Каждый раз, когда видел лампу перед окном, он стучался в него. Иногда местные жители бывали грубы, поливали грязью, оскорбляли, прогоняли, потому что никто не хотел иметь дел с охотником, тем более чужаком, им и своих больных хватало. Но охотник с каким-то мазохистским упорством шел к свету очередного фонаря, надеясь услышать человеческую речь, а не рычание монстра. Их слова, какими бы гадкими ни были, вселяли в него надежду, что он не единственный оставшийся в живых, не единственный человек среди чудовищ.
Идя по площади, он уловил едва различимую в удушливом воздухе мелодию. Тихая и нежная, она пленила своим спокойным, убаюкивающим звучанием, таким неуместным в подобном ужасном месте. Завороженный, он отправился на поиски ее источника.
Очередное окно, он подошёл к нему, постучав по решётке. Мелодия стихла, и чуткое ухо уловило, как кто-то подошёл к окну с той стороны. Молчание. Охотник тихо позвал и стал ждать ответной реакции.
— Ваш голос мне незнаком, но я знаю этот запах… Вы — охотник?
Голосок тонкий. Ребёнок? Во имя Идона, что он делал один дома! Охотник закусил губу, но кивнул. Он знал, что маленькая девочка его видела.
— Вы можете найти мою маму, пожалуйста? Папа не вернулся с охоты, мама отправилась на его поиски и тоже пропала… Я совсем одна… Мне страшно…
Он пытался её успокоить и дал обещание, что найдет её родных: таков долг охотника. Голос звучал хрипло, всё-таки с чудовищами не поболтаешь, но девочка не испугалась.
— Правда? О, спасибо! Моя м-мама носит красную брошку, украшенную драгоценными камнями. Она такая большая… и красивая. Вы сразу её заметите. О, нет, чуть не забыла. Если вы найдете мою маму, передайте ей эту музыкальную шкатулку, — сквозь оконную решётку просунулась тонкая детская ручка с зажатой в ней крошечной деревянной табакеркой.
Охотник осторожно взял её, боясь сломать такую хрупкую на вид вещь.
— Она играет любимые папины мелодии. Когда папа про нас забывает, мы играем её, и он сразу же вспоминает. Глупенькая мамочка убежала без неё!
Охотник коротко поклонился и побрел дальше. Вскоре окно девочки затерялось среди мрачных переулков Ярнама. Надежды найти родителей девочки было мало, но… он сделает все возможное.
Разобравшись с очередной сворой монстров, охотник поднялся по старым ступеням, ведущим к кладбищу. Издалека донесся хлюпающий звук разрываемой плоти и треск ломающихся костей. Он слегка прищурился и узрел среди могил высокую фигуру священника, что расправлялся с монстром. Лезвие его секиры погрузилось в гниющее тело, раздался хруст, и голова монстра оторвалась от тела и, сделав пируэт в воздухе, шлепнулась у ног, заливая сапоги кровью, отчего случайный очевидец сей расправы отступил назад.
В голове словно испуганные птицы заметались мысли: «Он охотник? Как и я? Это свой? Он же режет эти порождения… Хоть от его вида и бросает в дрожь, но… мы же должны быть на одной стороне, ведь так?»
Как сильно он ошибался! Секира проскочила в миллиметре от лица охотнтка, тот чудом успел увернуться. Отклоняясь от крутящегося удара, почувствовал за спиной дикий рык и смех. Ему пришлось петлять между надгробий подобно трусливому зайцу, пока рядом чужое лезвие рассекало воздух. Краем глаза он заметил лестницу и со всех ног рванул к ней. Тяжёлые шаги за спиной не отставали.
Оказавшись на верхнем ярусе, он увидел ворота и изо всех сил дернул створки на себя. Равнодушный холодный лязг замка заставил сердце замереть. Он резко развернулся, но в лицо уже уперлось дуло пистолета. Щёлкнул курок, но в последний миг загнанный в угол совершил перекат, уходя в сторону.
Земля под ногами исчезла, и охотник рухнул куда-то вниз. Но полет был недолог: он ударился спиной так, что ребра загудели, но расслабляться времени не было, стоило сгруппироваться. Быстрый осмотр дал понять, что он на крыше склепа!
