(а чего удивительного? она ж Монику в столь неформальном виде никогда не видела, пожалуй. тут сейчас все преимущества на виду. прямые доказательства того, что тройка больше единички, хехе)
— Здорово, — я натянул на морду широченную улыбку и протянул ей руку, — а мы, товарищ президент литературного клуба, решили к вам заглянуть. С совместным, так сказать, визитом.
Моника моргнула и когда поняла, что это не сон и не глюк, пожала мою ладонь. Рукопожатие вышло вялое — небо и земля с нашей первой встречей. Так она и свою альфа-самочность растеряла уже с той поры.
— Привет, Мони. Дрыхнешь, что ли? — Нацуки решила начать с ПРЕТЕНЗИЙ.
В ответ Моника зевнула и прикрыла рот ладонью.
— Немного. Все утро занималась… всяким и подустала.
Нацуки ухмыльнулась.
— Тогда это хорошо, что ты выспалась. Свари нам кофейка, плиз, разговор долгий выйдет.
Моника скрестила руки на груди.
— Нацуки, мне всегда импонировала твоя прямота, но сваливаться без предупреждения в свободное время как-то…
— Я хочу все знать, — перебила ее коротышка, — про Гару и вообще. И чутье мне подсказывает, что за этой информацией обращаться нужно к тебе, Мони. Так что удели пару часов из своего забитого графика, ладно?
Когда Моника поняла, о чем говорит Нацуки, то позеленела почти в тон ночнушке. И глаза стали огромные и круглые как два яблочных леденца. Она посмотрела на меня с мольбой. Но порадовать я ничем не мог. Раз уж рассекретил свою личность, теперь Нацуки не отвяжется. Слишком въедливая. Поэтому я лишь кивнул.
Моника смирилась и вздохнула. Поняла, что откосить от задушевной беседы не выйдет, и это случится несмотря ни на что. Как цунами, потоп и релиз десятка DLC к играм Парадоксов.
— За мной идите, — сказала она рассеянно и махнула нам рукой. Тапочки зашлепали по полу. Я двинулся за ней. В холле под потолком горели светодиодные лампочки и в их свете ее стройные загорелые ножки были как на ладони. Я нервно поскреб подбородок. Что-то штаны опять тесноваты, кажется.
(а ты отвлекись. пошныряй жалом по сторонам)
Тоже верно. Тут наверняка дохренища всяких интересных штук по углам рассовано. Давай, Игорян. Психологическое упражнение. Не думай о белой обезьяне. Сосредоточься.
На выходе из холла я переключился в режим «детектива». В углу ракетка стоит. Наверное, Моника теннисом занимается или бадминтоном. Она ж по спортику угорает. На стене в коридоре картины — в основном из разряда «девчачья милота», Котики, пейзажики… хорошо хоть без младенцев обошлось. Что еще? А еще она так бедрами покачивает… нет! Держи себя в руках…
(или ее подержи. засунь руки прямо под ночнушку. думаю, она не будет возражать!)
Она-то, может, и не будет. Но при Нацуки неудобно как-то. Это ж не порнуха, в реальной жизни такие ситуации в тройничок не перерастают. Да и с физухой Гару вряд ли получится уделить обеим достаточно внимания. Доходяга свалится от изнеможения. А впереди у меня и так не один изматывающий монолог. Из разряда около-фантастики.
На полное изложение истории у нас Моникой ушло около часа и два полных кофейника. Отдам Нацуки должное — она слушала молча и практически не перебивала, даже свои обычные остроумные ремарки не впихивала по поводу и без повода. Но я не списывал это на вежливость и УВАЖЕНИЕ к нам. Скорее всего, бедолага попросту каждую секунду охуевала от того, что слышала.
— … и вот поэтому все так произошло, — заявил я и отправил в рот очередную последнюю имбирную печеньку, — я вообще-то не собирался сегодня тебя в это посвящать. Рассчитывал, что когда созрею, попрошу Монику выделить под это дело отдельное клубное собрание. Но все пошло наперекосяк в одночасье, когда этот чертила сегодня вылез. Видать, понял, что нет у него больше времени выжидать. Так что…
Я не мог подобрать правильных слов и поэтому лишь сподобился на неопределенный жест рукой. Да и вообще никакие слова не давались. Что тут скажешь? Если б мне самому школьный друг такую мощную историю задвинул, я бы посоветовал ему добровольно сдаться санитарам. Потому что психиатрическая помощь совершенно необходима. Нацуки сидела ни жива ни мертва, розовые глазищи устремлены в пол, на мягкий коврик с узором. Мы с Моникой терпеливо ждали и молчание нарушить не решались. Еще бы, мы щас человеку мироздание бульдозером снесли и разровняли, оставив один пустырь. Это не осмыслишь за две минуты.
