— Я хочу услышать почему, — надавил Малфой, смотря на нее так, как будто Гермиона не понимает очевидных вещей, и сделал жест рукой, подталкивая к тому, чтобы слово держала она.
Грейнджер решила, что не вытянет этот разговор без допинга, и сделала внушительный глоток.
— Устала от войны. От воспоминаний. От скорби. Сбежала, потому что хочу жить — не смотреть с утра на свои фотографии в газетах, не слушать бесконечные дифирамбы в свой адрес, а просто жить. Я выполнила моральный долг, всецело отдав свою юность войне, но никто не говорил, что я должна мучительно терпеть ее последствия и находиться там, где все напоминает о смерти. Надоело строить из себя героиню, — мрачно усмехнувшись, закончила она, поднимая на него полный затаенной обреченности взгляд.
Драко молчал. Они оба молчали.
Их спас официант, который наконец-то принес заказанное кассуле. Ощущение, что повар успел сыграть пару сетов на Ролан Гаррос, прежде чем занялся блюдом Гермионы.
— Мы можем поговорить? — он наклонился к ней корпусом, накрыв ладонью ее кисть. Она отметила довольно резкую попытку сближения, но руку убирать не стала.
— А сейчас по-твоему мы практикуем чревовещание?
— Да… Запасов твоего сарказма хватит на всю магическую Англию, — отклоняясь обратно на спинку, произнес Драко. — Я имел в виду нормальный разговор за ужином.
— Смотря, что ты… Ладно, заканчиваю с шутками, прости. План на сегодня уже выполнен. Ты же не уедешь, не получив ответы, да? — окончательно смирившись с данным положением дел, пробормотала Грейнджер с нотками безысходности в голосе.
— Завтра. В семь. Знаешь, где находится La Lampe Magique{?}[Волшебная лампа]?
Малфой дождался утвердительного кивка и, высунув фунты из бумажника, двумя пальцами положил их на стол. Там было больше, чем нужно. Что-то все-таки неискоренимо — он всегда платил за двоих.
— До завтра.
— До завтра, — почти шепотом ответила Гермиона.
Он ушел, оставив после себя шлейф знакомого парфюма, ворох неясностей и металлический привкус ностальгии.
Но это заставило ее улыбнуться. Магловские духи. Ее подарок ему на шестнадцатилетие в конце пятого курса.
Комментарий к СЕНТЯБРЬ
Совершенно спокойна к любой критике. So, welcome!
========== ОКТЯБРЬ ==========
She & Him — We’ll Meet Again
Когда утро начинается с сигареты и кофе на балконе с видом на Елисейский дворец, то поневоле начинаешь ощущать себя героем фильма Вуди Аллена. Жаль, что общего между Драко и персонажем магловской комедии было только не самое светлое прошлое и совершенно неясное будущее.
Он шумно выдохнул дым и, облокотившись на перила, стряхнул пепел с сигареты на оживленную улицу. Несмотря на то что осень была в самом разгаре, она пахла не тоскливым сентябрем, а скорее беззаботным июлем. И цветами. Вероятно, причина была в том, что прямо под ним находились чуть ли не все запасы ирисов, продаваемые на Елисейских полях.
На углу стояла большая очередь из людей, гнавшихся за свежей выпечкой для воскресного завтрака, мимоходом шли туристы, фотографируя каждую расписанную фреску на фасаде дверей, а справа без умолку трещали две француженки, обсуждая то ли водное поло, то ли польско-словацкий конфликт. Что именно и чем-таки кончилось дело, он так и не услышал, потому что раздался стук в дверь — принесли завтрак.
Прожив во Франции два месяца, Малфой понимал, почему она запала Гермионе в душу. Париж не видел этой войны. Не видел тысячи смертей, не чувствовал липкого страха, преследующего тебя даже во снах. Люди не остерегались случайных знакомств, не шарахались от громких звуков и не боялись выходить из дома. Они были полны безмятежности, восторга и нетерпения. В таком Париже не было места слезам. Только раздражению на погоду, начальство, действующую власть и неожиданно закончившиеся бриоши в пекарне. Но после целого года в камере предварительного заключения Драко вполне мог с этим смириться.
