Ах да, за несколько лет до того было еще одно письмо – от кого бы вы думали? От мистера Брокльбанка! Он клялся, что его художественная лавка прямо-таки процветает. Зенобия (его «старшая дочь»!) умерла через пару месяцев после того, как мы сошли на берег. Якобы она наказала передать мне что-то вроде: «Скажите Эдмунду, что я сжигаю все мосты». Дьявол ее побери, да в те времена в Сиднее не было никаких мостов, а наше корыто – не пароход, так что никакого капитанского мостика на нем и не было!
Итак, что я помню. Мисс Чамли и мисс Оутс сошли на берег. Я помог Марион сесть в шарабан, мисс Оутс довольно ловко залезла сама. Не знаю, как это у нее вышло, но к тому моменту, как я оглянулся, она уже сидела наверху и, вцепившись в ручки по бокам сиденья, озирала окрестности.
– Ну как, устроились? Мисс Оутс, мисс Чамли?
– Очень удобно, спасибо, сэр. Можно попросить вас об одном одолжении?
– О чем хотите!
– Давайте уедем подальше от воды. Мне так надоело море!
– Разумеется, мадам. Мы двинемся прочь от берега.
Так мы и сделали. Не могу сказать, что поездка была такой уж бодрящей. Угрюмый, коренастый одер привык скорее к похоронам, чем к прогулкам. Я заставил его пойти неким подобием рыси, но это была очень вялая рысь, которая вскоре сошла на нет. Конек наш несомненно считал, что три пассажира – явный перебор. Я, кстати, был с ним согласен, пусть и по другой причине. Хотя, не скрою, роль «третьего лишнего» мисс Оутс исполняла превосходно. Я осведомился, удобно ли ей, мисс Чамли призвала ее полюбоваться белизной древесного ствола, после чего мы благополучно о ней забыли!
– Я так и думала, что вы пригласите меня полюбоваться окрестностями, мистер Тальбот. Позвольте поинтересоваться…
– Безусловно!
– Есть ли тут виды – дикие заросли, глушь, леса, поля? Дубы, березовые рощицы…
– Единственная приличная дорога ведет в Параматту. А единственный приличный вид – на пристань и на корабли. Догадываюсь, что вам смотреть на них не хочется. Что еще? Постройки у нас, как вы успели заметить, не столичные. Могу провезти вас мимо недавно заложенной церкви – пока что службы идут под открытым небом.
Мисс Чамли яростно отгоняла мошкару от лица, там, где оно не было прикрыто ни шляпой, ни вуалью.
– Благодарю вас, церквей мне и дома хватало. Вы и не представляете, с каким тщанием проявляется забота о бедных сиротках.
– Звучит невесело, мисс Чамли. Судя по всему, хорошо, что на «Алкионе» не было ни корабельного священника, ни случайного пастора, как тот, что путешествовал с нами. Иначе юной леди вроде вас пришлось бы еще тяжелее.
– Да, я тоже так думаю. Ой, какие милые птички!
– Поедем в ту сторону. Здесь могут быть дикари, а их многие пугаются, особенно женщины.
– Замечательно, что Хелен отпустила нас с вами на прогулку!
– Я горд и счастлив, что леди Сомерсет настолько мне доверяет. Мало кому из мужчин посчастливилось нести столь высокую ответственность.
– Вы меня переоцениваете!
– Вас невозможно переоценить – да и не хочется.
– Потому что… Потому что это весьма самонадеянно с моей стороны – и я не хотела бы вас разочаровать. Я понимаю, что это звучит красиво, но боюсь…
– Мне кажется – это прекрасно. Так что я даже… О, мисс Чамли!
– Дженет, вам удобно? Не желаете ли поменяться со мной местами?
– Да, не хотите ли сесть тут, рядом со мной? – еле выдавил я.
Впрочем, мисс Оутс предпочла остаться на своем месте – словно окаменев, она сидела задом наперед и глядела перед собой.
– Вот и кусочек сельского пейзажа, специально для вас, мисс Чамли.
– Мистер Тальбот, а кто эти люди! Неужели…
– Да, это поднадзорные.
– Но они же на свободе, – прошептала Марион.
– Не бойтесь, никто не причинит нам вреда. А насчет свободы – к чему ее ограничивать? Места дикие, бежать некуда – пустыня, синие дали простираются на тысячи миль.