Рядом маячило ещё одно тело. Женщина. В глаза бросился ярко-красный огонёк. Сосредоточиться на сиянии он не успел: сверху спрыгнул священник и обрушил вес собственного тела на спину охотника, отчего того нехило приложило к неровной поверхности, и грубая черепица до крови разодрала скулу. Быстро выхватив из кармана метательный нож, он по самую рукоять засадил его в ногу нападавшего. Послышался дикий вой, вес со спины пропал, и охотник наконец-то смог набрать в легкие воздух. Соскользнув рыбкой с крыши на землю, он отбежал на безопасное расстояние. Развернулся к преследователю.
* * *
Он вновь налетает, отскакиваю. Пытаюсь просчитать его атаки. На краю сознания бьётся мысль, будто я что-то упустил из виду. Думай, думай: охотник, мёртвая женщина, красный огонёк на груди, но это не кровь… Идон, это брошь! Мать девочки…
Сам не заметил, как замедлился, поэтому не успеваю отпрыгнуть от удара. Лезвие секиры разрывает ткань моего плаща на груди, силовая волна отбрасывает меня назад. Падаю на спину, пытаюсь отползти и чувствую, как моя спина упирается в холодное надгробие. Верчу головой по сторонам: слева и справа тоже могильные плиты. Вскидываю голову — охотник навис надо мной, недобро улыбаясь. Выхватываю пистолет и произвожу выстрел. Пуля разлетается серебряной крошкой, заставляя отступить охотника на пару шагов назад. Быстро ищу пузырёк с зельем, и рука натыкается на деревянный уголок шкатулки. Резким движением выхватываю её и успеваю провернуть ручку, приведя механизм в действие до того, как лезвие секиры опускается на мою голову. Трели мелодии вливаются в нашу битву, заставляя охотника слегка покачнуться, и его орудие уходит в сторону, кроша в пыль надгробие за моей спиной. Хватается за голову, будто её разрывает дикая боль и воет. Это промедление спасает мне жизнь, и я быстро выскакиваю из кармана. Он приходит в себя и с новой яростью бросается на меня. Отскакиваю в сторону, в руках до сих пор держа шкатулку. Пристально смотрю на него, а в голове бьётся лишь одна мысль: «Приди в себя, вернись! Ради дочери!»
Не вернулся… Его разум настолько опьянел от крови, что мелодия шкатулки уже не могла его вразумить. Единственная ниточка, связывающая его с семьёй, оборвалась. Перед ним был уже не человек. Чудовище! Жуткий вой, и вот охотник видит двухметрового оборотня, в котором уже нет ни капли разума. Юноша покрепче перехватывает древко своей секиры и направляет ее на монстра. Он мысленно просит прощение за то, что предстоит ему сделать…
Кровь заливает лицо. Добыча уничтожена. Но радости от победы нет. Уставший, он с трудом добирается до крыши склепа. Тело всё там же. Светлые волосы уложены в аккуратный пучок, аккуратное шерстяное платье, на груди алый от крови платок, но всё равно видно, что раньше он был белым, к нему прикреплена красивая брошь. Крупный каплевидный самоцвет рубинового цвета в серебряной отделке. Следует забрать его и передать дочери. На душе сосущая пустота. Пора возвращаться.
* * *
Он вернулся к тому самому дому. Подошел к окну. Уже собираясь постучать, в последний миг отдернул руку. На душе скреблись кошки. Возникло малодушное желание ускользнуть, но маленькая хозяйка дома уже заметила его появление.
— Здравствуйте, господин охотник. Вы ещё не нашли мою маму? — молодой человек полез в карман. Сердце сжалось, когда он передал мамину брошь. Она всё поняла. — Господин охотник… Это правда была она?.. Мамочка… Мамочка… Не оставляй меня одну… Мама… Вернись домой… Я одна… Мне страшно… Это нечестно…
Как же долго его преследовали эти слова.
* * *
Чувствуя касание, Северус вздрогнул и поднял голову. Рядом с ним стояла мать, что обеспокоенно глядела на него.
— Сев, ты в порядке, ты чего здесь сидишь?
Он огляделся по сторонам, замечая, что до сих пор находится за кухонным столом.
Северус задумчиво посмотрел на Эйлин снизу вверх, пытаясь вспомнить родителей из той, прошлой жизни. Их привычки, жесты, образ поместья еще мелькали отдельными картинками, но остальное…
