Холодные, как лед глаза Люка сузились в ответ, и тихий ломаный голос, наделенный однако силой и убеждением, пленил внимание Палпатина:
- Я знаю… понимаю, что вы делаете. И знаю причину. Потому что я тоже вижу вас - я вижу вас. И знаю то, что видите вы - вашего демона в темноте. Он преследовал вас, часто преследовал с тех пор, как вы получили власть, и он до сих пор подкрадывается к вам. Всё, что вы сделали, должно было сдерживать и контролировать его - всё. Вы потратили целую жизнь, строя стены внутри стен, чтобы защититься от него. Вы потратили впустую десятилетия, поднимая укрепления и пытаясь сделать себя полностью неприступным… но есть одна крошечная искра сомнения в вашем разуме, и она пылает в вашей душе, воя во тьме ночей… Потому что ничто не смогло остановить вашего демона - ничто. Даже вы. Я знаю, что вы видите в темноте, потому что это горит в вашем взгляде, когда вы смотрите мне в глаза. Я знаю, кого вы видите, когда приходит ваш демон… Я знаю, что это - я.
Глава 17 (3)
Палпатин шел по пустым коридорам тюремного уровня, специально оборудованным для заключения его джедая. Двенадцать алых гвардейцев, оставивших вместе с ним камеру, следовали за ним на почтительном расстоянии. Он ощущал их чувства: жестокость и безразличие к боли, которую они причиняли по его команде.
Он оставался с джедаем около часа, насмехаясь и язвя, понукая и провоцируя, пока мальчишка не стал слишком изнуренным и оцепенелым, чтобы просто пытаться слушать его или как-то отвечать. Тогда, как обычно, охранники вошли внутрь и выбили из него то немногое сознание, что еще оставалось.
Через несколько часов, прежде чем мальчишка сможет отдохнуть, Палпатин вернется и начнет снова. С охранниками, ждущими своего выхода. И потом, возможно, еще один раз вечером - или на рассвете.
Или, может, он просто скажет ему, что вернется сегодня и оставит ждать…
Проницательные обвинения Скайуокера, мстительно бросаемые им теперь каждый день против того, кто ранил и мучил его, приносили Палпатину и удовлетворение, и беспокойство. Поскольку в мальчишке происходили перемены - его оскорбительные нападки стали более резкими, более острыми, нацеленными с холодной точностью, враждебностью и злостью. Это были больше не импульсивные вспышки, а подлинные, серьезные угрозы.
И снова Мастер ситхов знал, что должен идти по тонкой грани; он должен контролировать джедая, не душа при этом его неистовый гнев - который никак нельзя было нацеливать на себя. И так как Вейдер отсутствовал, выбор пал на ничего неподозревающих гвардейцев, ставших главным орудием наказания отчаявшегося мальчишки - питая тем самым его возмущение, его гнев, его огонь - концентрируя все на одном источнике.
Поскольку уже скоро эти чувства перерастут в ярость…
***
Что-то менялось.
Внутри дворца, вокруг него - он чувствовал это.
Съежившись в морозной темноте камеры, в глубоких недрах огромного массивного дворца, далеко от всего реального и существующего, он все же чувствовал это.
Все становилось сюрреалистичным, ненастоящим. Люк больше не был уверен, когда он находился в сознании, а когда нет. Единственным признаком, отделяющим реальность от кошмаров, являлось то, что реальность запоминалась с трудом, тогда как уродливые кошмары вспоминались очень легко.
Тьма, так долго бегущая за ним по пятам, выла теперь волком в мраке ночи.
Она коверкала действительность и искажала тени вокруг, окутывая его мысли и его сны - будучи всегда рядом и всегда в ожидании… что что-то произойдет.
Она льнула к нему, разжигая его злость и питая гнев. Питая его страх каждый раз, когда он слышал шипение открывающихся дверей и тяжелый шелест ткани по холодному твердому полу, когда возвращался его мучитель.
Ведомый чем-то более сильным, чем истощение, слабость и сломанные кости, он расхаживал по своей камере, как пленный зверь, как запертый в клетку волк - или это ему лишь снилось?
Что-то Темное, настойчивое и ужасно сильное лежало на его плечах, скрываясь в тени за гранью понимания. Толкающее, давящее, удушающее. Неумолимо близкое к нему - выжидающее своего момента; основного момента - точки перелома.
Он не обратится… или он уже сделал это?
