У него не дрожали руки. Мозг Бена отлично работал. Физически его карьера могла еще двигаться и двигаться, но, нет, ничего больше не будет. Он больше не врач. Его лицензия с завтрашнего дня официально аннулирована.
Бен вышел из операционной, впервые даже не переодевшись. Каждый шаг был тяжелым, вязким, будто он шел по трясине. Выйдя в коридор, мужчина поморгал – в операционной свет всегда ослеплял, и в первую секунду лампы в коридоре казались ужасно тусклыми. Бен оглянулся – вокруг было тихо и пусто.
Он выдохнул и остановился, окидывая взглядом коридор. На секунду в груди потеплело, как у путника, вернувшегося домой, а потом тяжесть снова навалилась, с двойной силой. Это был его мир, где он знал каждый кирпич. Стоимость краски на стенах. У кого заказывали оборудование для операции, а где покупались перчатки. Он вникал во все, ему нравилось не только оперировать, но и руководить клиникой, она была его домом, где все привычно-знакомо. Единственным настоящим домом с детства. Прищурившись, он, казалось, мог увидеть призрак маленького Бена, бегающего по коридорам, оглушая их неуместным смехом. Ровно как и тень бледного юноши с исколотыми руками, который дрожал от ломки в этих коридорах, ожидая,когда дед закончит операцию и встретится с ним. Он помнил, как вошел в клинику в новом статусе. Казалось, эти стены видели всё: его лучшие и худшие дни. Он даже свою влюбленность и любовь к Рей осознал именно здесь. Дома. Бен всегда думал, что здесь он и обретет свое бессмертие, но…
Мужчина подошел поближе к стене и с удивлением посмотрел на небольшую трещину, которой днем, вроде, ещё не было. Будто клиника была живой и тоже распадалась вместе с ним. Умом Бен понимал, что трещина – это просто трещина. Результат проседания здания или плохой покраски, но сейчас воспринял её с каким-то фатализмом.
Его колесо Фортуны сделало еще кружок и застыло на отметке “Sum sine regno”*. Застыло, и больше ветра жизни не раскачивали его. Застыло, кажется, навсегда. Круг замкнулся настолько крепко, что было не разбить.
- Доктор Соло, спасибо вам, - раздался голос за спиной. Бен развернулся и привычно улыбнулся. Перед ним стоял сын пациентки, которой он спас жизнь, проведя блестящую десятичасовую операцию. Уже сейчас мужчина мог сказать, что все прошло не просто успешно, а потрясающе хорошо.
Молодой парень что-то говорил, жал его руку, а Бен молчал. Это ведь он, по сути, должен был благодарить ту женщину и ее сына. Они были одни из немногих людей, подаривших ему радость операции и ощущение, что он все еще мог спасать чужие жизни.
Пожалуй, время между решением по аннуляции лицензии и истечением срока её действия, эти три недели, стали худшими в жизни Бена Соло. Он за эти бесконечные дни все время вспоминал, как люди дрались в очереди к гильотине за право попасть под смертельное лезвие первыми. Если вначале мужчина обрадовался, что у него есть немного времени, чтобы попрощаться с призванием, то как только пациенты стали отказываться от операций, Бен сожалел, что лицензию не отобрали сразу. Потому что он… страдал. Страдал, когда его ассистентка отводила глаза и сообщала, что сегодня операции не будет. Он всю жизнь совершенствовался, а сейчас погибал от бездействия. Просто садился за стол и смотрел в стену, пытаясь представить “а что дальше?”, и решение не приходило в голову.
Кроме одного. Бен твердо решил продать клинику. Он знал, что не сможет руководить ею после всего случившегося, как и то, что его присутствие даже в административной должности будет бросать тень на репутацию детища деда. А опозорить того ещё больше Бен просто не мог.
Мужчина договорил с сыном пациентки и, ощущая горечь в горле, пошел дальше. Голова его была опущена. Он знал, что стоит выглядеть гордым, но никак не мог заставить мышцы шеи работать на него. Слишком тяжелые мысли наклоняли голову все ниже. Не глядя больше никому в глаза, он шел мимо палат, где за пару лет после операций отдыхали спасенные им пациенты, и хотел просто испариться. Каждый шаг был победой над собой.
