Тропа привела на небольшую поляну. Ведьмачий медальон сильно дернулся, Шэво застриг ушами. Рута усилием воли заставила свой слух и зрение обостриться до максимума. Обогнав парня, сделала ему знак рукой остановиться и замолчать. Вдруг, что-то большое мелькнуло в кроне сосны, стоящей на противоположном краю поляны.
— Уходи, — прошептала Рута. — Медленно разворачивайся и уезжай.
Митюн не заставил повторять дважды, озираясь по сторонам, медленно развернул своего мула, и направил в обратную сторону. Когда он скрылся из вида, ведьмачка соскочила с коня, и вышла на середину поляны. Сидящее на дереве существо замерло, но Рута слышала своим обострившимся слухом, его дыхание. Сложив пальцы Знаком Ард, она ударила в том направлении. Удар снес верхушку сосны, но не задел чудовища, оно с быстротой и ловкостью белки спустилось с дерева и соскочило на землю.
Экземпляр оказался, действительно, огромным. Цири ни сколько не преувеличила! Рост твари был не многим меньше роста коня ведьмачки, в то время как считалось, что самая крупная магнухария бывает не крупнее обычного осла.
Чудовище медленно двинулось на Руту, мягко ступая по снегу своими длинными лапами, напоминающими крысиные. Длинный и гибкий крысиный хвост, заканчивающийся острым ядовитым шипом, раскачивался из стороны в сторону, завораживая и отвлекая внимание. На этом сходство с крысой заканчивалось. Огромное гибкое тело из-за густой и длинной палевой шерсти, было похоже на шар, из которого торчала голая кожаная шея с большой лохматой головой. Тупое рыло чудовища венчали две ноздри с грецкий орех каждая, из них клубами вырывался пар. Торчащие из пасти зубы напоминали искривленные зерриканские кинжалы. Большие и круглые, как шары, глаза на выкате слезились от мороза, но не отрывались от ведьмачки не на мгновение. Не дойдя несколько шагов до застывшей, с мечом в руке Руты шипохвост остановился, потом, резко развернувшись, ударил хвостом. Хвост подобно гигантскому хлысту засвистел в воздухе и опустился точно в то место, где мгновение назад стояла ведьмачка. Рута закрутилась волчком, пытаясь отрубить хвост у основания, но чудовище ловко подпрыгнуло, развернувшись в прыжке, опустилось на три лапы, передней, словно рукой вцепившись в лезвие ведьмачьего меча. Острый как бритва клинок моментально срезал пальцы, будто в них совсем не было костей. Тварь взревела, одернув окровавленную лапу, снова рубанула хвостом. Опять промазав, тут же развернулась, и схватила зубастой пастью воздух, рядом с уходящей полуоборотом от его смертоносных челюстей ведьмачки. Рута ударила, целясь в шаровидный глаз шипохвоста, но он ловко увернулся, отклонив голову влево, показав слегка затянувшийся глубокий разрез на шее. Левым локтем, ткнув его в рану, ведьмачка в полуобороте ударила мечом назад, и если бы не молниеносная реакция чудовища, меч вошел бы прямо в сердце. Но оно отскочило, и меч рассек шкуру на боку, окропив снег вокруг алыми брызгами. Глаза твари засветились яростью, и опять хвост засвистел в воздухе. На этот раз Рута отступила только на шаг и ударила одновременно с шипом. Раздался страшный рев, и половина хвоста отлетела на край поляны.
Передвигаясь на трех лапах, лишенная своего главного оружия тварь не собиралась сдаваться. Хрипя от ярости, опять напала, клацая зубами и поворачиваясь так быстро, что Руте с трудом удавалось избежать их. Выбрав момент, ведьмачка поднырнула под брюхо шипохвоста и вогнала клинок по самую рукоять ему в грудь. Покачнувшись чудовище, издало тяжелый свистящий вздох, закончив смертельный танец, рухнуло на землю.
Рута рывком вытащила меч из тела твари, предусмотрительно отступив, что бы хлынувшая из раны кровь не попала на нее. Надо найти шип, еще один раз, но он способен нанести смертельный удар! Она обошла поляну, обнаружив, что искала, отрубила шип от обрубка хвоста и завернула его в кусок свиной кожи.
Страшно болела голова, так всегда бывало, когда боевое состояние, как она его называла, уступало место обычному. Ведьмаки для достижения такового используют эликсиры, ей достаточно было сосредоточиться, но отходняк после этого был гораздо хуже. Набрав в ладони снега, умыла лицо, показалось, что боль немного утихла.
— Ух… — задыхаясь от восторга, завопил Митюн, выходя из-за кустов, и ведя под уздцы, фыркающего упирающегося мула. — Ведь не поверят, что я все это, вот этими глазами видел!
Ведьмачка сморщилась от боли, потирая висок.
— Не ори! Голова раскалывается.
