– Не думал, что дождусь этого дня, – заметил Аполлодор, глядя на уборщиков, подметающих пустую площадь, которой скоро предстояло заполниться людьми.
– Празднования победы над парфянами? – спросил Марк.
– Нет – дня, когда Адриан проедет по улицам Рима как Цезарь. Мне он все еще кажется мальчишкой. Видимо, я считал, что Траян будет жить вечно.
– Как, очевидно, и сам Траян, – отозвался Марк. – Говорят, он не желал составлять завещание даже на смертном одре, уже парализованный и раздувшийся, как аравийская гадюка. Еще болтают, будто он хотел умереть, не назвав преемника, – в подражание Александру Великому. Ума не приложу, как Адриан стал императором.
– Тут заметна рука Плотины, – ответил Аполлодор. – Конечно, Адриан был очевидным претендентом, но именно Плотина подтвердила его легитимность. Она во всеуслышание объявила, что ее муж с последним вздохом выбрал Адриана, а своих верных придворных обязала поддерживать каждый Адрианов шаг. Поговаривают, у Плотины с ним любовь, которой они предавались за спиной мужа.
– Такое возможно?
– А сам-то как думаешь, зная Адриана? – рассмеялся Аполлодор. – Подозреваю, Плотина питает к нему скорее материнские чувства. Тебе так не кажется? О, я уверен, что она без ума от него, как бывает между немолодыми матронами и юнцами, но вряд ли у них плотские отношения.
– Полагаю, сразу после триумфа Адриан отправится на войну, – сказал Марк.
– Почему же?
– Я слышал, что огромное количество недавно захваченных территорий объято мятежом. Восстания грозят свести на нет все молниеносные завоевания Траяна. Адриану придется вернуться и заново завоевать земли, чтобы не потерять их.
– Не обязательно, – возразил Аполлодор. – Я говорил с ним вчера – ты ведь понимаешь, зять, что сведения совершенно конфиденциальны? – В серьезных разговорах Аполлодор обычно называл Марка не Пигмалионом, а зятем. – Адриан считает новые восточные провинции бесполезными. Мол, Траян переусердствовал. Мало бунтов на новых территориях, так еще и евреи опять докучают: устроили кровавые восстания в Александрии и Кирене, а на острове Кипр идет настоящая война. Погибли десятки тысяч. По мнению Адриана, куда важнее справиться с евреями, чем удержать Ктесифон. И вместо того чтобы тратить людей и средства на нескончаемую войну за восточные провинции, Адриан хочет отдать беспокойные земли римским ставленникам и укрепить восточные рубежи цепочкой зависимых государств.
– Похоже, он тщательно обдумал стратегию еще до того, как стал императором.
– Подозреваю, что да. Ты же знаешь, у Адриана всегда свое мнение, о чем бы ни шла речь.
Марк нахмурился:
– Получается, триумф устроен по случаю захвата того, что Адриан намерен отдать.
– Разве не смешно? – рассмеялся Аполлодор. – Но мы с тобой свое дело сделали. Украсили город с таким блеском, будто Адриан готов удерживать завоеванные провинции тысячу лет.
На вершину колонны пали первые лучи солнца. Статую Траяна словно охватило золотое пламя.
Марк опять зевнул и клюнул носом, закрыв глаза.
– Не вздумай заснуть, Пигмалион, когда окажешься дома, а то пропустишь триумф. И ничем другим не занимайся, разве только вы с Аполлодорой соберетесь зачать ребенка сей же час! – С сердечным смехом Аполлодор хлопнул Марка по спине и привел в чувство, хотя тот почти заснул. – Придет ли Луций?
При упоминании отца Марк испытал укол тревоги и резко очнулся:
– Нет, не сможет. В последнее время ему нездоровится.
На самом деле Луций Пинарий, которому исполнилось семьдесят, уже месяц был прикован к постели, страдая от головокружения и слабости в ногах. Илларион, который тоже сильно одряхлел, не отходил от хозяина и часто читал ему старые письма Аполлония Тианского, который продолжал посещать Луция в сновидениях. У постели в качестве напоминания, что смерть не страшна, Луций держал сброшенные Учителем железные кандалы. Как Аполлоний сумел отринуть оковы, так и Луций предвкушал миг, когда его душа покинет земной каркас, вознесется и сольется с Божественной Сингулярностью.
