- Да, по хрену им всем, - сказал Драко, свободной рукой поднося ко рту сигарету.- Забыли уже, как бабочки-однодневки. Насрали и полетели дальше. * * * * * , Грейнджер, какая же ты маленькая еще.
- А ты?
- А я большой. * * * * * , - почему-то скривившись, сказал он и хмыкнул.
Глава 22. Ничто человеческое...
- 1-Гермиона не знала, сколько они так простояли - притиснутые друг к другу, словно в автобусной давке. Да это и не имело, пожалуй, никакого значения. Минута, пять или десять… Как бы там ни было, Малфой ее обнимал. В общественном месте, по собственной воле и явно не подумав о том, как станет оправдываться, уличенный в этом постыдном проступке.
Малфой, не подготовивший пути к отступлению, дышащий неровно и сбивчиво, как порнодива, когда камера берет ее крупный план… Это уже не Малфой.
Того жилистого белобрысого парня, с остервенелой неумелостью гладящего ее по волосам, путая их так, что ни одна щетка не возьмет, Гермиона не знала. Не помнила. И под самой строгой присягой готова была подтвердить, что не встречалась с ним раньше. Его острые кости кололись даже сквозь плотную ткань куртки. Пальцы, пахнущие жженым табаком, были холодными и жесткими, точно обтянутые кожей пятидюймовые гвозди. Когда они впивались в ее плечи или затылок, Гермионе мерещилось, что она слышит, как здоровенный молоток рассекает воздух, вот-вот готовый всадить чертовы малфоевские пальцы в ее тело. Глубоко, по самую шляпку.
В этом не было похоти, той дурацкой и неодолимой, какая толкает людей на безумные поступки, начисто снося все ментальные барьеры. Не было сексуального напряжения, отзывающегося притоком крови к паху. Но то, что было… То, чему Гермиона никак не могла подобрать названия, пугало куда сильнее. Неуклюжая, грубоватая попытка ребенка, внезапно узнавшего, что муравьи, которых он прежде бездумно подвяливал в пламени спички, тоже чувствуют боль, совершить нечто по-настоящему хорошее. Искупительное. Позаботиться о ком-то слабом и беззащитном, по определению стоящим ступенью ниже. Возносясь тем самым на недостижимую для всех прочих высоту, где правит бал гуманность в едва различимой вуали презрения… А если и нет этой вуали, то стоило ее выдумать, хотя бы для того, чтобы не поддаться искушению поверить и простить. Чтобы не дать ему забыться и наделать ошибок - сверзиться с пьедестала собственной гордости и так расшибить колени о дно реальности, что потом трудно будет подняться. Только сентиментальной исповеди здесь не хватало. Расклеившийся Малфой, повесивший костяной панцирь на гвоздь, мишень до того притягательная, что только ленивый не станет упражняться на ней в меткости... Как омар с крест-накрест расхреначенной брюшиной. Почти готовый обед - попробуй вилкой не ткни.
- Или ты пообещаешь познакомить меня с родителями на следующей неделе или между нами все кончено, и я сейчас закричу! - слова давались Гермионе с трудом.
Сарказм был глупым и натужным. Но то, что вертелось в голове, было во стократ глупее и уж точно не спасло бы ситуацию. «Я знаю, что ты чувствуешь». Так Малфой ей и поверил. Знает она… Да кто вообще может что-то знать о чувствах человека, одной ногой стоящего в могиле? Упорно цепляющегося за жухлую траву, в надежде выбраться, отчаянно, нервно… Но в итоге лишь обрушивающего на себя новый град земляных комьев. «Я знаю, что ты чувствуешь, злобное обреченное маленькое чудовище... И не могу тебе помочь. И не могу не помогать. Это убивает меня. Как славно, что мы оба лицемеры… Может, нам повезет и мы оба сдохнем раньше, чем придет время говорить начистоту ».
А Малфой все стоял, точно лунатик, точно пьяный до анабиоза, и механически продолжал перебирать пряди темных, чуть выгоревших на солнце волос.
- Драко!!!
- Да, блядь же, Грейнджер… Тише. Не на пожаре, - скривился он, наконец, размыкая кольцо рук. Разрушая наваждение, оглядывая свои ладони с брезгливостью комдива времен Гражданской войны, изобличающего предателя перед строем.
Вдох - выдох.
Взгляд из-под сведенных в линию бровей. Быстрый, настороженный.
Неловкое движение уголком рта, словно бы сомневающегося, ползти ему вверх или все же не стоит…
И вот он уже другой - выставочный экземпляр, чудо селекции. Ублюдок и сноб, циник, равнодушный ко всему живому, кроме себя самого. Хоть сейчас отливай в бронзе и ставь на каминную полку.
- Ладно, так и запишем: «пожара не было». Пойдем, багаж заберем, - сказала Гермиона с каким-то непонятным облегчением в голосе. - Поезд остановился.
- На хую я вертел твой поезд и багаж вместе с ним, - мрачно отозвался Драко, пинком открывая дверку тамбура и, не оглядываясь, выходя в коридор. - И Хогвартс с престарелыми параноиками в нем заправляющими. И тебя тоже.
- И всю королевскую конницу, и всю королевскую рать… Ну, не бесись! Можно подумать, у нас без твоих приступов ипохондрии проблем мало. Не ждать же было, пока ты начнешь по швам расползаться, - Гермиона нагнала его, положила руку на плечо, которую он, разумеется, тут же сбросил со злобным шипением.
- Иди к чертовой матери, Грейнджер! И. Не. Смей. Меня. Трогать. А заодно и рот закрой.
- Ну, надеюсь, хоть на этот раз не из-за того, что я грязнокровная шваль?
- Нет. Из-за того, что ты на редкость неблагодарная и бестактная грязнокровная сука. И я устал тебя слушать.
- Хвала небесам… А я уж была решила, что старина Малфой сдал…
Наблюдая за тем, как он идет вперед, с каждым шагом ступая тверже, и свободнее расправляя плечи, Гермиона окончательно утвердилась во мнении, что все сделала правильно. И по-другому быть не могло. Иногда враги могут больше, чем друзья. А иногда между врагами и друзьями разницы почти что нет...
