Фавоний поднял взгляд на колонну:
– В месте последнего упокоения Траян всегда останется стоять! Завидую старику!
К Адриану присоединилась Плотина, они поместили урну в хранилище. Затем Адриан произнес панегирик Траяну, перечислив его свершения не только как строителя и воина, но и как друга народа и сената Рима. Траян сдержал свое слово и за все правление не убил ни одного сенатора – обет повторил и Адриан, – а в числе его высочайших заслуг значилось развитие основанной Нервой системы благотворительности для сирот и детей бедняков: дело, которое новый император обещал продолжить.
– Но сегодня, – объявил Адриан, – мы, разумеется, празднуем его успехи на поле брани и в особенности те завоевания, за которые сенат удостоил Траяна титула Парфянский. Мы празднуем победу над многочисленными врагами и покорение многих городов: Низибии и Батны, Аденистры и Вавилона, Артаксаты и Эдессы…
Адриан продолжал в том же монотонном духе. Его ораторский стиль был удивительно скучен. Видимо, он устал или разволновался, поскольку часто теребил бороду и время от времени в его речи пробивался прежний испанский акцент, как заметил Марк.
Фавоний вздохнул:
– Он просто зачитывает список и опускает сочные подробности; все равно что подать кости без мяса! Ты знаешь историю о встрече Траяна с царем Осроены Абгаром?
Марк пожал плечами. Он уже собирался шикнуть на скурру, чтобы тот умолк, но вмешался Светоний:
– Я слышал одну версию, но мне интересна и твоя, Фавоний.
Глаза у скурры загорелись.
– Что ж, я точно не знаю, где находится Осроена, но название крайне диковинное…
– Одно из мелких царств в древней стране Месопотамия, – объяснил Светоний. – Столицей ему служит Эдесса, которая находится невдалеке от верховий Евфрата.
– Никогда не был силен в географии, – повинился Фавоний. – Так или иначе, царь Абгар, точно цыпленок меж лисой и волком, до смерти боялся и римлян, и парфян, и, едва они подступали к нему с переговорами, он в панике удирал. И долгое время, пока Траян кружил поблизости и добивался встречи, Абгар игнорировал все призывы и не высовывал носа в надежде, что римляне просто уйдут. Но ему кто-то донес о страсти Траяна к мальчикам, и Абгар вздохнул с облегчением, ибо, по общему мнению, прекраснейшим отроком Востока являлся его родной сын, князь Арбанд. Траян уже отчаялся встретиться с царем и двинулся восвояси, оставив одного из своих полководцев с наказом разорить Эдессу, когда Абгар с царской свитой поспешил за ним и настиг на границе. Тем вечером Абгар разбил у дороги огромный шатер и закатил Траяну щедрый пир, усадив рядом с ним на подушки князя Арбанда – кого же еще! Траян воспылал к юнцу неописуемой страстью; прошел слух, что он отправил Адриану шифрованное письмо, где объявил: «Я встретил прекраснейшего отрока из всех, что рождались на свет!» В завершение вечера Абгар заставил сына развлечь Траяна каким-то варварским танцем. Дальнейшее мы можем только домыслить, но дипломатия Арбанда явно оказалась успешной, потому что Траян пощадил Эдессу и оставил Абгара на троне в качестве римской марионетки.
Светоний нахмурился:
– Но не Абгара ли мы видели в цепях, плетущимся с остальными свергнутыми Траяном правителями?
– О да, впоследствии удача изменила царю. Когда Траян, захватив Вавилонию, плыл по Евфрату с намерением взглянуть на Персидский залив, пришли вести о восстании в Осроене. Царь Абгар обвинял в смуте парфянских подстрекателей и еврейских бунтовщиков, но в Эдессу вступили простоволосые берберийские конники Лузия Квиета, опустошили город, а самого Абгара низложили. Вот нынче он и прошел перед нами в цепях.
– А что стало с князем Арбандом? – осведомился Марк.
– Хороший вопрос, – сказал Фавоний. – Его не было среди пленных – смазливый щенок выделялся бы из своры старых шелудивых псов! Поскольку Траян имел похвальный обы чай давать образование мальчикам, которых уже пользовал, держу пари, что Арбанду выделили наставника и отослали в какую-нибудь греческую академию. А может, сегодня на пиру Арбанд исполнит свой дикарский танец уже для Адриана!