* * *
Через несколько часов Марк, стоя под безоблачным небом и ярким солнцем, ждал прибытия триумфальной процессии. Аполлодор, с которым поздоровался знакомый, немного отошел и увел с собой Аполлодору, так что Марк остался один в толпе.
Задолго до того, как шествие достигло колонны, он услыхал громовую реакцию множества людей, которые выстроились вдоль маршрута, пролегающего через весь город. Ликую щий гул приближался, пока наконец не показались первые трубачи.
За ними следовали магистраты и сенаторы в тогах с красным кантом; одни непринужденно переговаривались, словно не впечатленные шумихой; другие выступали с приличествующим достоинством. Затем появились белые быки, обреченные на заклание в храме Юпитера на Капитолийском холме; далее потянулись бесчисленные повозки с горами трофеев, изображениями и макетами покоренных городов, включая Ктесифон, Вавилон и Сузы, а также целый сонм пленных в цепях и лохмотьях, среди которых плелись и мелкие царьки, низложенные Траяном.
Наконец, предшествуемая ликторами с венками и фасциями, прибыла триумфальная колесница. Траян, став императором, прославился тем, что вступил в город пешком, и теперь с Адрианом соседствовала его эффигия. Восковую копию изготовили и раскрасили так искусно, что она казалась живой. Укрупнять фигуру не потребовалось, благо и при жизни Траян возвышался над остальными.
– Неизбежен вопрос: кто крепче из тех двоих в колеснице? – раздался голос возле уха Марка.
Повернувшись, он узнал Фавония. Со скуррой был Светоний. Начальник архивов поднял бровь:
– По-моему, новый император необычно оживлен и расслаблен. Ты только глянь, как Адриан улыбается и машет толпе, – нет, погоди, ведь я смотрю на эффигию Траяна! – съязвил он.
– Думаю, Адриану не нравится, когда на него глазеют, – заметил Марк, вынужденный признать, что молодому правителю явно неуютно стоять рядом с улыбающимся восковым изображением предшественника.
– Говорят, Веспасиан счел свой триумф утомительным до зубовного скрежета, – отозвался Светоний. – В архиве есть письмо, где он пишет: «Какой же я старый глупец, что возжелал столь нудных почестей!»
– Кто знает, о чем думает наш новый император, лицо-то скрыто бородой, – сказал Фавоний. – О ней только и разговоров. Светоний, у нас хоть раз был бородатый император?
Архивист задумался.
– Нерон изображен с бородкой, но щеки и подбородок выбриты. А вот чтобы настоящая борода? Нет. Адриан первый.
– Может, он таким манером хочет напомнить нам, что мнит себя философом? – спросил Фавоний. – Или уподоб ляется заросшим простым солдатам, которые никогда не бреются в течение военной кампании? Вон там, на колонне, показаны бородатые римляне, избивающие даков.
– Лично мне растительность у него на лице кажется безупречно ухоженной, – возразил Марк. – Не каждый мужчина способен отпустить такую роскошную бороду. По-моему, она весьма идет императору.
От него не укрылись побуждения Адриана: борода скрывала те самые рубцы на щеках, из-за которых он так терзался. В качестве протеже Траяна Адриану приходилось чисто бриться и поддерживать вид, ценимый бессчетными поколениями римской знати. Но ныне он стал императором и мог поступать, как ему заблагорассудится, даже отпустить бороду.
– Предсказываю, что ровно через год бородами обзаведется большинство сенаторов и практически все льстецы в До ме народа, – ухмыльнулся Фавоний, – даже старые евнухи, оставшиеся со времен Тита, пусть им и придется ее приклеивать!
– Сущая правда! Безбородыми останутся только юнцы, которым захочется привлечь внимание Цезаря, – подхватил Светоний.
Колесница остановилась у подножия колонны. Адриан сошел с повозки, держа в руках урну с прахом.
– Так задумано, – пояснил Марк, который отвечал за создание маленького склепа для урны предыдущего императора.
– Сенату пришлось отдельно узаконить процедуру, – заметил Светоний. – До сих пор останки императоров помещали в саркофаги, находящиеся за старыми городскими стенами. Но Адриан решительно постановил, что колонна Траяна должна стать и гробницей Траяна.
