И не так уж это утопично, как может показаться на первый взгляд. Очевидные примеры из реальности нашего мира: Германия выплачивает компенсацию жертвам холокоста после второй мировой войны, канцлер Германии публично покаялся перед Израилем за грехи военного поколения, да и президент России в стороне не остался.
Любопытно, что то, что явно утопично для утопии Зайчика-цзы, пусть в малой мере, но реализуется в нашем антиутопичном мире. Во всяком случае, не вызывает внутреннего протеста. Лозунг покаяния, во многом благодаря одноименному фильму, был одним из основных духовных лозунгов Перестройки. Искренне каялись: партия (по крайней мере, многие ее члены), народы, люди, восстанавливалась справедливость для невинно осужденных, невинно загубленных, часто именно на уровне покаяния — ведь не вернешь загубленных. Отчасти, возможно, именно эта эйфория массового покаяния привела к потере общественной бдительности, в результате чего плодами демократической революции воспользовались криминальные структуры, начиная с партноменклатуры, а покаявшийся народ оказался в еще большем дерьме, чем был, и в материальном, и в духовном аспекте. Но это проблемы нашего мира. Почему же идея покаяния оказалась так чужда миру Ордуси? Не потому ли, что в основе нашего мира лежит христианская утопия, идея покаяния для которой органична, а в основе мира Ордуси — конфуцианская, для которой органична идея ритуала?
— Эй, Кун, — не удержавшись, воскликнул я. — До меня только что дошло, что ты верен себе и в очередной раз творишь мир согласно конфуцианской утопии!
— Ритуал незыблем: государь должен быть государем, а Конфуций — Конфуцием, — отозвался Зайчик-цзы невозмутимо. — Правда, я побывал и Пифагором, и Платоном, но учил практически тому же. Закон Мироздания не изменяется ни от Манвантары к Манвантаре, ни от юги к юге, ни, тем более, от поколения к поколению, почему же ритуал, его выражающий, должен изменяться?
— Эх, Кун, — искренне посетовал я, увы, не в первый раз. — Ритуал, сколь бы мудр он ни был, не может исчерпывать Закон Мироздания, ибо Идею Мироздания можно постичь, только став ею. Любой ритуал — лишь некое приближение к Истине, чаще всего очень грубое, посему он должен совершенствоваться по мере постижения Истины.
— Каждый имеет тот ритуал, которому способен следовать, — ничуть не смутился Зайчик-цзы. — Гусеница не может стать бабочкой, не пройдя стадию куколки в коконе. Мой ритуал и есть кокон. Когда куколка обретет крылья, у нее будет другой учитель. — И опять застучал по клавишам. Сколько же глав он собирается написать в своем «Лунь Юе»?
Как бы там ни было с ритуалами и утопиями, а по голове Мордехай получил конфуцианской мудростью в официальном бюрократическом конверте: «Великий учитель наш Конфуций сказал: „Бо-и и Шу-ци не помнили прежнего зла, поэтому и на них мало кто обижался“. Цзы-ю, один из лучших учеников Конфуция, сказал: „Надоедливость в служении государю приводит к позору. Надоедливость в отношениях с друзьями приводит к тому, что они будут тебя избегать“». Возможно ли вообразить себе что-то более надоедливое, нежели бесконечное перечисление: «Ты передо мной виноват в том, в том, в том, в том и еще вот вот в том»?
— Зайчик-цзы, а Зайчик-цзы, это точно Цзы-ю сказал, а не ты?
— Не вижу разницы, — ответил Зайчик-цзы. — Совершенномудрый муж уважает мудрость независимо от того, кто ее автор.
Еще имперский цзайсян опасался, что конфуцианский принцип «золотой середины», то есть стремления к справедливости, может сыграть с людьми, занятыми определением взаимных обид и долгов, злую шутку — вместо покаяния может получиться «растравливание взаимных неприязней, а потом и ненавистей… А сие представляет для государства и всех, в нем обитающих, величайшую опасность»…
Вообще-то, цзайсян мог бы обратиться и к русской народной мудрости, которая, возможно, могла бы успешней вразумить русскую половину души Ванюшина, например: «Кто старое помянет — тому глаз вон» или «Не буди лихо, пока оно тихо», «Не вороши угли — пожар раздуешь» и, наконец, «Худой мир лучше доброй ссоры». Дело в том, что Мордехай не верил в «худой мир» в условиях научно-технического прогресса, создающего все более страшные жизнегубительные средства, к чему и сам голову прилагал. Мордехай жаждал гарантированного доброго мира и потому воспринял официальный ответ императорского чиновника как бюрократическуцю отписку. «Наверху даже не удосужились как следует осмыслить то, что он предлагал. А может, их пугала правда. Они предпочитали, чтобы жизнь была основана на лицемерии и лжи…»
Это уже Мордехая не удивляло, ибо после того, как, не дав даже однажды испытать изделие «Снег», проект закрыли. «Пять лет вдохновенной работы лучших умов страны, будто скомканную салфетку после обеда, рыгая и отдуваясь, вышвыривали на помойку вместе с созданным чудом… Ну, жизнь! Ну, государство»! — посреди необъятной цветущей утопии восклицали оскорбленные лучшие умы. Тут «Мордехай понял окончательно: от властей ничего доброго быть не может».
