– Он пьет, но этим, похоже, грешит все мужское население Бата. Зато твой отец не таскается по девкам, не лжет и не бьет женщин!
– Что? – остолбенело спросил Ричард, после чего, казалось, онемел, и Рейчел почувствовала, как ею овладевает страх, а желание противостоять мужу слабеет.
– Я знаю о Пташке. О том, что между вами было. И уверена, она у тебя такая не одна, – выпалила Рейчел.
Глаза у Ричарда расширились.
– Боже, клянусь, я убью эту маленькую шлюшку!
– Именно то, что ты ее избил, открыло мне твою истинную сущность!
Ричард отпустил ее и провел руками по волосам. Затем он встал к ней боком, поднес руку ко рту и искоса поглядел на Рейчел.
– Я знаю про тебя все, – продолжила Рейчел. – Например, мне известно, что ты был влюблен в Джозефину Аллейн! Неудивительно, что она тебе так помогала. Вы тоже были любовниками? Рассказывай! – Ричард занес руку, чтобы дать ей пощечину, и Рейчел закрыла глаза. Вокруг них клубился туман. – Смелее, сэр. Зачем заниматься этим при закрытых дверях? Пускай видит вся улица, как муж лупит жену.
На миг Ричард застыл в прежней позе, напоминая каменное изваяние, с рукой, поднятой для удара. Но потом он ее опустил и снова повернулся лицом к Рейчел, по-прежнему полный гнева, но уже готовый признать поражение.
– Рейчел, ты должна была меня полюбить. Я думал, ты все исправишь в моей жизни.
– Мне не за что тебя любить, – возразила она.
– Воистину меня еще не любила ни одна женщина, – сказал он уныло. – Какая странная судьба – получить такое красивое лицо, но так и не изведать женской любви.
– Думаю, Пташка тебя когда-то любила.
– Пташка? – покачал головой Ричард. – Она любит одну чертову Элис Беквит. И Джонатана Аллейна.
– Джонатана? Она его ненавидит.
– Любовь, ненависть… Разве зачастую это не одно и то же? – проговорил Ричард и посмотрел на нее таким загадочным взглядом, что Рейчел не смогла прочесть, что тот означает. – Возможно, со временем я стану ненавидеть и тебя.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Рейчел, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
– У нас впереди куча времени, миссис Уикс. Практически целая жизнь. Поэтому, если любви между нами нет, в наших сердцах остается много свободного места для совсем иных чувств.
Его ледяной взгляд был настолько твердым, что Рейчел почувствовала тяжесть сказанного и поняла: это бремя правды, и ей не остается иного выбора, кроме как взвалить его на себя.
– Отправляйся домой и жди, – велел Ричард. Холодный туман забирался под одежду. Рейчел поежилась. – Только попробуй ослушаться.
– Куда ты пойдешь? – спросила она.
– Не твое дело.
– Вернешься, чтобы выбранить бедолагу-отца?
– Этого старого дурака? – Ричард покачал головой. – У меня есть дела поважнее. Отец, судя по его виду, и так скоро помрет. Не стоит тратить на него силы. – Ричард подошел к Рейчел на шаг ближе и зло улыбнулся. – Лучше я приберегу их для тебя, милая женушка.
Он повернулся и зашагал прочь. Его слова подействовали на Рейчел как удар в живот, и она ощутила, что ее силы стремительно убывают. «Он на это способен, и он это сделает. Я в его власти». Рейчел охватило отчаяние, холодное и глухое.
* * *
Пташке снились лошади. Они бились в агонии с выпученными глазами, умирая от пулевых ранений. Кровь струилась из их черных ран. Проснулась она мокрой от пота, ощущая слабость и дрожь. Картины войны в Испании, описанные Джонатаном, не шли у нее из головы, но Пташка решительно твердила себе, что это ничего не меняет. Такие ужасы, какие пережил он, способны приучить к насилию кого угодно, и это лишь еще одно доказательство того, что Элис убил именно Джонатан. Собственно, так и было. В то же самое время по каким-то непонятным причинам Пташка чувствовала, что ненависть к Джонатану улетучивается. «Это не извиняет того, что он сделал. Его нельзя простить». Ей чудилось, что она ощущает гнилостный дух. Ту невероятную вонь, которая исходила от Джонатана, когда он объявился в Батгемптоне в лохмотьях, оставшихся от формы, прямиком из Коруньи. Теперь она знала, что это был запах человека, который прошел много миль в обнимку со смертью, злобной спутницей, все время державшей наготове свои ядовитые зубы и острые когти. Пташка раз десять сморкалась, а затем принималась усердно нюхать самые ароматные пряности, которые имелись на кухне, – корицу, гвоздику, маринованную свеклу и масло перечной мяты.
