Мэтхен молчал. Что говорить-то? Любое слово способно лишь окончательно погубить, хуже того, вывести на тех, кто ещё уцелел. Потом, конечно, он скажет. Как миленький скажет: хоть от старинной «сыворотки правды», хоть от других, ещё более эффективных препаратов конца прошлого века. Не говоря уж о сканировании мозга… Но это будет не сейчас, а часа через три-четыре. Если Хухря и Стась догадаются и успеют уйти… Шанс мал, исчезающее мал, ведь он мог задержаться и просто так. Но если есть даже малейшая надежда, что их удастся спасти…
— Отвечай, чёрт тебя дери! — теряя терпение, рявкнул внутренник (точно, вон шеврон — «Внутренние войска»), нанося первый удар. Бронированный, в боевых перчатках, кулак врезался в едва зажившие рёбра, Мэтхену показалось, что в боку взорвалась граната.
— Имя, звание, задача?! — повторил внутренник. — Или забираем с собой и потрошим на базе! Растением станешь! Ну?!
Мэтхен молчал. Нельзя говорить даже имя — пробьют по базе, сразу выяснится, что он был изгнан в Подкуполье вместе с неким Куртом Ярцеффом. Если гравиплан не сгорел целиком, тело наверняка досталось карателям. А уж опознать по ДНК в лаборатории любой, сколь угодно обгоревший труп — пара пустяков. В общем-то, это умели и полтора века назад, тогда процедура была дорогой и несовершенной. Не то что нынче. Его самого тоже опознают — хоть по волосу, хоть по кусочку кожи. Хватит нескольких молекул. Может, не стоит тогда темнить с именем? Нет, стоит. Потому что события происходят во времени. Может быть, друзьям не хватит всего нескольких минут, чтобы уйти…
— Имя, мутантская подстилка!
Ещё несколько страшных, ломающих волю ударов. Мэтхен чувствовал, что ещё немного, и сломается, и тогда будет ничего не поправить… В этот миг откуда-то сбоку-сзади, Мэтхен не видел, откуда, ударила короткая очередь. Солдата, ведшего допрос, крутнуло вокруг своей оси и кинуло лицом в грязь, только что-то тёплое брызнуло на ноги Мэтхену. Второй потянулся к стволу, но автоматчик оказался быстрее, одна пуля выбила кровавый фонтанчик из горла и со злым свистом ушла в кусты, вторая с хряском впечаталась в пошедшее трещинами бронестекло.
Третий, державший Мэтхена за вывернутые руки, оказался проворнее. Будто сам собой, в руке солдата оказался штык-нож, он прянул к горлу Мэтхена.
— Убью, не подходи! Зарежу!
Неведомый стрелок в кустах удержал лежащий на курке палец — он колебался, а стоит ли вообще стрелять? Но в этот миг Мэтхен почувствовал, как сжимавшая запястье рука чуть ослабла.
Захват был простенький, вырываться из него Ярцефф учил всех. Мэтхену и думать-то не потребовалось, тело всё сделало на рефлексе. Рука скользнула в ослабевшем захвате, торопясь отогнуть, а если не выйдет, то сломать большой палец. Конечно, пока палец в боевой перчатке, это невозможно — но никто не сказал, что нельзя и выскользнуть… Ну, почти выскользнуть, заставив последнего солдата потерять почти секунду, перехватывая руку строптивого пленника повыше. Да и нож, вместо того, чтобы вскрыть ему горло, лишь распорол плечо… Отсрочка вышла небольшой, секунду спустя нож должен был войти в горло — но порой секунда равноценна вечности.
Промедления как раз хватило, чтобы невидимый в кустах «Калашников» грохнул ещё раз. И от кучно вошедших в маску пуль бронестекло брызнуло осколками, острое крошево прочертило по щекам алые борозды.
Пошатываясь, Мэтхен выпрямился. Плечо горело огнём, на ветру кровь мгновенно стыла и леденила руку в разорванном рукаве. Пекло ссадины, при каждом вдохе в лёгкие словно впивался раскалённый штырь. Но стрелку, теперь Мэтхен его видел, было хуже. Парень — явно мутант, но в трофейной форме каких-то тыловых частей — был весь в запёкшейся крови, Мэтхен отказывался понять, как он ещё держится на ногах. Но автомат, такой же старинный «Калашников», какой ещё недавно был у него самого, не выпустил, даже навёл на Мэтхена. Решительный. Такой будет драться до последнего.
— Погоди, — прохрипел он. — Я… свой. У меня… Друзья ранены…
— Понял, — парень вроде приободрился, будто кто-то щедро влил в него силы. Рука с автоматом больше не дрожала, но сам автомат опустился к земле стволом, а вскоре занял место на плече. Движения обрели целеустремлённость, будто он получил приказ. Но Мэтхен не заметил ни рации, ни новых передатчиков на эта-схемах. — Значит, так, парень. У меня приказ — соединиться с вашей группой и доставить к нашим. Показывай, где твои, мы доставим их в подземку. Чем быстрее, тем лучше. Потом будешь говорить с Вождём. Всё ясно?
