– Она ни за что не предала бы его. Она бы не изменила Джонатану Аллейну.
– Она цеплялась за память об этом хромом дурне, как монахиня за свой проклятый крест. Элис и встретиться-то со мной согласилась лишь оттого, что я поклялся вскрыть себе вены, коли она откажется. Она пыталась меня отговорить. Боже, как она убеждала забыть ту преданную и бесконечную любовь, в которой я ей клялся! Она была красноречива, как заправская проповедница, черт бы ее побрал. Сперва сидела и терпеливо слушала, как я перед ней распинаюсь, а потом сладеньким голоском начинала меня уверять, что все бесполезно, ее сердце навеки принадлежит другому, хотя тот и не может на ней жениться. А когда я пообещал утопиться в реке, если она не захочет со мной убежать, эта чертовка просто посмотрела на меня, так, знаешь, серьезно и спокойно, и заявила: «Прошу вас, не делайте этого, сэр. Лучше попробуйте меня забыть. Вы еще полюбите кого-нибудь снова», – гнусаво пропел он, пародируя голос Элис.
– Она осталась ему верна, – прошептала Пташка. – Так, значит, когда Элис не поддалась на твои чары, миссис Аллейн велела ее убить?
– Нет! Не так… во всяком случае, не напрямую. Конечно, я знал, что Джозефина хочет ее смерти. Но мне этого не поручали. Я только… хотел ее припугнуть. Нагнать страху, чтобы она стала мне подчиняться, чтобы меня приняла…
– Нагнать страху, чтобы она тебя полюбила? Да ты жалкий дурак, Дик Уикс.
– Однако, Пташка, это не помешало тебе быть моей девкой, – усмехнулся Дик.
– Что ты с ней сделал?
– Просто ударил кулаком. Всего-навсего один хук по смазливому личику. Конечно, я ее сперва тряс и выкрикивал угрозы… Но она заявила, что если я ее люблю, то должен отпустить. Вот и пришлось двинуть в челюсть. Она упала и… и… но от этого она не должна была умереть! Я ударил совсем несильно! Элис побледнела, как сама смерть, упала на землю и стала хватать ртом воздух, точно рыба, которую вытащили из воды. Если б не разбитая губа, я бы сказал, что в ее лице не оставалось ни кровинки. Сперва мне показалось, что она меня разыгрывает… Думал, притворяется. Но потом она… перестала дышать. – Дик покачал головой, словно в недоумении. – Боже, с тех пор мне тысячу раз снилось, как она хватает воздух окровавленным ртом, – проговорил он, вздрогнув. – Но силы моего удара не хватило бы, чтоб отправить ее на тот свет… нет, удар был слабый! Я бил женщин достаточно часто и знал, с какой силой нужно это делать.
– Ах ты, собака, – пробормотала Пташка. Она едва могла говорить, и ее трясло так сильно, что во рту стучали зубы. – У нее было больное сердце… и оно могло не выдержать потрясения. Ей нельзя было волноваться.
– Это не моя вина. Я не хотел, чтобы она умерла.
– Где? – проговорила Пташка так тихо, что произнесенное слово скорее походило на нечленораздельный стон. – Где? – повторила она.
– Здесь. Элис лежала там же, где сейчас лежишь ты, – приблизительно, – ответил Дик безжизненным голосом.
Он опять покачал головой, и в его глазах показались слезы. Почему-то, увидев их, Пташка разозлилась, как никогда в жизни.
– Нет, где она сейчас?
Покачиваясь, Пташка медленно встала на колени, а затем поднялась на ноги. Потом она сжала руки в кулаки, хотя на это ушли последние силы. Дик не обращал на нее внимания и по-прежнему глядел на то место, где недавно была Пташка. Он пошатывался и с трудом сохранял равновесие.
– Я думал, меня за это полюбит хотя бы миссис Аллейн. Разве я не нашел наилучший способ убрать с дороги эту девчонку? Но куда там… – Дик наклонился, чтобы поднять бутылку, качнулся вперед и едва не упал. Поняв, что она пустая, он нешироко размахнулся и бросил ее в воду. – Это мое место, – пробормотал он. – Вскоре после случившегося нас уволили. Отца и меня вместе с ним. Я ради нее в восемнадцать лет стал убийцей, а она после этого не захотела меня видеть. Даже не позволяла себя целовать, как прежде, и не разрешала гладить груди. Джозефина давала понять, что отдастся мне до конца, если я сделаю, как ей нужно. Она заставила меня так думать.
