«Многие считают, что Огонь источник всего. Он — начало. Но по правде говоря, он — кончина, ибо разрушает все. Все распалось на две части. Свет и Тьма. Жар и Хлад. И конечно, Жизнь и смерть».
* * *
Рейвен старался отмахнуться от навязчивого голоса. Он встал, оглядывая местность. Перед ним раскинулась огромная долина, и далеко впереди Рейвен увидел небольшой городок. А назойливый голос тем временем продолжил:
«Также он создал Истину и Ложь. Явь и сон. Благословение и проклятие».
Перед ним стояла девушка с серебряными волосами и оранжевыми глазами рептилии. Она выслушала человека, что стоял перед ней на коленях, благосклонно кивнула и начала раскладывать мольберт.
«Но и Огонь не может находиться один на весах».
«Большие объемы воды служат оплотом, охраняющим сон, и авгуром тайной Истины», — подумал Рейвен.
«Ха? Ты уже что-то начал понимать, пигмей. Но не спеши забегать вперед».
Девушка начала рисовать прибрежные холмы, но вместо зелени долины она широкой кистью размазывала по холсту синеву.
Найттанд слышал рев воды. Он видел, как бегут волны, как они накрыли городок, но не разрушили его, а будто укутали в объятиях матери. К ногам Рейвена подступило море. Его ослепил яркий свет, и он прикрыл глаза рукой. Перед ним высилась величественная башня, на вершине которой продолжал пылать огонь. Рейвен с изумлением глядел на маяк, наблюдая, как его лазурная черепица выцветает, а камни стесываются под воздействием ветра и дождя. Он шёл, не замечая, как под его ногами меняется береговая линия, как вокруг вырастают хижины рыбаков. Маяк постепенно уходил под землю до тех пор, пока из болотистой земли не оказался торчащим лишь верхний ярус. Рейвен слышал, как вращаются шестеренки часового механизма, но вместо огромных линз видел циферблат.
«Я должен ее увидеть», — охотник отвернулся от башни и побежал в сторону деревни. Через пещеру, сквозь подземный туннель, дальше и дальше. Выбежал на побережье. На небе ярко светила желтая Луна, затянутая облаками. Или же это Солнце сияло сквозь толщу воды? Он уже ни в чем не был уверен.
* * *
Он видел тело Кос в воде. Вытянутое, покрытое серебряной чешуей, тело, длинная шея, голова, скрытая капюшоном из кожи, из-под которой виднелись отростки, похожие на щупальца. У нее человеческое лицо, но она не человек.
Ноги Рейвена уже были по колено в воде, он пытался приблизиться, но море отступало все быстрее. Он видел голое дно, устланное скользкими черными водорослями. Мелкие рыбы беспомощно барахтались в лужах. Что-то уцепилось за ногу, и он посмотрел вниз. За него цеплялась девушка, кожа ее белая словно молоко, а ноги… Рейвен нервно сглотнул… Нижняя половина скрывалась в перламутровой раковине. Улиточница подняла к нему лицо, искаженное болью, и показала рукой в сторону моря. Она зашипела, и Рейвен увидел, как ее скользкая кожа высыхает и трескается. Он опустился перед ней на колени.
— Прости, — едва слышный шепот, — я не смогу тебя донести.
По лицу ракушечницы бежали слезы. Охотник беспомощно осмотрелся по сторонам и увидел, что он уже не на побережье, а на дне котлована. Неужели вода так далеко отступила? Он поискал глазами Кос, но вместо этого увидел огромное черное тело кальмара. Рядом с едва дышащим кракеном виднелась чья-то фигура.
— Эй, — Охотник хрипел, но незнакомец все равно услышал.
Обернувшись, тот пошел в их сторону. Рейвен смог его внимательно рассмотреть. Первое, что бросилось в глаза, это зигзагообразный шрам, пересекающий суровое лицо от лба через глаз до середины щеки. Ярко-зеленые, почти изумрудные глаза прятались за круглыми очками. Он шел, глядя в никуда, держа в опущенной руке палочку, будто всю покрытую узелками или шишечками. Мужчина прошел мимо Рейвена, будто не замечая его, и стал подниматься по крутому склону.
— Эй! — Охотник отцепил пальцы мертвой русалки от подола плаща и побежал вперед, в попытке догнать мага.
Выбраться из вмиг осушенного озера было той еще задачей, но открывшийся Рейвену вид заставил в ужасе распахнуть глаза.
Лес рядом с озером был изуродован. Деревья, обугленные, изломанные, вырванные с корнем, лежали мертвыми великанами на земле.
