Вниз по кроличьей норе (ЛП) - "sweeteangel1"

— Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Выздоровела, — говорит она своей помощнице, которая и не спрашивала, когда врывается в свой кабинет.

Сейчас она в два раза продуктивнее, чем обычно. Чувствует прилив сил после дня отдыха и восстанавливается после болезни. Гермиона работает в том числе во время обеда, потому что нужно разобраться со скопившимся завалом бумаг, а не из-за того, что постоянно отвлекается на фантазии о губах, целующих ее ногу. Она выходит из отдела последней, потому что преданная сотрудница и хороший руководитель, а не из-за того, что не знает, чем займется, когда придет домой и не сможет ни на что отвлечься.

Она не думает о Драко Малфое. Ни когда готовит ужин, пока желудок сводит от голода весь день. Ни когда включает маггловские новости и сворачивается калачиком с Живоглотом на диване, внимательно слушая о Брекзите, пока кошачьи когти впиваются в одеяло на ее коленях. Ни тогда, когда она, наконец, выключает свет и заползает в постель. Усталость сковывает ее конечности, а глаза закрываются из-за чтения на два часа дольше обычного времени отхода ко сну.

Гермиона вообще не думает о Драко Малфое. Она не видела его пять лет, и он для нее не существует.

На следующий день все повторяется. Она встает без мыслей об ощущении грубых деревянных досок на нежной коже ладоней. Она готовит и поедает завтрак. Думает, что носит брючный костюм, потому что он удобный и демонстрирует силу, а не потому, что защищает от трения ее ноющие, измученные бедра.

Она ходит на собрания. Когда министр магии стучит по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание, она не ощущает, как кровь приливает к голове от недостатка воздуха из-за резинового мячика-кляпа.

Совершенно обычный четверг, следующий за такими же рутинными средой и вторником. Абсолютно типичная рабочая неделя.

В пятницу ее либидо проявляется. Она просыпается, тяжело дышит, мокрая и возбужденная от воспоминаний о губах, посасывающих ее клитор. Смущение — это последнее, что она испытывает. Она настолько близка к разрядке, что требуется всего четыре прикосновения пальцев и одно воспоминание о серебряных глазах, чтобы рухнуть на простыни, прерывисто дыша и разжимая пальцы ног.

Он повсюду. Когда она встает, чтобы сходить в туалет, ощущается покалыванием в бедрах. Следы все еще не исчезли. В пепельно-черном кофе, где она видит его пальцы, обхватывающие кружку в Большом зале; в кожаных ботинках ее коллег под случайным взглядом на пол лифта, пока они спускаются в ее отдел. Она ужасно смущена, но, Мерлин, и безумно возбуждена в то же время.

Гермиона проводит обеденный перерыв, уставившись в одну точку на столе, лениво жуя бутерброд и задаваясь вопросом: возможно ли до сих пор видеть вздувшиеся вены на его предплечьях, когда он сжимает палочку?

Как бы выглядела его рука, пока он длинными пальцами погружается в нее? Сжал ли он челюсти, сосредоточившись, или состроил бы свою фирменную ухмылку, приводящую в бешенство? Упадет ли его челка на глаза, скрывая их, или он откинет ее назад, убрав с лица?

Ее обед длится на десять минут дольше отведенного часа, потому что приходится наложить три охлаждающих заклинания в туалете, пока она не почувствует себя нормально, чтобы продолжать работать.

Весь остаток дня она рассеянна и чувствует себя на грани. Едва справляется с половиной бумажной работы, потому что все напоминает о нем. Она трижды перечитывает первую страницу сорокастраничного предложения, потому что ее взгляд постоянно цепляется за слово «встреча». Совершенно обычная фраза, но каждый раз, когда она смотрит на нее, думает о его больших руках, хватающих за задницу, пощипывающих за бедро. Она слышит его успокаивающий голос. Представляет, как он выглядел, когда входил в нее, как на висках выступили капельки пота. Снял ли он рубашку?

Ей хочется знать, как ощущается его торс у ее груди, так ли обволакивают его руки в объятиях, как и голос?

Гермиона уходит с работы на час раньше. Плечи напряжены, челюсти сжаты, возбуждение нарастает в теле. Нет смысла заставлять себя оставаться, все равно она не может сосредоточиться, взвинченная и неспособная думать ни о чем кроме глаз цвета оружейной стали.