Люк осознавал мощь, бегущую в нем, мощь, которую провоцировал Император. Он знал, что это была Тьма. И каждый раз, когда она так легко приходила в ответ на его злость и негодование, она оставляла небольшой отпечаток в его душе - след, который не мог сжечь никакой свет, миг, проигранный Тьме. Очень много проигранных мгновений…
Он отталкивал и отвергал ее…. но в суровые, дикие минуты она казалась настолько правой, давая абсолютную ясность среди неистового хаоса.
И теперь он не мог отодвинуть ее. Слишком много - слишком много мгновений, слишком много минут, чтобы помнить и разделять их. Они сливались в одну, размытую Тьмой, громоздкую массу в его тени, воющей в гнетущей тишине тюрьмы Люка.
Среди моря смятения в его душе Тьма манила к себе, как глаз в центре самого темного шторма, обещающий полный штиль.
Он так долго сражался один против бури - что за одно мгновение спокойствия заплатил бы своим разумом. Своей жизнью. Своей душой. Он охотно отдал бы их, без колебания, если бы Тьма предложила хоть один миг мирного забвения.
Он уже обратился?
Что-то менялось.
Люк очень боялся, что это был он сам.
***
Нестерпимый жар, пробирающий до костей. Он окутывал Люка как одеяло, обещая своей хорошо знакомой, комфортной близостью избавление и убежище. Успокаивал умиротворяющим теплом болезненные мышцы и приносил облегчение от тяжести и изнурения.
Он лежал на спине в пустыне, глядя на звезды и слыша краем уха знакомые бормочущие звуки фермы. Жужжание вапораторов и тихое шипение щитов по периметру. Кто-то пересек внутренний двор внизу, шелестя одеждой по сметаемому песку.
Он медленно моргал, наполненный миром и спокойствием, безмятежно смотря на раскиданные точки искрящегося света в бархатной темноте, далекие солнца, согревающие далекие миры. Песок под его спиной был мягким и податливым, и еще теплым, лишь постепенно отдающим температуру дня. Выжженный двумя солнцами воздух начинал охлаждаться в наползающем объятии ночи.
Открылись двери; звук неизвестного здесь трущегося дюрастила и шорох тяжелой ткани по пермакриту лихорадкой прошли по нему, вытаскивая из теплых воспоминаний и отрывая прочь от жара пустыни и комфорта дома - оставляя холодный, твердый пол под спиной и острую, как нож, боль при каждом вздохе в его избитых мышцах и сломанных костях.
Тяжесть реальности заставила его открыть усталые, словно набитые песком глаза. Люк моргнул несколько раз, но налитые кровью, они никак не могли сосредоточиться на темной тени, присевшей рядом с ним.
Но ему не нужно было видеть, чтобы знать кто это…
- Как ты этим вечером, друг мой? - с пустым, насмешливым состраданием проскрипел голос Императора. - Ты выглядишь усталым.
Люк не потрудился отвечать; он медленно мигал, а затем и вовсе позволил своим обрамленным синяками глазам закрыться, дрейфуя в тумане голода, жажды, боли и истощения.
Он почувствовал, как Палпатин предупреждающе положил руку ему на грудь, и напрягся в ожидании.
- Отвечай мне, когда я говорю с тобой, - незлобно произнес Палпатин.
- Вы знаете ответ, - хрипло пробормотал Люк пересохшим ртом.
Палпатин улыбнулся:
- Я хочу услышать его от тебя.
Он смотрел, как напряглись губы мальчишки в мгновенной вспышке упрямства. Люк колебался на самом краю сейчас, мысленно и физически. Его тело было покрыто массой кровоподтеков и ссадин, множеством неизлеченных, кровоточащих ран. Его глаза - его замечательные глаза холодного синего цвета – выглядели теперь мутными и красными от лопнувших сосудов, настолько ужасно, что в одном белого цвета не было совсем. Его лодыжка была сломана не один раз и до ступни ее покрывала темная опухоль. Хотя, при необходимости, он смог бы стоять на ней. Палпатин бесчувственно наблюдал, как затрепетали веки мальчишки, когда тот начал терять связь с реальностью, что вынудило ситха сильнее надавить джедаю на грудь, призывая к нему Тьму.
Глаза Люка резко открылись, и тело напряглось в ожидании подразумеваемой угрозы. Палпатин знал, что мальчишка не хотел отвечать, но за те двенадцать недель, в течение которых они говорили, неважно о чем, между ними закрепилась связь. Поэтому, даже сейчас, в этом жутком положении, установленное влияние ситха взяло верх, и, слегка вздохнув, Скайуокер отвернулся - отказываясь от борьбы.
- Как ты этим вечером? - просто повторил Палпатин, словно этого минутного неподчинения никогда не было.
- Я устал, - сказал Люк побеждено. - Очень устал.
Не в силах остановить себя, он посмотрел на дверь.