– Что с тобой, ты моя помощница или трюфельная свинья? [94] – недоуменно ворчала Сол Брэдбери, но Пташка только пожимала плечами.
«Если это сделал он и я в конце концов узнаю это наверное, то как мне следует поступить? – Она помешивала кофейные зерна в поставленной на огонь сковородке, ожидая, когда те поджарятся, и вдруг поняла: – Разницы нет». Пташка застыла на месте и оставалась в таком положении до тех пор, пока едкий дым горящих бобов не заставил прибежать Сол, которая, чертыхаясь, захлопала полотенцем по сковороде. Разницы нет.
В середине дня она вышла на улицу; ее мучило неясное, но неотступное желание скорее попасть домой. Дойдя до причалов, Пташка не нашла там ни Дэна Смидерза, ни другой баржи, которая бы в ближайшее время собиралась отплыть на восток, а потому Пташка отправилась по бечевнику пешком. Этот путь был более долгим, но ей не хотелось ждать. Пташка чувствовала, что оказалась в тупике после долгих лет сомнений и поисков истины. И вот обнаружилось, что ее силы иссякли и гнев выгорел, как огарок свечи. «Разве в этом есть смысл? Все так, как говорила миссис Уикс, – ничто ее не вернет. Ничто ничего не изменит». Когда Пташка дошла до окраины Батгемптона, она остановилась, растерла замерзшие щеки и потопала онемевшими ногами. Обычно Пташка, не раздумывая, шла прямиком к нынешнему жилищу Бриджит, но теперь ей захотелось повернуть на север, к той ферме, которая когда-то была ее домом – первым, который она помнила.
Пташка подошла к воротам, ведущим во двор, и встала рядом с ними, глядя на то самое глинистое место, где она впервые встретилась взглядом с Элис. «Моя спасительница. Моя сестра». Деревья с тех пор стали выше, ветви были обнажены, но несколько скукоженных листьев на них все же осталось. Теперь здесь гнездились не скворцы, а грачи. Они кричали, недовольные ее присутствием, и их чужие голоса разносило эхо. Неясная тень, видневшаяся в разрывах тумана, казалась призраком того дома, который она когда-то знала. Из кухонного окна струился желтоватый свет, совсем как в тот вечер, а из трубы бесшумно поднимался дым, темно-серый на фоне сумрачного неба. Куры по-прежнему копались в земле, выискивая зерна. Из свинарника доносилась привычная вонь. Под навесом виднелся стог сена. Гнедая лошадь с сонными глазами прислонилась мордой к воротам конюшни. Пташка смотрела на все это, и ей почти верилось, что она может подойти к двери дома, распахнуть ее и увидеть стоящую у плиты Бриджит, раскрасневшуюся от жара, а в гостиной, поджав под себя ноги, Элис будет сидеть в кресле у камина, читая стихи, или какой-нибудь роман, или одно из писем Джонатана. От этой мысли у нее встал комок в горле, оно заныло, как ушибленное колено, и Пташка заколебалась, готовая шагнуть вперед, словно все привидевшееся существовало на самом деле. «Ничего не изменилось с тех пор, как я впервые здесь оказалась. У меня ничего нет. И сама я никто».
Она пошла дальше, к трактиру «Георг», а затем повернула к платному мосту через Эйвон. По дороге туда Пташка встретила несколько фермеров и деревенских жителей. Никого из них она не узнала, да и те не обратили на нее внимания. Холод и туман располагали к тому, чтобы замкнуться в себе, смотреть под ноги и помалкивать. Пташка вышла на мост, перегнулась через парапет и стала смотреть на серую реку. Она не могла ощутить ее легкого влажного аромата – его перебивали запахи напитавшегося водой луга и дыма из далеких печных труб. Холодный камень парапета вытягивал тепло из ее тела, но Пташка этого не замечала. С того места, где она стояла, было видно дерево влюбленных – теперь это была едва заметная в наступающих сумерках темная масса склонившихся к воде оголенных ветвей, похожая на сгорбившегося человека. На порыжевшей траве лежал иней. Он покрывал и алые плоды на кустах шиповника, и ягоды боярышника на густых живых изгородях, растущих вдоль дороги. У берега, где течение замедлялось, образовалась корочка льда, под которой плескалась вода. Пташка глядела на дерево влюбленных так долго, что у нее заболели глаза и выступили слезы. Но вдруг она увидела, как под ивой что-то шевельнулось.