– Вы абсолютно, совершенно в этом уверены?
– Я бы никогда не привез вас сюда, если бы не был уверен! В заключении держат только самых буйных и опасных преступников. Их отсылают на остров, а там и высечь могут. Меня и самого секли в школе, за что я до сих пор благодарен своим наставникам! Именно они сделали из меня человека. Как говорили греки: «Ничего сверх меры» [130]. Родина наша – страна высоких принципов, и мы должны этим гордиться. Для этих людей ссылка – совсем не окончательный приговор. К примеру, несколько дней назад, на праздновании дня рождения Его Величества я обедал за одним столом с бывшим поднадзорным – человеком богатым и уважаемым! Иностранцы упрекают нас за то, что они называют рабством. Нет, это не рабство, не галеры, не темницы, не виселицы и не застенки! Это – цивилизованная попытка исправить и перевоспитать человека! Налево не смотрите – там, в буше, несколько аборигенов.
Мисс Оутс взвизгнула. Мисс Чамли, не оборачиваясь, промолвила тоном, которого я от нее прежде не слышал:
– Возьмите себя в руки, Дженет! Мистер Тальбот заверил меня, что эти создания совершенно безопасны. Какое же все необычное, удивительное – деревья, растения, даже воздух… Ах, смотрите, бабочка! Но сколько же мух!
– Боюсь, с ними ничего не поделаешь – приходится терпеть.
– Нет, ничто не сравнится с жизнью в городе! Надеюсь, нелепое увлечение природой пройдет, и люди вернутся к здравому смыслу!
– Неужели в Индии красот природы меньше, мисс Чамли?
– Калькутта – это, разумеется, город. Однако прежде, чем туда переехать, нам несколько дней пришлось провести у моря, в Мадрасе, в доме тамошнего наместника. Я умирала от желания походить по суше, поэтому никакого удовольствия там не испытала. Тем более наместник нас никуда не пускал!
– Из-за местных жителей?
– О нет! Они очень милые! А наместник запретил нам ходить в языческие святилища – хотя сам, надо сказать, не такой уж и верующий! Вы никогда не видели индуистский храм, мистер Тальбот?
– Боюсь, что нет, хотя о них начитан.
– Интересно, почему для молодой особы считается неприличным посещать здания, построенные в честь другой веры – или пусть даже суеверия. У нас в Солсбери полным-полно разных церквей – даже молитвенный дом квакеров!
Нет, это было уже слишком.
– Ну до чего же вы милы!
– Я так не думаю, но рада, что так думаете вы, хотя вам, на мой взгляд, не стоило этого говорить. Хорошо бы, если бы вы продолжали так считать до тех пор… По-моему, наш буцефал вот-вот остановится.
– Мучение, а не езда. Мисс Чамли…
– Хелен решила, что следовало прислушаться к совету наместника, хотя, по-моему, это был не совет, а приказ! Впрочем, убедить Хелен сложно даже людям почтенным.
– Ее и молодой, вроде лейтенанта Бене, не убедит.
Марион захихикала.
– Ах, мистер Бене! Он испытывал к Хелен такое tendre [131] – весь корабль только об этом и говорил!
– А вы, мисс Чамли?
– Мы в основном о Франции разговаривали. Я всегда рада случаю поговорить по-французски. А вы говорите по-французски, сэр?
– Не так бегло, как мистер Бене.
– Уверена – на вашем корабле ему стало легче, потому что у нас он совсем загрустил. Все время молил о entretien [132], о встрече тет-а-тет – ой, наверное, не следует об этом…
– Прошу, продолжайте!
– Дженет, не слушайте! Сэр Генри страшно разозлился. Понимаете, меня попросили постоять с подветренной стороны, у входа, мистер Бене ворвался в каюту, упал на колени и, декламируя стихи, схватил Хелен за руку. И тут корабль качнуло… Они как свалятся друг на друга! Неожиданно, словно по заказу, сэр Генри вошел в каюту с противоположной стороны, через вторую дверь, которой он обычно никогда не пользовался! Прямо как в театре!
– А потом?
– Он так вспылил! Сэр Генри, я имею в виду. И меня отругал. Можете себе представить?
– Вполне. Хотя сам я не в состоянии на вас обижаться.