Зайдя в кабинет, Бен ещё раз вздохнул. За закрытой дверью было проще. Можно скривить губы или раздраженно, зло ударить кулаком по столу, расписываясь в своем бессилии. И еще раз. Чтобы боль физическая хоть немного заглушила пустоту, которая оглушала.
- Блядь, - выругался он, покуда, нет, пустота никуда не делась. Она звенела и дальше в нём. Да что же это такое? Почему там невозможно больно, будто его разрывало на части без анестезии?
Подошел к окну. Наблюдал, как его коллеги… точнее, как врачи расходились по домам. А Бен неожиданно не знал, куда уйти. Обычно приезжая в клинику к семи утра и уезжая далеко за полночь, сейчас мужчина растерялся. На часах было всего полвосьмого. Чем ему заняться сегодня?
А завтра?
А всю оставшуюся жизнь?
Бен вяло улыбнулся, увидев, как Кардо вышел из клиники. Довольный и улыбающийся, он торопливо подошел к своей машине и уехал, наверное, пробовать торт или выбирать себе костюм. Или чем там занимались люди накануне свадьбы?
То, что лучший друг скоро женится, Бен узнал всего неделю назад. Был так поглощен своей работой, а потом проблемами с лицензией, что даже не заметил, что Кардо менялся. Видимо, отсутствие ночных пьяных загулов с Беном пошло ему на пользу, и он вдруг нашел себе более интересного человека. Настолько, что быстро - слишком быстро - принял решение снова связать себя брачными узами. Наверное, довольно болезненно было видеть облегчение в глазах у лучшего друга, когда он отказался быть его шафером, и понимать, что он больше не часть его жизни. Но, с другой стороны, Бен сам постарался, закрывшись от Кардо.
- Видимо, это будет хорошей традицией - не быть шафером на твоих свадьбах, - довольно нетактично отшутился Бен. Он особо не верил, что и этот брак продержится долго. Статистика развода в их отрасли была выше, чем где-либо. Из самых первоклассных врачей обычно не получались ни мужья, ни отцы, потому что, пропадая на работе, они пропускали все на свете: дни рождения, званые ужины, первый футбольный матч. Спасая жизни, разрушали свои семьи.
Неожиданно Бен понял, что так и не узнал даже, как зовут избранницу своего друга, и поймал себя на мысли, что не удивился бы, если бы история повторилась, и оказалось, что более человечный друг сумел покорить снова какую-то его из бывших. Может, даже его самую особенную бывшую. Они бы составили хорошую пару.
- Ну было бы весьма справедливо, я же её бросил, - нервно хмыкнул Бен, понимая, конечно, что его мысли - лишь бред уставшего разума. Конечно, ни Кардо, ни Рей с ним бы так никогда не поступили.
Рей любила его. Очень любила. Порой Бен задумывался, а какие бы у них сложились отношения, если бы не аннулированная лицензия? Они бы сошлись обратно, и он бы как тогда, в декабре, отстояв от двух до четырех операций за смену, летел к ней и пытался быть любящим и нормальным? Он бы женился на ней? А если бы женился, то чего было бы больше - только любви или любви и эгоистичного желания обладать?
Бен не имел ответов на эти вопросы. Он вообще старался не думать о Рей. Он и без того слишком много потерял. Тем более, что её-то мужчина отпустил сам, и потому была вероятность, что, если воскрешать её образ в голове слишком часто, он может изменить свое решение и утащить девушку с собой на дно. Ведь она могла дать ему взамен одного потерянного смысла жизни другой. Но не хотелось, чтобы все было именно так, как сказала Рей. Что, не получив Нобеля, Бен решил в отчаянии схватиться хоть за какой-то трофей.
Но трофеи он не особо заслужил. Ни как врач. Ни как человек. Он это прекрасно осознавал. Слишком жадно шел к цели, ничего не обретая. Ни родных людей, ни даже опыта. Ничего. Потому неудивительно, что в худший час полнейшего, глухого отчаяния он остался тет-а-тет с собственными мыслями.
Бен на секунду прижался лбом к стене, пытаясь подавить усталость, от которой аж ноги подкашивались. Сцепил зубы так крепко, что они заскрипели. Ни черта не вышло. Он будто не мог двинуться дальше. Словно застыл. И, выдохнув, мужчина развернулся и осел прямо на пол. Это было не отчаяние, а просто, просто усталость давила, вжимала его в пол, будто вес ответственности стал тяжелым бременем для плеч.
