— Гелыч, если тебе секретарш, то это к Пчёле. Он со всем этим зоопарком на короткой ноге, а я человек женатый, мне эти сучки крашенные противопоказаны, — вселенная Космоса Холмогорова не знала замен, — счастливо женатый, Гел! Учись! Тебе, кстати, тоже давно пора! Тридцатник скоро, ты в паспорт смотрел?
— Космосило, облико де морале! — мужчины крепко пожимают друг другу руки, явно обрадованные встречей. Общение, наполненное незлой иронией и подковырками, их давно не напрягает. — Не дурак, а насчёт новых знакомств буду брать уроки у Пчёлы, там мастерство пропитое.
— Хорош, бля, прикалываться, — в самом деле, Космосу в пору возмущаться, — я тебя когда заехать просил? Когда сады цвели? А ты и не заметил, как пролетело лето, да, труженик юридического тыла?
— Как дела, Косматый? Что ты, твою дивизию, сразу с порога про свои запросы… — наверняка предвидя, о чем захочет поговорить Кос, Гела сводит тему к мирным водам. — Не гунди ты, а то я подумаю, что зря приехал! Как в старые добрые…
— Не дождешься, царь грузинский, уже народил, — два с лишним года Холмогоров имеет полное право на подобный ответ, и никто с ним не поспорит, — но не отстрелялся, что тоже немаловажно.
— Никакой с тобой интриги, — Геле нравится дух авантюризма, посеянный этой бредовой беседой, — и на что только Павлова повелась? На общую дурку в башне?
— Врёшь ты всё, — вопрос о том, на что же повелась Лиза, будоражил многих, но только не мужа и жену Холмогоровых, — я сам — интрига века, спасибо бате за имя!
— Лизке будешь заливать про это, а сейчас давай кофейку! Продрог…
— Наконец-то нормально мыслить начинаешь!
— Как бы не сглазить.
Геле не нужно долго гадать, чтобы понять, о чем с ним захочет поговорить Космос. Нет, это не деловые связи с новыми партнерами, которыми одной питерской фирме с филиалом в Москве неплохо бы было обрасти (но на этот счёт у шефа Гелы был свой пунктик и другие знакомства из круглых кабинетов), и не предложение присоединиться к команде. Юридический отдел «Курс-Инвеста» не настолько примечателен, чтобы Сванадзе покинул людей, которым многим был обязан. Например, тем, что сейчас спокойно сидит напротив Холмогорова, делясь с ним пережитым. И ждет, когда Кос произнесет краткое имя на «Л», понимая, что не может посеять раздор между друзьями.
За легким разговором скрывался буйный поток мыслей Космоса; он пытался добраться до нужной ступени, которая бы плавно заключила беседу на том, чем сейчас занимается Лиза. И как сместить вектор её активности на что-то более приятное, чем полный рабочий день с перерывом на перекур. Холмогоров не признавался себе, что видит в таком положении дел угрозу для семейной лодки, но не мог отказаться от своих принципов и вполне логичного расклада для семьи. Гела, пользуясь авторитетом старшего товарища и наставника, мог бы донести до Лизы мысли — ей незачем вертеться, как белке в колесе. Осталось лишь понять, насколько эта идея была провальной. И озвучить её наконец!
— Говорил, что ждал, жить без меня не мог, а сам всё про тачку новую заливаешь, Кос, — слушая очередную песнь в честь черного железного монстра под маркой «Мерседес», Гела успел порядком заскучать, — да у тебя этих железяк, как у дурака фантиков! Удивил…
— Я тут талдычу, на какие колеса надо пересаживаться, как люди это делают нормальные, — автомобили всегда были большой страстью Космоса, но сейчас же удачно пришились к разговору, — а тебе уже неинтересно?
— Обойдёмся без сидения на колесах, Кос, а то хер его знает, к каким последствиям это приводит, — не любил Гела двусмысленных выражений, — и не в мерине твоём дело, шельмец!
— Бля, ну не придирался бы к словам, царь грузинский, — и если Гела его раскусил, то Космосу даже легче, — с чего-то же надо начинать, верно?
— А ты, старик, перестал бы темнить…
— Чего сразу темню?
— Ты ж меня не просто чай с коньяком гонять позвал?
— Я всегда знал, что ты догадливый пацан.
— Тогда поясняй.
— Нетрудно.