— Яс…но, — морщась, произнёс Мэтхен. Сознание уплывало, кровь продолжала обильно течь по руке, но он уже обхватил мутанта за плечо. Так, будто обнявшись, опираясь друг на друга, они могли идти. И брели туда, где остались дожидаться Хухря и Стась.
Тоннель, мечущийся по пышному ковру пыли луч фонарика. Бесконечное зловонное подземелье, что в прежние времена соединяло Москву воедино, теперь стало спасением для уцелевших. В том, что уцелело немало народу, и у уцелевших есть толковый предводитель, Мэтхен уже не сомневался. Кому попало не стали бы подчиняться отчаянные храбрецы, не побоявшиеся перейти водохранилище под прицелом беспилотников.
— Значит, зовут его Великий Пак, — нарушил молчание Мэтхен. — Не тот ли, кого раньше Хитрецом Паком называли?
— Откуда знаете?
— Мне говорил Отшельник, — пояснил Мэтхен. — А-а, вы же про него ничего не знаете…
В каморке стало тесно: у Крысятника — так звали парня, наконец, провалившегося в тяжкий сон без сновидений, был свой отряд. Четверо. Один, похоже, убит, голова пробита в десятке мест, не меньше. А остальные… Из окружённых запёкшейся кровью дыр медленно, но верно выходили крошечные вольфрамовые кубики — ни дать, ни взять, поражающие элементы ракеты. Зацепило и Крысятника — но не насмерть, он даже не потерял сознания. Но как он дошёл с такими ранами, да ещё тащил своих, сколько мог? Да ещё освободил попавшего в плен Мэтхена?!
И это ещё не всё: Мэтхен чувствовал, что его раны затягиваются как-то уж очень быстро. Правда, он не знал, сколько проспал, дорвавшись до чистого от слизи стола с какими-то бумагами. Но даже если двое-трое суток — ну, не могли зажить за такой срок прорезанные до кости плечо и предплечье, да ещё сломанные рёбра! Такое Мэтхен видел только раз — когда над смертельно раненным Дудоней «колдовал» Отшельник. Выходит, врал Крысятник: подземный мудрец выжил?
— Крысятник… Ты как?
— Лучше, чем могло быть, — прохрипел тот. У него раны были серьёзнее, вот и затягивались дольше. Но выглядел спаситель лучше, чем первый раз. Теперь не помрёт, а раны живучее мутантское тело залечит. — Сам Пак помог.
Имя своего вождя он произнёс так, как за Барьером произнесли бы имя Христа немногие, кто ещё считали себя верующим.
Ближе к вечеру пришёл отряд молодых, но уже понюхавших пороху парней с автоматами. Крысятника они слушались, как командира — но на всякий пожарный поддерживали его и остальных под руки. Так и вышли, оставляя гостеприимную комнатёнку позади.
Станция, со стены которой ещё не отвалились буквы: «План…на…», разительно изменилась. К потолку рвался чадный огонь факелов, туда-сюда сновали бесчисленные мутанты — столько подкуполян разом последний раз Мэтхен ещё не видел. На платформе стало тесно: из тьмы перегона выходили всё новые и новые. Можно сказать, посельчане, только вот Москва, даже нынешняя, не посёлок. Некоторые были вооружены, остальные тащили грубо сработанные, перемотанные проволокой деревянные сооружения. С немалым удивлением Мэтхен узнал в них волокуши. «Много-то как… Зачем? Что таскать-то собираются?»
Распоряжался рослый, на удивление статный для мутанта парень с четырьмя глазами. Совсем молодой, повидавший мутантов Мэтхен даже определил возраст — лет шесть-семь, не больше. Если считать на забарьерный лад, было ему восемнадцать-двадцать, не больше. На каждой руке было по три пальца, зато вместо мизинцев и безымянных имелись внушающие уважение клешни. Почему-то казалось, что такими можно перекусывать проволоку. Высокий лоб с венчиком коротких волос на самой макушке наводил на мысль, что прежнее прозвище — Хитрец, или Умный — он носил заслуженно. Но главной гордостью парня был небольшой, свешивавшийся до подбородка морщинистый хоботок, почти скрывавший серые губы. Хоботок наискось рассекал уродливый водянистый рубец — след пули. Вот ещё отметины, две затянувшиеся кожей впадины на лбу и затылке. Парню не раз довелось побывать на краю — но он выкарабкался, даже стал Вождём. И, судя по тому, что подземная община до сих пор держится, Вождём хорошим.
— Этого не может быть, — прошептал Мэтхен, едва увидев Великого Пака.
Перед ним стоял персонаж из показанного Отшельником видения. Тот самый, который предводительствовал напавшей на Чудовище малышнёй. А потом сбежал, бросив малышню на погибель. Впрочем… Кажется, впадину на лбу Пак заработал именно тогда. Да и что мог сделать безоружный подросток против четверых автоматчиков и двух броневиков? Только бежать. И то недолго — как раз до мига, когда повернулся лицом к преследователям, и пуля с влажным хрустом вошла в неокрепший череп…