Она принимается расстегивать пуговицы на блузке, как только входит в гостиную, одновременно сбрасывая туфли на каблуках. В ее квартире слишком жарко, поэтому она убирает волосы наверх. Рубашка наполовину снята, а мантия сползает с одного плеча. Гермиона с помощью магии открывает окно, позволяя мантии упасть к ногам в чулках, а затем расстегивает молнию на юбке, проходя через коридор в свою спальню. Остается снять только все выше пояса, когда она покачивает бедрами и юбка сползает вниз. Она даже не обременяет себя снятием чулок, просто избавляется от них магией. Они все время сползали, отчего приходилось поспешно подтягивать, и весь день было некомфортно. А сейчас Гермиона ползла по кровати на четвереньках в одном лифчике и трусиках. Кожа, наконец, могла дышать, махровое покрывало прижималось к ее коленям.

Она слишком торопится снять с себя что-нибудь еще, пока магией притягивает любимый вибратор.

И вот Гермиона в своем кабинете. Драко стоит в дверях, многозначительно глядя на нее и спрашивая, не думает ли она, что он не догадался. Она прижимает игрушку к своему клитору, а он прижимает ее спиной к стене, ухмыляется, запускает руки ей под рубашку. Ее соски упираются в чаши лифчика, дыхание становится тяжелее, и она нажимает кнопку включения, пока его мягкие губы опускаются на ее шею. Он щиплет ее за талию и просовывает пальцы под лифчик, дразня, пока она пытается быть тихой.

Гермиона знает, что он запер дверь, но не может думать долго, чтобы вспомнить, наложил ли кто-нибудь из них заглушающие чары. Это не имеет значения. Его ловкие руки находят место, где шов нижнего белья касается кожи, а затем Драко зажимает ее между собой и стеной, завладевая губами. Она стонет, и когда он углубляет поцелуй, Гермиона увеличивает интенсивность вибрации. Его пальцы скользят по складкам половых губ, потом обводят вход. Она хватается за сильные плечи, когда колени подгибаются. Его руки играют с ней, и Гермиона рычит, чтобы он прекратил дразнить. Она стонет, заглушая звук в изгибах его шеи, зарываясь головой, когда он погружается и выходит из нее. Дергает ее за волосы, она выгибается навстречу ему, а потом вместо пальцев внутри нее оказывается его член.

Она чувствует себя влажной везде: под коленями, в ложбинке ключицы, пока вибрации от резких толчков в стену проходят по всему телу. Гермиона сжимается вокруг него, зажмурив глаза, хватая в кулак его волосы, а он шепчет, насколько она хороша.

Когда она открывает глаза, то все еще дрожит с игрушкой внутри и тяжело дышит, лежа на одеяле. Постепенно приходит в себя. Она вытаскивает вибратор слабыми запястьями и выключает, а потом бросает в изножье кровати. Затем переворачивается на живот и кричит в подушку.

За эту ночь она вспоминает о нем еще трижды. Драко прижимает ее запястья к кровати, раздвигает ноги, наклоняет ее, кусает за ухо и щиплет за соски. Она кончает, сжимаясь вокруг его члена, пальцев, языка.

Гермиона даже скользит по твердым мышцам его бедер, пока его руки впиваются в ее талию, направляя. Мигающий красный огонек ее заряжающегося вибратора пристально смотрит на нее, пока она, наконец, не накрывает его подушкой, чтобы заснуть.

Слава Годрику, завтра суббота.

***

К сожалению, наступление выходного не улучшает ментальное состояние Гермионы. Во всяком случае, хаос в сознании обретает еще большие масштабы. Ее вчерашняя фантазия порождает мысль, что Драко Малфой мог узнать ее.

Гермиона говорит себе, что это невозможно. Он никак не мог определить, что это она, только лишь по ногам. Они не виделись много лет. У него была возможность увидеть ее голые конечности всего несколько раз — шотландские зимы были холодными, и Грейнджер носила колготки с октября по апрель. Если он вообще когда-то видел их, преодолев отвращение. Даже если и мог рассмотреть, то, конечно, не включая ее бедра, задницу, эту маленькую темную веснушку прямо под поясницей…