"Боже мой. Кажется, мне еще никогда не было так скучно", - думала она примерно каждые пять минут.
"Да. Все еще скучно".
И вдруг она услышала голоса из открытого окна. Мальчишки.
Голос Гарри.
― Думаешь, она не спит?
И Рон:
― Может, кинуть что-нибудь в окно?
― Давай. Только найди что-нибудь поменьше.
"Кинуть что-нибудь"? - Гермиона отбросила бесполезные размышления и бесполезные простыни и как можно тише подошла к окну. И как можно быстрее. Потому что нечего Рону кидать в их комнату что ни попадя.
Она высунулась в окно. Гарри и Рон стояли внизу на траве.
Гермиона нахмурилась. ― Вы, двое! ― крикнула она шепотом. ― Какого лешего вы там делаете?
Рон уронил камень на землю. Она заметила, что это был большой камень, и задумалась, в лучших традициях заботливой мамочки: - "Какого Мерлина он думал? Если бы он забросил сюда эту штуку, чем хорошим это могло бы кончиться"?
― Спускайся, Гермиона! ― позвал Гарри.
― Тише вы! ― ответила она, оглядываясь на Джинни. ― Зачем? Что вы там делаете в такой час?
― Все равно слишком жарко, чтобы спать.
― Окей. ― Если что-то на свете и могло предотвратить печально знаменитую гневную тираду Гермионы Грейнджер, то, пожалуй, и даже безусловно, только это.
Дальше воспоминание перескакивает немного вперед.
Они лежат на траве. Гарри, потом Рон, потом Гермиона.
Глядя вверх на самое огромное, черное, яркое небо, какое она когда-либо видела.
Они не разговаривали целых полчаса. Просто лежали. Просто дышали.
Ей уже было не так жарко. Она вдыхала прохладный воздух и почти дрожала. И это было прекрасно. Это было как раз то, что надо. Не слишком жарко, не слишком холодно. В конце концов Гермиона решила, что выбрать невозможно. И самое странное, ее это устроило.
Она чувствовала себя так…
Так…
Надежно. В безопасности.
Там. И тогда. Лежа рядом с двумя своими лучшими друзьями. Двумя мальчишками, которые нравились ей больше всех на свете. Мальчишками, без которых, даже в свои всего пятнадцать, даже зная их всего четыре года, она не представляла, как сможет обойтись. Вообще, когда-либо.
Она надеялась, что они постареют, но все равно не потеряют друг друга.
Гермиона уже любила их обоих. И ей вдруг захотелось им об этом сказать.
― Знаете, я…― Она замолчала.
"Нет, постой, - подумала она. - Может быть, лучше не говорить об этом так прямо"? - В конце концов, они же мальчишки. Они могут просто взять и высмеять ее.
К тому же, она страшно, до смерти устала. Лежа там и глядя в небо. И, весьма возможно, это была просто сентиментальная чушь, которую лучше не говорить вслух.
― "Знаете, я" - что? ― Разумеется, Рон.
― Я просто... Я просто надеюсь, что мы будем друзьями еще долго-долго.
Молчание.
― Рон?
― Ага. Я думаю, все будет окей.
Гермиона улыбнулась. Вот оно - Рон, который с ней полностью согласен. Конечно же, с совершенно неуклюжим совершенством. Я думаю, все будет окей.
Совершенно.
― Гарри, а ты? ― Она слегка повернула голову. ― Ты тоже надеешься, что мы останемся вместе? Когда повзрослеем?
― Наверное.
― Наверное?
― То есть, наверняка. ― Помолчал. Откашлялся. ― То есть, я совершенно уверен.
Ее сердце радостно забилось от этих слов. "Я совершенно уверен".
Прекрасно. Потому что теперь, когда они это сказали, так и должно быть. Они останутся друзьями – вот так, как сейчас, навсегда. Так, потому что нужно позарез, это основа существования, это абсолютно необходимая необходимость.
― Обещаете?
Гарри ответил первым. ― Да.
― Ты тоже, Рон. ― Она толкнула его в бок.
― Ладно, ладно, я обещаю.
― Хорошо.
Она услышала, как Рон перекатился на другой бок и что-то пробормотал Гарри. Что-то насчет "женщин".
И, Мерлин, наверняка она просто слишком устала – действительно очень устала – и слишком счастлива, потому что ей было наплевать. Наверняка. А еще она была в безопасности.
Очень надежно и безопасно - вот так лежать рядом с Роном и Гарри.
*******
Вот какое воспоминание было у Гермионы. Невероятно драгоценное.
Надежно и безопасно, потому что она знала. И знание согревало.
Она никогда их не потеряет.
Да. И, пожалуйста. Пожалуйста. Кто бы ни был там, наверху. Только они трое.
Сделай так, чтобы это никогда не изменилось.
______________
Глава 7
Сердце Гермионы оборвалось.
Гарри.
******
Сколько он простоял за дверью?
"Нет. Пожалуйста. Не смотри так".
― Гарри…
Гермиона никогда больше не хотела видеть его таким. Никогда, до тех пор, пока не перестанет дышать. Ее вдруг пронзила кипящая в нем боль. И он был в ярости. Дикая, слепая ярость.
Он стоял: кулаки стиснуты, губы сжаты, глаза горят. И глядят мимо нее, сквозь нее, упираясь в парня за ее спиной. Гермиона не смела взглянуть, но она была уверена, что Драко тоже на него смотрит. И его глаза тоже горят.
"Скажи что-нибудь".
― Гарри?
"Почему ты так смотришь?
… и сколько ты услышал?
… и почему ты так тяжело дышишь"?
"Ну не очевидно ли? Посмотри на него. Он мог услышать абсолютно все. И, скорее всего, так оно и было. Каждую ядовитую каплю".
Ей захотелось начать оправдываться. - "Это не то, что ты думаешь. Гарри, это не то, прости меня"…
Но он тяжело дышит. Прямо-таки задыхается. Так страшно тяжело. Значит ли это… что он бежал? Может быть, он только что пришел. И, если так, это все меняет. Выходит, он не мог слышать все. Но этот взгляд. Тогда почему он смотрит так странно?
"Я не понимаю, пожалуйста, скажи что-нибудь, что угодно. Скажи, что именно ты слышал, что из того, что он сказал, ты слышал, Гарри, и тогда я смогу что-нибудь ответить, потому что"…
"…нет. Гермиона, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, сосредоточься"…
"…потому что я не могу коснуться правды - разве что ты уже ее знаешь… Я не заговорю об этом, если только ты уже не… Не могу рассказать тебе. Не сейчас.
Я не могу сказать тебе правду, Гарри, потому что сама ее не знаю.
Но если ты слышал, слышал Малфоя, тогда ты уже знаешь. Ты знаешь? Ты догадался, Гарри? Я не понимаю. Но ты будешь ненавидеть меня, да? Почему ты так смотришь, это из-за меня? Я хочу попросить прощения, но если ты спросишь, за что, и я не смогу… не смогу сказать тебе, произнести этих слов, потому что сейчас это слишком тяжело, сейчас у меня в голове слишком много всего, я боюсь, я сломаюсь"…
"Гермиона, успокойся"…
"…и, Мерлин, будь добр, перестать так таращиться на Малфоя".
Еще раз, жестче. ― Гарри.
"Ты что, не слышишь? Не понимаешь? Мне надо знать. Мне надо знать, сколько ты слышал. Никто ничего не может сделать, пока я не узнаю, что ты слышал".
Говорят, "молчание оглушает". Но сейчас это не описывало и сотой доли того. Даже тысячной. Это было такое молчание, что, казалось, она уже никогда ничего не услышит.
