, давящая на ребра при каждом вздохе, напоминала обо всем произошедшем. Мне некстати подумалось, что теперь вместо отпуска, с которого я сорвалась на расследование, начальство наверняка отправит меня на заслуженный больничный сразу по возвращению в Куантико, и я уже предвидела громкий, затяжной спор, которым мы с Росси наверняка займем весь перелет домой.
Вопреки ожиданиям, даже схлопотав ранение, чувствовала я себя куда лучше, чем пару дней назад, на сердце было удивительно легко, и я намеревалась до последнего отстаивать свои рабочие будни, прекрасно понимая, что дома просто сойду с ума от ничегонеделанья.
Невнятный шум, раздавшийся в коридоре спустя несколько минут, привлек наше с Дереком внимание, заставив отвлечься от пространственной беседы ни о чем, по губам мужчины с готовностью расплылась довольная улыбка, и заметив мои вопросительно приподнятые брови, он демонстративно взглянул на наручные часы.
— Двенадцать минут с того момента, как Хотч получил мое сообщение о том, что ты пришла в себя. Как-то они не спешили, тебе так не кажется?
Ответить я попросту не успела, потому что спустя секунду дверь палаты едва не сорвало с петель, и помещение тут же заполнилось невообразимым шумом, мгновенно надавившим на чувствительный слух. Чужие голоса, смех и недовольное фырканье перекрыли возмущения встрепенувшейся в коридоре медсестры, требующей вести себя потише, взгляд зацепился за несколько знакомых фигур, моментально заполнивших собой кажущуюся достаточно просторной комнату, а в следующее мгновение с губ сорвался сдавленный писк, когда темный вихрь, распространяющий вокруг себя приятный цветочный запах, буквально рухнул на меня, так сильно сжав в объятиях, что захрустели ребра.
— Господи, Блейк, я просто не знаю, хочется мне тебя убить или обнять! — выдохнула куда-то мне в шею Прентисс, от горячего дыхания, взъерошившего волосы, по коже пробежались мурашки, и я, рефлекторно поежившись от щекотки, неловко погладила женщину по спине. Дрожь, прокатившаяся по выпирающим лопаткам, подсказала, что лицо подруга прячет у меня в волосах не только из-за того, что расчувствовалась, а ощутив теплую каплю, впитавшуюся в мягкую ткань больничной одежды, я только крепче прижала Эмили к себе, игнорируя тот факт, что воздуха не хватает катастрофически.
— Если ты продолжишь меня так обнимать, то два желания у тебя вполне получится соединить в одно, — сострила я, втянув в себя запах женского парфюма, и Прентисс, тихо фыркнув, все-таки отстранилась, позволяя рассмотреть свое лицо. Чуть покрасневшие глаза были единственным свидетельством проявленной женщиной слабости, темные круги, угадывающиеся под профессионально нанесенным макияжем, подсказали, что подруга, в отличии от меня, отдохнуть не успела, однако улыбалась она так широко и искренне, что не обращать внимания на остальное было легко. Взгляды пересеклись между собой, немой вопрос не стал для меня сюрпризом, и я беззвучно, одними губами произнесла, — все хорошо.