Медленно приподнявшись с кресла, Космос подходит к окну, мимоходом рассматривая серо-желтые улицы. Не любил он ни дождливую осень, ни грядущие зимы с трескучими холодами, но иногда о них и вправду проще думать, чем о самых дорогих на свете людях, в привязанности к которым его никто не посмеет упрекнуть. Сплетник злорадно скажет, что Космосу Холмогорову чужды переживания? Пожалуйста, своим поведением Кос готов это доказывать, но поступки обнаруживают иную правду. И она подкреплена не только золотыми кольцами и гербовыми бумажками, но и безотчетной и абсолютной любовью.
Когда и слышать о других не хочется. Совсем. И будь воля Космоса, то он непременно бы оградил жену и дочь от остального мира стеной, чтобы они не увидели обманчивой изнанки. Его алмазные космические девчонки…
Жаль, что простота любой ситуации обманчива. И удерживать Лизу, запрещая ей заниматься тем, чем она всю жизнь желала, не было бы честным.
Но кто сказал, что неправильным?
— Знаешь, Гел, мне тревожно. Вроде ни хрена не случилось, всё путём, грех жаловаться, но… — и если Сванадзе хотел услышать правду, то он её получит, — я живу не без опаски, чтобы моя жена была известна кому-то более, чем ближнему кругу. Я понимаю, что это дело семьи, в которой её до сих пор опекают, как могут. Может, вину чувствуют, я в это не лезу, дела прошедших дней. Но это моя Лиза! Моя! Понимай, как нравится… И если в твоём болотном Питере тебе найдется другой помощник, поверь, я сделаю так, что Лиза не обидится! Не до того ей будет…
— Уверен? — получается у Гелы коротко и с усмешкой.
— Более чем! — Кос не понимает, какой эффект произвела его речь на Сванадзе, хороший или плохой, но от своих слов отказываться не собирается.
— На все сто пятьдесят?
— Если не на двести…
Интриган из Космоса не вышел. Может, оно и к лучшему. Фантазии здесь не к месту, а Гела знал, что придётся выслушать. Вроде бы не прозвучало просьбы или приказа, но намёк ясен: всем будет лучше, если московский филиал строительной компании питерского бизнесмена Рафаловича, лишится одного из сотрудников юридического отдела. И какая-то доля правды есть в этих словах. Холмогорову не понаслышке известно, что такое риск, и он помнил, кто всегда мог оказаться под прицелом. И не переубедишь.
— Перегнуть не боишься? Снова? Тебе же известно, чем обычно это заканчивается? — спрашивает Гела, окунаясь в не слишком далёкие от девяносто третьего года события.
— У нас другие обстоятельства, — осень восемьдесят девятого года восставала из пепла тогда, когда этого Космосу не хотелось, — сам можешь увидеть, что более серьезные. Я от них и отталкиваюсь!
— Отталкиваешься, как с пригорка на санках, — и Геле известно, с какой бешеной скоростью эти саночки могу рассекать по ухабистым дорогам, — и чего от меня хочешь? Чтобы мозги ей промыл? Остановил тогда, когда у нее всё только начинается? Она же выбрала свои грабли в лице тебя, я прав? А мне казалось, что ты лучше других в курсе, что Лизка меня пошлёт. И будет права! И я тоже не обижусь…
— Чую одним местом, что добром всё это не кончится, но я твою позицию понял, старик. Ты думаешь, что я опять чего-то наломаю, а потом придется выбивать билеты, как по старой традиции? Нет, в Ленинград никто не побежит! Хотя бы потому что два года нет такого наименования на карте!
— Косматый, ты с жиру бесишься, серьёзно! Чего тебе ещё от жизни надо? Шоколада, ёпт твою? Девчонка растёт и не кашляет, Лиза в сторону посмотреть не вздумает. Любой позавидует. Ты говоришь про опасности? Блять, Кос, ну, а чем ты думал, когда выбирал? А решать за человека? Нет, карандаш, извиняй, здесь ты не хозяин. Сходка не та…
— Я зря передёргиваю? — и Холмогоров искренне надеялся, что действительно зря. Но не успокаивался, зараженный пагубной идеей.
— Когда один Космос Холмогоров начинает мутить воду, то ко всем его близким приходит вполне ожидаемая кабзда!
— Скажешь тоже, — не думал же сын профессора астрофизики, что слова Гелы Сванадзе окажутся пророческими, — потомок Багратиона, блин!