Так и образовалась практически непосильная для мудреца нашего мира задача: доказать уже не Мордехаю, а читателю обратное, а именно, что в условиях конфуцианской утопии такое (то есть, что в благодетельной Ордуси «от властей ничего доброго быть не может») возможно. Ни Кун-цзы, ни Зайчик-цзы никогда не боялись непосильных тяжестей. Таковых для них не существовало. Тем более, когда в распоряжении столь проникновенные человекознатцы, как Богдан Оуянцев-Сю.
А Мордехай Ванюшин, уверенный в своей правоте, раздирая душу в кровь, пытался «достучаться до людских сердец», в которых он все более определенно превращался в юродивого, коего вроде и обидеть грех, и всерьез принять невозможно. Он не оставался догматиком, внимал разумной критике идеи: «отказался от идеи возмещения материальных убытков и физического ущерба». Действительно, ни материальные потери, ни потерянные люди научному анализу не поддавались. Хотя, повторяю, в нашем антиутопическом мире жизнь потомков пострадавших в прошлых междоусобицах пытаются кое-где устроить во искупление вины перед предками. «Но само душевное движение навстречу друг другу, само порывистое глобальное „простите за все-все-все“ — оставалось неотменяемо. Без него нельзя было обойтись, нельзя было строить общее будущее. Нельзя. Водородная смерть висела над головами».
И у нас, кстати, висит. Да, пока договорились не применять и не развивать, хоть и не все договорились. Пока запасы углеводородов не исчерпаны и пресной воды худо-бедно на всех хватает. А когда исчерпаются, когда перестанет хватать, когда даже не ребром, а огнем и мечом встанет вопрос о составе «золотого миллиарда», более которого истощенная Земля не вынесет и не прокормит?! Тогда как? Будем выжимать пресную воду из текстов договоров? Опреснять морскую? Так на это бешеная энергия требуется, а углеводороды тю-тю, а атомная энергетика запрещена экологами, а ничего более технологичного физикам не удалось разработать… Обещали термояд, но не срослось… Дровами будем электростанции топить? А надолго ли их хватит? И не задохнемся ли без лесов? Задохнемся, если не уменьшим численность населения до минимума. Вот вам и водородная бомба будет кстати. Можно, конечно, из человеколюбия пустить китайцев в Сибирь — Ордусь сама собой получится, только без Конфуция. Но ведь это мера временая, если они и дальше так размножаться будут. И придется искать оптимум между человеколюбием и критическим наполнением экологической ниши. Если сами ноосферно не найдем, то биосфера сама распорядится через свои механизмы оптимизации… Как бы не пришлось, по Ветхому Завету, брату на брата идти. Пока один человеколюбиво спит, другой ему предусмотрительно горло перерезает…
Эта проблема имеет два решения: либо тот, у кого сила, уничтожает того, у кого сил меньше, либо все прощают друг друга и находят ноосферное решение. Что у нас, что в утопии у Зайчика-Цзы. Кстати, насчет численности населения и экологических проблем, с этим связанных, он что-то умалчивает. Или научились соблюдать золотую середину и в этом вопросе? Надо бы подробнее осветить, ибо актуально.
Но вернемся к несгибаемому Мордехаю. Он, наверное, так и оставался бы общеордусским юродивым, если бы не встретил своего Апостола — Магду. Очень интересный и трагический тип героя. Вечный… Апостол, который лучше Бога знает, что правильно и как правильно. Кун-цзы ничего не писал (это он сейчас исправляет ошибку) — писали его ученики-апостолы, Сократ ничего не писал — Платон расстарался за него, Христос ничего не писал — апостолы начертали. Даже те, что Слова его и близко не слышали.
Но в нашем случае ситуация зеркальная — Магда не писала, а конкретизировала и трактовала учение гения, а также вдохновляла его на политические подвиги как муза.