Он обернулся на древний замок и задохнулся. Башни скалились обломками острых клыков, а вся громадина выглядела поплывшей, словно свечной воск.
«Это был дракон? Нет. Невозможно? Нет уже таких драконов, что способны на подобное!»
«О, ты удивишься, пигмей, когда узнаешь, кто это сделал!»
«Какая разница, кто? Откуда такая разрушающая сила?»
«Сила? Эта сила способна преобразовывать мир. Но что она? Хаос? Искусство? Магия? Наука? Или достаточно искреннего желания?»
«Зачем ты все мне это показываешь?»
«Я? — в беззвучном голосе послышалась насмешка. — О нет. Ты сам запутался в ветвях Иггдрасиля. Перемешал нити связей».
* * *
Двигаться было тяжело, хотя тело казалось невесомым. Было холодно и темно. Он увидел колебание границы воды и поплыл.
Рейвен вынырнул, сделал глубокий вдох. Взгляд зацепился за фигуру Регулуса. Тот лежал на небольшом острове, почти у самой кромки, и его бледное, искаженное мукой лицо было обращено в сторону воды. Охотник протянул к нему руку и отдернул в испуге, видя, что та покрыта струпьями, а через лохмотья кожи проглядывают зеленоватые кости.
«Я — Полый? Я потерял… Мне нужна… Человечность?»
«Если душа является источником любой жизни, в чём суть человечности, которая отличает вас, пигмеев?»
«Хватит! Этого нет! Это иллюзия, сон, мираж!»
«Или отражение? О да, но не ты один перепутал звезды в небе с отблесками на воде».
* * *
Он стоял за троном, прячась в тени. Он видел, как Королева встает навстречу гостю, магу со змеиным лицом. Оба молчали, но презрение, возникшее между ними, можно было ощутить пальцами. Их миры были различны, однако Рейвен ощущал какое-то неуловимое сходство между двумя лидерами, и это приводило его в необъяснимый ужас.
«Ты видишь? Пока нет. Ты до сих пор мыслишь в самой базовой плоскости…»
«Ты смеешься? Хочешь, чтобы я увидел что? Будущее? Прошлое? Избранного? Великого?»
* * *
Он слышал гулкие удары молота. И с каждом ударом что-то разрушалось. Золотые осколки разлетались, пронзая все вокруг. Небеса пылали. Они были красны, словно кровь, что текла из его ран.
«Ты, пигмей, полагаешься на глаза, желаешь увидеть-узреть, но не узреть-осознать истину. Я сомневаясь… Что ты можешь… Даже представить себе это…»
«Да, я не могу представить! Не могу, ведь я жалкий пигмей, — пальцы, испачканные в золе, начинало покалывать, а легкие, наполненные пеплом, сжимались в спазматическом кашле. — Ты это хотел услышать?»
* * *
Шум дождя. Детский плач. Пустая колыбель. Окровавленная лента в канализационном стоке. Сломанная печать на конверте.
* * *
«Да, я признаю, я слаб. Я не смог их спасти. Хочешь, чтобы я раскаялся? Я достаточно посыпал голову пеплом! Я устал от их смертей! Если это колесо не остановится, я его сломаю!»
Боль. Чудовищная боль в ломающихся изнутри ребрах. Кровь темной души вытекала наружу, а сама душа разрывалась на клочки, раскалывалась на осколки.
Выжженная земля. Пьянящий запах алых лилий. Затмение. Сладкий запах крови.
«Если тебе страшно, ты можешь отступить. Ты это знаешь».
«Знаю!»
«Тогда почему нет?»
«Ради рассвета».
Глава 31
Ночь не может длиться вечно… Какой бы бесконечной она ни казалась, какой бы темной ни была, за ней всегда следует рассвет нового дня.
Солнечный свет же приносил в душу Рейвена лишь страх, хоть он и понимал, что тот абсолютно иррационален. Для простых жителей Ярнама наступление нового дня было ознаменованием того, что Охота кончилась и вернулись спокойные времена. Для охотников же это было знаком того, что пора отложить оружие; а оружие — это все, что у них было. Опьяненные кровью и адреналином, они жили одним моментом, ведь их смерть была более чем вероятна по сравнению с теми, кто прятался ночью по домам, за тяжелыми засовами. Охотники, пусть и были избавителями от чудовищ, ассоциировались у граждан с ужасами ночи Дикой Охоты, поэтому о них предпочитали быстро забывать. Мерзавцы без достоинства, совести и чести, истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные — так о них отзывались горожане, чьи трусость, невежество и презрение перевешивали благодарность и почтение.