Париж не видел этой войны. Жителям города не приходилось испытывать чувство вины за тех, кого не сумели спасти, опустошение от бесконечных попыток, заканчивающихся очередным провалом, и едкий привкус горечи за собственные поступки, обжигающей горло хуже дешевых сигарет. Их руки не были запятнаны кровью, а палочки смертельными заклятиями. Они были чисты перед создателями и перед собой. А Драко не был.
Вряд ли, воспитывая наследника в постоянном страхе, Люциус задумывался о том, что когда-нибудь умрет от заклинания, выпущенного из палочки собственного сына.
Немногочисленная семья, теперь в большинстве своем состоящая из кучки портретов, как и ожидалось, не поняла его решения и не приняла с распростертыми объятиями. А Драко вполне хватало осуждения всего магического населения Британии, чтобы еще выслушивать, что он предатель династии Малфоев от многочисленных родственников, обитающих на стенах поместья.
Так, в чудный вечер вторника на заднем дворе Мэнора без какой-либо должной торжественности горели фамильные портреты. Это было гораздо проще, чем Драко предполагал: ни сожаления, ни страха, ни ностальгии не было ни в мыслях, ни в отражении глаз, лишь синее пламя вековых предубеждений, окончательно ушедших во тьму.
Война изменила все. Как будто смахнула предательское чувство страха и иллюзорную золотую пыль с заветов, навязываемых Драко годами. Разорвала кованую цепь, связующую с семейными предрассудками, и открыла совершенно новую реальность, где возможно принимать собственные решения, не держаться за устои и любить того, кого хочешь. Это было похоже на внезапное увеличение Вселенной и открытие метагалактики, про которую все остальные давным-давно знали. Кажется, что в мирской жизни это называлось взрослением, в случае Драко — скорее откровением.
Отправив восхитительный бекон из своей тарелки прямо в желудок всего за минуту, Малфой вознес хвалу небесам за то, что в этом отеле все еще присутствовал в меню завтрак, включающий в себя хоть что-то мясное — крайне необычное явление для консервативной и пылающей ненавистью ко всему английскому Франции. В расписании на сегодня стояла пара встреч и минутка бюрократического наслаждения в Министерстве магии, где было необходимо подтвердить лицензию на осуществление предпринимательской деятельности.
Когда-то от Le Bristol до улицы Симфоний, где начиналась магическая часть Парижа, прямо за выцветшей вывеской «Пекарня» и стрелкой направо, висевшими, казалось, уже целую вечность на каменной кладке дома у подножья базилики Сакре-Кёр, было три с половиной километра, сорок пять минут или примерно четыре тысячи шагов пешком по неровной брусчатке. Его мать любила сбегать с ним из французского поместья, чтобы прогуляться по городу на берегу Сены, когда он был еще ребенком, так что этот путь он знал почти наизусть.
Драко зашел в Министерство на десять минут и застрял там на два бесконечно долгих часа, таскаясь из кабинета в кабинет, чтобы написать бесчисленное количество заявлений. Нелепый чрезмерный бюрократизм этой страны неимоверно раздражал и порой приводил в уныние. Заполнять столько бумаг удручало бы даже Долорес Амбридж, не пади она жертвой репрессии, утвержденной на XII съезде Партии «Кентавры за правое дело» в Запретном лесу.
На ступеньках при выходе из здания Малфой краем глаза заметил главную городскую совятню, тонко намекающую на причину, по которой эта улица называлась аллеей Белых Сов, но не стал заострять на ней свое внимание и повернул на главную улицу магического Парижа.
Он уже ждал его, поедая салат Нисуаз за столиком на улице.
Его звали Габриэль Моро, ему было тридцать четыре, он был полукровкой и одним из лучших в этой сфере бизнеса, по крайней мере, так про него говорили другие. Он виртуозно вертелся между обоими мирами, с детства досконально зная каждый из них.
Он был решителен, остроумен и, бесспорно, талантлив. Последнее Драко ценил в нем больше всего.
И он тоже курил. Хотя можно пересчитать по пальцам тех, кто не курит во Франции.
Они оба начали курить в пятнадцать, но Малфой от ежечасно нарастающего стресса, а Моро ради развлечения. Видимо, страсть к развлечениям затягивала больше, чем желание успокоить трясущиеся руки, потому что спустя двадцать лет Габриэль все еще носил пачку культовых Gitanes во внутреннем кармане пиджака.