Нацуки и так справилась достаточно быстро.
— Допустим, — сказала она, — просто допустим, что весь этот бред, который вы сейчас на пару ловко исполнили, ребята… Предположим, что так и есть на самом деле, да?
Мы с Моникой с готовностью закивали. Как двое из ларца-одинаковы с лица, е-мое.
— Абсолютно.
— Мы бы ни за что не стали тебе врать, Нацуки.
И тут она взорвалась.
— Ты даже щас врешь, Моника! Нагло заливаешь прямо в лицо! Без капли гребаного стыда!
Уфф… Кажется, разбудили вулкан. И это с учетом того, что самые жесткие подробности о том, что Моника творила во время второго акта, опустили. Даже не сговариваясь. Ограничились только рассказом о том, что они живут в игровом мире из нескольких зацикленных актов, который постоянно перезапускается, И что президент литературного клуба в этом мире несколько равнее всех остальных. Конечно, откровенность откровенностью, но так бы коротышка просто сбежала от нас куда глаза глядят. А она и без того к этому близка уже.
— Ты говоришь… г-говоришь… — Нацуки скомкала в руках салфетку, усеянную крошками. Голос ее дрожал, щеки горели пунцовым румянцем, — что свое «прозрение» испытала несколько лет назад…
Моника склонила голову.
— Да, это правда. Шесть лет назад. Даже чуть больше, шесть и один месяц, около того.
— Тогда почему ты, черт возьми, не рассказала об этом раньше?
Из-за того, что вы бы отреагировали так, как ты реагируешь сейчас, хех, подумал я. Но озвучить эту мысль не успел. Потому что Монику тоже эмоциональный всплеск разобрал.
— Я пыталась! — вскричала она, — было время, когда я из раза в раз, из цикла в цикл, упрямо вбивала в вас это знание! Я посвящала этому клубные собрания в свободное от скрипта время, я выдергивала вас с уроков, ловила на переменках! Даже домой заглядывала! Думаю, ты знаешь, Нацуки, сколько усилий я могу приложить, и в это я влилась без остатка! Поэтому здесь твои обвинения бьют мимо!
Нацуки от этой тирады аж сжалась. Тут я понял, что пора немножко охладить траханье, скандал нам совершенно ни к чему. Еще ляпнет лишнего. Я осторожно взял Монику под локоть.
— Хорош, Мони, мы все тебя услышали.
Она шумно выдохнула, всхлипнула и шмыгнула носом.
— Только вот проку от усилий все равно никакого, — сказала Моника с какой-то безнадегой, — бывало, что моя убедительность срабатывала. Не всегда, разумеется, я не настолько хороша — тридцать пять раз из ста, наверное. Вы мне верили, и мы вместе начинали искать путь отсюда… А потом наступал день фестиваля, и игра перезапускалась. И когда я видела ваши глаза, в которых даже проблеска этих новых знаний не оставалось, мое желание что-либо менять испарялось понемногу. Только сумасшедший будет повторять одно и то же и надеяться на разный исход.
И несмотря на это, она все равно каждый цикл исправно вкладывала Саёри мысли о суициде, втапливала в пол нездоровые наклонности Юри и стирала Нацуки из реальности. Я хмыкнул. Вообще свою сторону истории Моника сложила красивую, гладкую. Она отлично бы смотрелась в качестве слезливой театральной пьесы. Моноспектакля, например.
(МОНИСПЕКТАКЛЯ АХАХАХАХАХАХ НУ РАЗВЕ НЕ ЧУДЕСНЫЙ КАЛАМБУР)
Жаль, конечно, что этот спектакль шел вразрез с тем, как все было на самом деле. В чем Моника мне честно признавалась все эти несколько дней.
Нацуки исподлобья глянула на Монику. Взгляд был жесткий и с изрядной долей недоверия.
— А что же изменилось сейчас? Кроме того, что Гару теперь не Гару, а вот этот…
— Игорь или Гарик, — подсказал я, — но тебе же вроде привычнее звать меня «Гару».