Скурра откровенно потешался. Его не интересовала участь Арбанда: история отрока лишь дала ему материал для непристойной байки. Марку же вспомнились ужасы, виденные в Дакии, и он ощутил жалость к танцующему князю, который всем пожертвовал ради спасения отцовского царства.
Адриан между тем подобрался к концу хвалебной речи и перечислял почетные имена покойного императора: Дакик – покоритель Дакии, Германик – покоритель Германии и, разумеется, Парфяник.
– Но из всех титулов, дарованных ему благодарным народом и сенатом Рима, он превыше всего гордился одним, прежде не слыханным: Оптим, лучший из императоров.
Толпа, почувствовав, что панегирик почти окончен, ответила громовым ликованием. Невозможно было сказать, кому кричат: «Да здравствует Цезарь!» – Траяну или Адриану. То гда Светоний шагнул вперед и назвал нового императора по имени:
– Да здравствует Адриан! Да будет долгим твое правление!
Его клич подхватили другие. Адриан, принимающий славословия с неизменно неуверенным видом, заметил инициативу Светония и благодарно кивнул в его сторону.
Когда возгласы поутихли, Фавоний сверкнул глазами, словно придумал нечто умное, выступил вперед и крикнул:
– Да здравствует Адриан! Да будет он счастливее Августа! Да будет он лучше Траяна!
Светоний поджал губы в ответ на столь смелое воззвание:
– Счастливее Счастливейшего? Лучше Лучшего? Слушайте, слушайте! – Он громко повторил фразу, и то же сделали многие прочие.
– Да будет он счастливее Августа! – галдел народ. – Да будет он лучше Траяна!
Марк разглядывал нового императора, который был искренне тронут таким взрывом доброжелательности. Но даже радуясь, Адриан, как заметил Марк, то и дело прикасался к лицу. Другим могло показаться, что император поглаживает бороду, как делают умудренные философы, но Марк знал: тот думает о скрытых под нею рубцах.
* * *
Вечером, когда Марк с Аполлодором вернулись домой, их встретил в дверях заплаканный Илларион. Марк бросился в отцовские покои.
Луций Пинарий так исхудал за последние месяцы, что его тело, казалось, даже не приминало постель. Руки были сложены на груди. Глаза закрыты. На лице застыла улыбка.
– Это случилось во сне, – сообщил Илларион. – Я зашел взглянуть на него. И сразу все понял, едва переступив порог. Я поднес к ноздрям зеркало и убедился, что он не дышит.
Марк дотронулся до фасинума. Он огляделся, гадая, задержался ли дух отца или уже воспарил к Аполлонию и Божественной Сингулярности. Затем посмотрел на лицо Луция Пинария и разразился рыданиями.
Он больше не услышит отцовского голоса. Он так и не узнает имени матери.
120 год от Р. Х.
В бодрящий осенний день Марк с Аполлодором приступили к одному из труднейших за всю карьеру дел. Они направлялись к Колоссу.
Первоначально громоздкая статуя Нерона стояла во внутреннем дворе Золотого дома. Ее оставили на прежнем месте, когда Веспасиан ликвидировал сам двор, а лик скульптуры изменили, чтобы бог солнца Сол уже не походил на Нерона. Монумент десятилетия простоял спиной к амфитеатру Флавиев, возвышаясь над южной частью древнего Форума и взирая на Капитолийский холм поверх храмов и государственных учреждений.
Адриан разрешил возвести на этом месте новый храм. Колосса предстояло переставить. Задача была особенно важна для императора, поскольку он лично проектировал святилище. Аполлодора даже не подпустили к чертежам.
– Твое дело – просто переместить Колосса, – сказал ему Адриан солнечным днем, когда они осматривали участок. – Я хочу, чтобы статую сдвинули намного ближе к амфитеатру. Сейчас покажу куда.
Едва Аполлодор увидел выбранное место, он выразил опасения:
– Во время игр к амфитеатру и так не протолкнуться. С Колоссом положение только усугубится. И возникает вопрос пропорций: если статуя окажется так близко к амфитеатру, то оба сооружения выпадут из общего ряда. При взгляде издали создастся пренеприятный контраст. Чем забивать проход…
