Минуя трап, я прыгнул через узкую полоску воды, разделявшую корабли, чем сильно удивил дриксов, не ожидавших подобного лихачества. Первого я пристрелил в упор, второго — пропорол кинжалом, зажатым в левой руке. Выхватив правой абордажную саблю, я закрутился, нанося удары направо и налево. Теснота палубной рубки мало отличалась от тесноты, царившей в окопах или на бастионах, которые приходилось штурмовать. Из-за непривычной тяжести абордажной сабли рука начала неметь.
На меня налетел здоровенный рыжий детина с абордажным топором, какими не пользовались вот уже лет десять. Однако этот владел им с неподражаемым искусством. Мой нагрудник из буйволовой кожи, спасавший жизнь не раз и не два, неплохо защищавший от ударов шпаг и кинжалов, не послужит хорошей защитой от этакого монстра. Здоровяк обрушил на меня свой топор, я едва успел увернуться от него и даже ткнул в ответ кинжалом. Детина, что называется, поймал с полбье стали, но, не обращая внимания на рану, рубанул меня с плеча. Выдернув кинжал, я нырнул под его руки, боднул плечом, заставляя потерять равновесие, но из-за этого мы оказались слишком близко, чтобы я мог нормально рубить, даже абордажной саблей. Поэтому я поставил не силу, а на скорость. Снова вонзив в бок здоровяка кинжал, я обрушил на него несколько быстрых ударов. Руки, ноги, грудь. Здоровяк отмахнулся от меня топором, но как-то вяло — слишком много крови потерял. Угостив его напоследок клинком по голове, я бросился дальше, к корме.
Там, на этом импровизированном бастионе, отчаянно оборонялись офицеры дриксов. Хотя у меня были сильные сомнения по этому поводу. Не похожи были эти орлы на офицеров — одеты кто во что горазд, даже для корсаров это слишком. Первым на штурме был, естественно, Рокэ. В залитой кровью, прокопченной и разорванной кэналлийской одежде он мчался, перепрыгивая через трупы и раненных, лихо размахивая абордажной саблей. Пробежав по лестнице, Рокэ ввинтился во вражьих офицеров и я потерял его из виду.
Зажав в зубах кинжал и сунув саблю за пояс, я ухватился за обломок ограждения, подтянулся и рывком забросил себя на полуют. Заскочив, первым делом перерезал глотку замешкавшемуся «офицеру» — узкий клинок прошёлся прямо по лихому красному платку, быстро начавшему наливаться густым, тёмным багрянцем. Второй «офицер», павший от моей руки, попытался развернуться и тут же схлопотал саблей по голове. Покачнувшись, словно пьяный, он рухнул ничком. Я же подхватил под мышку того, которому перерезал горло, закрываясь от выпада ещё одного дрикса — или кем были эти люди — клинок почти на треть вошёл в тело покойника. Клянусь, конец его пощёкотал мне рёбра. Я отшвырнул труп, не успевший освободить шпагу «офицер» дёрнулся вслед за падающим телом, и тут же я рубанул его по рёбрам, для верности пару раз ткнув кинжалом с другой стороны.
На полуюте остались лишь я, Рокэ и Шад и вражеский капитан, замерший у штурвала. Вот он-то был одет вполне подобающе, хотя сейчас от его одежды остались лохмотья. Под ногами капитана лежали три трупа наших абордажников с характерными ранами от волнистого клинка шпаги, что тот сжимал в правой руке. Обращался он с этим оружием очень хорошо, но всё же хуже Рокэ, сцепившегося с ним один на один. Мы с Шадом остались в стороне. Это был поединок, в который лучше не соваться. Пускай разбираются друг с другом, тем более, что Рокэ ничего не грозит.
Пускай абордажная сабля короче и тяжелее, а любая рана шпагой, которой орудовал вражеский капитан, стала бы смертельной — не сейчас, так в дальнейшем — для Рокэ. И всё же я был уверен, что теньент Аррохадо легко расправится с этим врагом. Так и вышло. Всего через несколько секунд капитан этого линеала лежал у ног Рокэ с разрубленной грудью.
Рокэ склонился над телом, подобрав шпагу.
— Хорошая работа, — заключил он, закончив осмотр. — Я думал, дриксы такими не пользуются.
— Это не гуси, — подал голос Шад, едва ли не впервые за всё наше недолгое знакомство. — Обычные пираты. Главарь у них… был, — он кивнул на труп, — Длинный Дронг.
Я присел над телом и внимательно вгляделся в лицо трупа. Слишком уж знакомым показалось мне его имя. Так и есть. Он самый. Дронг Верзила, теперь значит Длинный Дронг…был. Всегда был продажной тварью — теперь значит к Дриксен переметнулся. И чтобы такому человеку доверили этот самый «Императрикс». Хотя Шад сказал, что это обычные пираты. Может и так. Раньше Дронг рассекал на «Ветреной русалке» — быстроходном корвете, одном из самых шустрых во всём Устричном море. Теперь вот пересел на линеал, значит. И ушёл под руку кесаря.
— Второй помощник, — распорядился Альмейда, — берите половину команды и ступайте на линеал.
