Карнетьяро не просто странным — страшным. Он ждал чего угодно — следов битвы, горы изрубленных тел, готов был найти своего безумного кано приколотым сотней стрел к здешним деревьям или поднятым на копья, но только не этого.
Больше десятка других тел в черных кафтанах и красных плащах остались лежать в беспорядке, но нетронутыми, лишь мечи у иных забрали. Беглецы торопились. Своих мертвых товарищей они успели лишь уложить рядом друг с другом, также укрыв одеждами, их оружие тоже исчезло.
И все вокруг запорошил снег, ни единого следа, уходящего с поляны, не осталось.
Но на лице кано Тьелкормо лежали лишь отдельные снежинки.
Карнетьяро через силу подошел ближе. Уже привычно вытер слезы. Пустота внутри была слишком большой, неправильно большой…
Его кано не было здесь. Лишь пустое тело.
Как ему дальше жить, исполнив последний долг перед кано, Карнетьяро не понимал. Кано был… всегда. Многие последние годы он был слишком хмурым и злым, но он был, а теперь нет. Не за кем идти.
Он даже не оторвет своему глупому верному голову. Лучше бы тогда оторвал, право слово. Сейчас он был бы с ним в чертогах Мандоса, и может, кано простил бы дурака.
Нехотя, чувствуя руки чужими, он осторожно отвернул плащи, укрывавшие тело, невольно еще ожидая найти множество ран. И увидел, что на кано Тьелкормо не было почему-то кольчуги.
Слева черный кафтан был пропорот, его полы, штанину и даже сапог пропитала темная кровь, которая, казалось, сочилась оттуда долгое время. Смертельной эта рана не казалась, но других сейчас видно не было.
— Их плащи, — сказал Карнетьяро непослушным голосом, кивнув в сторону мертвых нолдо. — Для носилок. А их мы уложим здесь.
Рядом предостерегающе вскрикнул Синко, указав в сторону. Юный воин словно нехотя повернул голову и даже не сразу поверил, что вот эта съежившаяся фигурка под большим дубом — живой синда. Бледный как мертвец, но живой.
Зато когда поверил — в несколько прыжков оказался возле него.
— Ты! — выкрикнул Карнетьяро, встряхнув этого ненормального — а затем от неожиданности разжал руки. Перед ним был почти ребенок. Полусотни лет этому сопляку точно не было, да и тридцать лет едва ли исполнилось! Он даже самому Карнетьяро был от силы по плечо.
— Ты зачем тут сидишь? — спросил нолдо уже тише.
— Чтобы… вы меня… убили, — еле выговорил тот.
— Ты спятил? — сопляк посмотрел непонимающе. — Обезумел? — поправился Карнетьяро.
— Н-нет… — мальчишка от страха начал заикаться. — Я… я застрелил его.
— Что? — заорал Карнетьяро, снова хватая его за одежду и тряся.
Из глаз серого текли слезы, он открывал рот, не в силах сказать ни слова. С трудом Карнетьяро разжал руки, прислонил мальчишку к стволу дуба, чтобы тот не упал и, кое-как овладев собственным голосом, потребовал:
— Говори. Говори!
— Здесь шел бой… — с трудом выговорил дориатец. — Мы… прятались. И тут… появился он. Прошел мимо нас. Бой прекратился… стали расходиться… Но я испугался… И выстрелил. Один раз… охотничьей стрелой. Я не видел… что он ранен был… — От страха синда вдруг заговорил яснее и быстро, хотя теперь его трясло всего. — Я думал, что защищаю маленьких. Сестер. И остался. Чтобы вам было кому мстить. Чтобы вы не искали моих младших по лесу, не убили их за своего вожака. Вот он я. Сам остался. Уби… вайте.
Карнетьяро сделал два неверных шага назад, пошатываясь.
— Дубина!!! — заорал он, и новые слезы брызнули из глаз. — Идиот!!! Пень ты дубовый! Совсем ума нет! Дубина неотесанная! Я его этим верну, что ли?! Вылечу, что ли? У тебя что, Сильмариль в сумке? Полудурок!
Синда икнул. И очень осторожно помотал головой.
— Убирайся!!! Вон отсюда! — вопил Карнетьяро, размазывая слезы по лицу и швыряя в распроклятого мальчишку каким-то мусором. — Вон пошел, пока я тебе правда башку не отвернул!!! Прочь! Щенок драугов!
Сопляка как сдуло ветром, а Карнетьяро еще что-то орал ему вслед и плакал неудержимо.
— Зря, — сказал Тальо. — Надо было расспросить лучше. Давай догоню.
— Молчи!
Юноша кое-как вытер лицо.
— Заткнись, — повторил он. — Тогда… тогда мы его точно убьем.
— А стоило.
— Кано Майтимо прекратил бой.
— Наш кано лежит тут!
— И кровью сопляка ты его не вернешь!
— Да что с тобой такое? — зло спросил Тальо. — Примирителем заделаться решил? Не поздно ли?
— Когда я видел кано в последний раз, — выдохнул Карнетьяро, — он мне чуть голову не оторвал за тех серых мальчишек. Кано не воюет с детьми. Значит, и я не буду!
— А ты уверен, что кано с тобой согласился бы?
— Когда буду в Чертогах, — Карнетьяро яростно хлюпнул носом, — обязательно его спрошу!
Тальо усмехнулся.
— Я сопляка запомнил. При следующей встрече он вряд ли будет мальчишкой. Подожду.
— Ума у вас обоих прибавится к следующей встрече! — грозно сказал Синко, подходя. — А ну, быстро носилки делать. Если за этими дубами найдется умелый лучник, объясняться с кано в Чертогах мы будем прямо все сразу!
Обматывая плащами два копья, Карнетьяро мрачно думал — не то, чтобы он этого боится.
И если серые положат его тут, рядом с кано — не будет больше так нестерпимо стыдно.
Юный оруженосец умчался вперед во весь опор. Руссандол пустил коня шагом, ему ни к чему торопиться.
Дорога вилась по заливным лугам и полям жемчужного зерна*, окружившим Гавани Сириона — проложенная от пригорка к пригорку среди болотистых низин. Утром с холмов была видна вся дорожная сеть Гаваней, неупорядоченная, прихотливая, льнущая к неровностям сырой южной земли. И новая стена Гаваней хорошо различалась тоже.
Атани и эльдар, бок о бок работавшие в полях, провожали одинокого всадника в темных одеждах настороженными взглядами. В свою очередь, Руссандол рассматривал их самих — не слишком хорошо отличимых друг от друга, если стоять по колено в воде в одинаково сырых одеждах и повязав голову тряпкой, чтобы солнцем не напекло. Он смог разобрать, что молодые атани почти не уступали эльдар ростом, а вот те, кто старше, порой оказывались ниже юношей и девиц больше чем на голову.
Похоже, море и эти водяные поля щедро кормили жителей Сириомбара.
Два рукотворных канала пересекали поля и луга, собирая излишнюю