— Ладно, ладно не буду! — зашептал парень. — Надыть ему башку, стало быть, отрубить и колдуну нашему отнесть. Он страсть, как это любит! У него, как ее… колехтция! Вот!
— Режь ему хоть башку, хоть яйца, — сказала Рута, вскочив в седло. — Только быстрее!
— Ммм… Думаешь, купит? — поинтересовался Митюн, поднимая заднюю лапу шипохвоста.
Рута ничего не ответила, вздохнула полной грудью морозный воздух. Головная боль начинала отступать, постепенно возвращая хорошее расположение духа. Парень перекинул через мула мешок с интересующими чародея частями тела чудовища, уселся в седло и выехал на тропинку.
— Поедем другой дорогой, она еще короче, — повернув к ведьмачке свою веснушчатую физиономию и улыбаясь во весь рот, сообщил подросток. — Ух, как ты его! Можно я скажу всем, что помогал тебе?
— Хорошо. Скажешь, что я оторвала ему голову, а ты… — усмехнулась Рута.
— Ладно, я понял! — надулся он.
— Говори, что хочешь! Мне все равно!
Она достала из сумки кусок холодной жареной дичи, который предусмотрительно прихватила со стола уходя, когда рассвет даже еще не занимался. Разделила пополам и протянула парню, это дало возможность какое-то время ехать в полной тишине. Слышно было только, как хрустит под копытами снег и щебетание порхающих с ветки на ветку синичек.
Вдруг, что-то темное промелькнуло в молодой еловой поросли, в шагах в двадцати от тропинки. Рута остановилась, опять заметив движение. Шэво заплясал, издав протяжное призывное ржание, из ельника тут же раздалось ответное.
— То, наверное, кобыла мазельки! Та, что сбегла от батьки! — приподнимаясь на стременах, что бы рассмотреть лошадь, проговорил Митюн.
Ведьмачка направила коня в сторону ельника. Необыкновенной красоты вороная кобыла, зацепилась поводьями за сук и судя по следам провела здесь всю ночь, а может и не одну. Как только Рута отцепила поводья, кобыла быстро отбежала на безопасное расстояние.
— Надыть ее изловить, а то опять сбежит!
— Не надо! Она сама пойдет за жеребцом, — успокоила парня ведьмачка, снова выезжая на тропу. — Давай уже побыстрее поедем, мне не терпится выспаться!
* * *
В деревню въехали, когда уже смеркалось. Детвора, завидев их, загалдела еще громче, и тут же облепила со всех сторон Митюна, косясь на ведьмачку, которую явно побаивалась. Рута отвела коня в конюшню, вслед за ними пошла и кобыла Цири, увидев сено, сразу принялась его жевать.
— Фу ты, ну ты! Пришла родимая! — Карик влюблено уставился на лошадь.
— Дай ей овса и воды, — сказала ведьмачка, снимая с кобылы седло и узду. — Где Марат?
— Уехал. Стало быть, по делам уехал. Велел, не беспокоиться!
Рута и не думала беспокоиться. Выйдя из конюшни, сразу направилась к заветной постели.
Цири лежала на боку и рассматривала гравюры какой-то книги. Появление ведьмачки вызвало у нее бурю эмоций.
— Ну, как видела его? Убила? — раскрасневшись, завалила ее вопросами. — Правда, большой?
— Огромный! И знаешь, если бы не нанесенная ему тобою рана, не известно, как бы еще все закончилось! — немного преувеличила Рута, снимая с себя верхнюю одежду. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Думаю завтра или послезавтра уже смогу сидеть в седле. Только вот Кэльпи пропала!
— Она в конюшне, пришла вместе с нами, — зевая и натягивая, до подбородка одеяло, успокоила ее Рута.
— Спокойной ночи. — Цири задула свечу и тоже забралась под одеяло. — Спасибо тебе за все.
Но ведьмачка уже спала, чему-то, сладко улыбаясь во сне.
* * *
Выспавшись за два дня, Цири проснулась рано. Рассвет только занимался, и комната еще была погружена во мрак. Рута спала рядом на спине, и ее профиль хорошо выделялся на фоне светлеющего окна. Прямой небольшой нос, загнутые длинные ресницы, рассыпанная по подушке туча волнистых волос. Девушка тяжело вздохнула. Чем-то она напоминала ей Местле! Нельзя сказать, что бы они были похожи внешне, но что-то во взгляде, в интонации, даже в усмешке неуловимо вызывало в памяти образ, который давно следовало забыть.
Прошло столько лет, а Цири так не смогла познать радости любви с мужчиной. Она старалась, забыть все, что с ней произошло раньше, и по совету матери, попытаться увидеть достоинства в представителях противоположного пола, но неизбежно каждый мужчина, так или иначе напоминал ей Бонарта, и каждая женщина отнесшаяся к ней тепло, непременно вызывала в памяти Местле.