— Нас осталось слишком мало, капитан, — второй помощник не участвовал в абордаже и был крайне разочарован этим фактом. — Большая часть команды ранена и многие не дотянут до рассвета. Врач и фельдшера надрываются, жилы рвут. Нас спасло только то, что у врага не было достаточно людей, чтобы дать настоящий залп. Иначе «Каммористу» просто смело бы картечью.
— Не понимаю, — совершенно спокойно сказал Альмейда, — как это относится к моему приказу. Я не намерен топить или дарить гусям линеал. Мы возьмём этот корабль на буксир и дотащим до Марикьяры. Вам это ясно? — Второй помощник кивнул. — Выполняйте.
Домой мы тащились едва-едва. Накинув на нос линеала буксировочные тросы, наскоро сделанные из запасных снастей того же линеала, пересадив половину оставшейся команды на его борт, «Каммориста» двинулась в обратный путь. Мы не уходили далеко от берега, так что линеал едва не скрёб по дну килем. Людей было мало и даже мне пришлось тряхнуть стариной. По вантам я, конечно, уже не бегал, но и на палубе было чем заняться. Мы на ходу чинили «Каммористу», используя материалы опять же с линеала, принимавшим нашими усилиями всё более ободранный вид.
И вот спустя почти два месяца мы, вновь обогнув Кэналлоа, вернулись на Марикьяру.
Там наш ждали дурные вести. «Императрикс» вышла на промысел. Сейчас он вовсю гулял вдоль побережья Придды, тех же Улаппа с Ардорой, едва не каждый день атакуя торговцев и одиночные корабли, несколько расхрабрившись он напал на небольшие конвои, обстреляв их с большого расстояния. А мы в это время торчали на Марикьяре — ждали пока отремонтируют «Каммористу». Не смотря на то, что мы кое-как залатали её ещё в море, наш фрегат очень сильно пострадал в сражении с линеалом Длинного Дронга. Нам едва-едва хватило денег на ремонт, лишь загнав трофейный корабль, мы смогли свести концы с концами. Адмиралтейство после не слишком удачного рейда потеряло интерес к затее Альмейды и золото из Олларии потекло куда менее обильным потоком, нежели полугодом раньше. Набрать новых матросов, заплатить нам и набрать припасов Альмейде удалось с награды, объявленной за голову Длинного Дронга. Деньги это были немалые и всё равно хватило его, что называется, в притык.
Тяжкая тоска обрушилась на нас, переживших первый рейд «Каммористы». От абордажной команды остались только я, Рокэ и Шад. Ещё двоих выживших в той безумной схватке мы проводили на сушу — один лишился правой руки, второй — большей части лица, ему почти в упор выстрелил из пистолета пират, оборонявший лестницу на полуют, однако усилиями корабельного врача «Каммористы» и благодаря недюжинному здоровью он всё же остался в живых. Мы — впятером — частенько допоздна засиживались в портовых тавернах, опустошая бутылки терпких южных вин, пропивали своё жалование и выходной пенсион, выплаченный покалеченным морякам. Как ни странно, мои Закатные твари оставили меня на время в покое — и я не знал причины этого, обилие неплохого вина, климат острова или же тот факт, что я был занят делом. А может быть, их отгоняли песни.
Сквозь узкое оконце солнца луч проник
Пытаясь отогреть сырые камни стен
Сегодня в честь победы будет цирк у них
И на потеху бой, у нас, попавших в плен
Зевая будут дамы на трибунах ждать,
Когда один из нас другому пустит кровь
Кто победит в бою, кому свободу дать
Гадает королева выгнув бровь
Она не знает как прекрасна степь весной
Как мчат, вздымая пыль, шальные табуны
Свобода мне нужна, нужна любой ценой
Я пленный воин, я виновен без вины
Но что же это, Боги, предо мною он
Тот, кто в бою от стрел закрыл меня собой
И задохнется крик, и захлебнется стон
«Вам нужен бой? Ну ладно, будет бой,
Ну что ж, мой друг, давай повеселим народ,
Я словно невзначай нарвусь на твой клинок;
Ты спас меня в бою, сегодня мой черед,
Сегодня мне лежать поверженным у ног».
Но он смеясь встает со мной к спине спина
И, обнажая меч, мне шепчет: «Не спеши.
Они хотели крови? Пусть же пьют до дна.
Кто виноват сегодня — Бог решит.»[1]
Шад отложил гитару и взял свой стакан с вином. Не помню уже с чего мы заговорили о древних балладах, кажется, первым начал Рокэ. Шад сказал, что помнит одну, слышал её ещё у себя на родине, в Багряных землях. Он взял гитару и запел, на тягучем языке своей земли. Я весьма смутно понимал слова — в голове стоял туман от выпитого вина, к голосу Шада примешивался шум волн, взявшийся незнамо откуда; но общий настрой уловил. И столько было в этой песне безнадёги и тоски, что захотелось плакать или схватиться за шпагу — тьфу ты, абордажную саблю, теперь она у меня на поясе висит — и встать плечом к плечу с теми двумя на арене — или как называется то место, где в далёкой древности дрались друг с другом или со зверьём попавшие в плен воины.