– Все это время… Все это время… Где она теперь? Отвечай, чертов ублюдок! – выкрикнула Пташка, чувствуя, что взрыв ярости придал ей сил. Оскалив зубы, она набросилась на него, норовя вцепиться в глаза, из которых катились лживые, пьяные слезы. Озадаченный Дик принялся неуклюже отбиваться, одновременно пытаясь схватить ее за руки и нанести удар.
– Все это время ты изводила Джонатана Аллейна практически ни за что, Пташка! Совсем ни за что! По правде сказать, это порой меня забавляло, – усмехнулся он, и на его лице появилось жестокое выражение.
– Мерзавец! – взвизгнула Пташка и со всей силы толкнула его в грудь, мечтая лишь о том, чтобы он исчез, испарился.
Дик попятился, зацепился каблуком за корень, пошатнулся и плашмя рухнул в воду.
При падении поднялся фонтан брызг, выглядевших особенно белыми на фоне сгущающейся темноты, а всплеск показался Пташке невыносимо громким. Тяжело дыша, она стояла на берегу и смотрела. Дик вынырнул, кашляя, отплевываясь и протирая глаза. Река у ивы была недостаточно глубокая, чтобы он мог утонуть. «А жаль. Однако нужно бежать. Нужно убраться отсюда прежде, чем он выберется». Но Пташка словно приросла к месту. Дику в том месте, где он стоял, вода была по грудь, и он тяжело дышал.
– Я вытрясу из тебя всю твою никчемную жизнь, проклятая чертовка! – проговорил Дик, но его голос теперь казался до странного хриплым, и, когда он двинулся к берегу, его движения были неловкими и замедленными, словно он брел по глубокому снегу, а не по воде.
– Где она теперь? Что ты сделал с ее телом? – снова спросила Пташка.
Дик не ответил. Похоже, он был занят собой. Его тело пронизала судорога, и он нахмурился в замешательстве.
– Холодно, – пробормотал он сквозь лязгающие зубы. – Как холодно. Ноги… свело… – Он оступился, и его голова снова скрылась под черной водой. – Пташка, помоги! – крикнул Дик, вынырнув; в его голосе звучала паника. – У меня нет сил!
– Мне сдается, что зрелый мужчина, который хорошо знает, с какой силой нужно ударить женщину, чтобы ее не убить, не должен испытывать затруднений, когда ему надо выйти из реки на берег, – проговорила Пташка ледяным тоном. – Если он, конечно, не напился так, что стал беззащитнее котенка.
С этими словами она не мигая посмотрела на Дика и не двинулась с места.
– Помоги!
– Вылезай сам.
Лицо Дика стало белым, как плывущий над рекой туман, дыхание неровным, и выдыхаемый воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы. Он снова двинулся к берегу, на этот раз ему это удалось, и он ухватился пальцами за тонкий лед у самого края воды. Потом выполз на замерзший ил, нащупал корень и попытался за него ухватиться, но пальцы не слушались. Он удивленно посмотрел на них – так, словно они были чужие.
– Пташка, помоги. Пожалуйста. Вытащи меня, я не выберусь сам. Я не могу.
Пока он говорил, над водой показались его ноги, оказавшиеся теперь на плаву, и ему пришлось откинуть голову назад, чтобы не захлебнуться. При каждом выдохе на воде стали появляться небольшие пузыри.
– Рассказывай, где ее похоронил, – велела Пташка, глядя на него сверху вниз и чувствуя, как к ней возвращаются спокойствие и ощущение безопасности.
– Если поможешь, скажу. Клянусь, что не обману, – заверил он.
Течение подхватило его ноги, развернуло и старалось утащить по направлению к Бату. Глаза Дика от страха вылезли из орбит, и он в отчаянии замолотил по корню руками, пальцы на которых не желали сгибаться.
– Вытаскивай! Вытащи, и я покажу тебе точное место! Иначе его ни за что не найти, Пташка! Ни за что на свете!
– Нет, говори теперь!
Счет времени пошел на секунды. Течение относило Дика от берега. Он впился глазами в корень, который мог его спасти, и молотил по воде руками, поднимая фонтаны брызг, но безрезультатно.
– П… Пташка, умоляю, – прохрипел он.
«Еще немного, и ему будет не выбраться». Пташка оглянулась вокруг, ища какую-нибудь палку, чтобы протянуть утопающему, однако ничего не нашла. Нахмурившись, она сделала шаг к краю воды, к Дику, и остановилась, замерев в нерешительности.
