Отпирая дверь, она увидела, что наконец доставили почту.
— О-о… письмо от Элисон, — обрадовалась Рэйчел.
— Оставь. — Ник взял у нее письмо и бросил на столик в прихожей. Они с Элисон всегда друг друга недолюбливали. — Я здесь всего на один вечер. И ради такого случая помести меня в эпицентр своего внимания.
— Ладно, — улыбнулась Рэйчел. — И все же, зачем ты приехал?
— На твое восемнадцатилетие, зачем же еще. Или ты думала, что я пропущу столь знаменательное событие?
— День рождения был три месяца назад, — рассмеялась Рэйчел.
— Знаю. И ты уже решила, что праздновать больше нечего. Вот поэтому сегодняшний вечер и станет таким особенным.
— А если бы этот вечер был у меня занят? — сказала Рэйчел, прикидываясь девушкой нарасхват. — И что ты, собственно, задумал?
— Сюрприз. — Ник привлек ее к себе. — И огромнейший, без ложной скромности говоря.
Вскоре выяснилось, что он не преувеличивал. Поболтав с матерью минут пять, Ник усадил Рэйчел в «порше», и они двинули к северу от Лидса по шоссе А61. У Харвуд-хауса Ник сбавил скорость, на часах было шесть.
— Ты что? — удивилась Рэйчел, когда Ник свернул на извилистую подъездную дорожку. — Там уже закрыто.
— Для большинства — да, закрыто.
Как ему это удавалось? Рэйчел подозревала, что дело было не столько в деньгах, сколько в связях, и часто самых неожиданных, которыми оброс ее брат. Эти связи, вероятно, и позволили ему устроить для себя и сестры приватную экскурсию по галерее с последующим шампанским на террасе и ужином на двоих в Парадных покоях.
Галерея произвела на Рэйчел наибольшее впечатление не в последнюю очередь благодаря двум новым работам Энтони Громли, дополнившим постоянную коллекцию. Сюда бы Элисон, подумала Рэйчел, вот кто был бы в восторге от такого привилегированного показа. Она сфотографировала одну из скульптур и, пока они с Ником дожидались шампанского на террасе, отправила снимок Элисон на Snapchat.
Вскоре на телефоне возникла фотография спальни Элисон в Ярдли.
Эй, Рэйч, ты получила мое письмо?
Фраза просуществовала на экране секунд десять и растворилась в небытии. В качестве ответа Рэйчел быстро сфотографировала парк, простирающийся перед ними в лучах закатного солнца, и написала, водя пальцем по экрану:
Да, скоро отпишу тебе.
Элисон:
Красиво! Ты где?
Рэйчел сделала снимок самого дома и добавила:
С братом. В чудеснейшем месте.
После довольно продолжительной паузы Элисон коротко осведомилась:
Нахера?
Похоже, она что-то не так поняла, решила Рэйчел. Сделала еще один снимок, на сей раз галерейной коллекции, и подписала:
Разве это не в твоем вкусе?
Больше от Элисон ничего не пришло, но Рэйчел сочла это нормальным. Появившийся официант возвестил, что ужин подан.
На следующий день Рэйчел прочла письмо от Элисон и в глубоком волнении немедленно принялась за ответ. Начала она с прочувствованных слов в поддержку Элисон, призывая подругу не стесняться и тем более не стыдиться того, что она поняла о своей идентичности. Поклялась, что они навсегда останутся друзьями, что бы ни случилось. И выразила надежду на скорую встречу, чтобы все обсудить с глазу на глаз.
Не получив ни слова в ответ, Рэйчел поначалу удивилась. Молчание подруги она объяснила занятостью в колледже. Потом и у нее начался первый семестр в Оксфорде, и хотя новые впечатления отвлекали от мыслей об Элисон, недоумение не рассеялось. Она звонила Элисон, слала сообщения, пыталась пообщаться с ней в Фейсбуке — все безрезультатно. Рэйчел задумалась: не обидела ли она подругу каким-нибудь словом или фразой в своем письме? Не прозвучали ли ее уверения в преданности недостаточно искренними? А рассуждения чересчур педантичными: мол, открытие, сделанное Элисон, является не столько поводом для торжества, сколько очередной проблемой в ее жизни? Шли недели, складываясь в месяцы, недоумение убывало, слабело, но до конца так и не рассеялось. В итоге оно трансформировалось в тихую, но занозистую обиду. В конце концов, Рэйчел не в чем себя упрекнуть. Откликнулась, как и должно хорошему другу. И заслуживала немного большего, чем глухое молчание.
* * *
Автобус номер 11 ходит по закольцованному маршруту, объезжая Бирмингем по кругу за два с половиной часа. Разумеется, мало кто из пассажиров проводит в салоне больше получаса. Элисон и Селена, новоиспеченные студентки и уже подруги, сидели в нижнем отсеке автобуса 11А, двигавшегося против часовой стрелки от Борнвиля к Холл-Грин. Девушки ехали домой из колледжа, продремав полтора часа на лекции «Введение в историографию архитектурного метапространства», не сумевшей пробудить в них живой интерес. Не беда. Нельзя же рассчитывать, что все предметы будут невероятно увлекательными.
У сентябрьского солнца еще хватало запала омывать город бледно-золотистым светом, отражаясь в ветровых стеклах автомобилей и на панелях теплиц, возведенных на садовых участках. Когда автобус, вздрогнув, остановился у «зебры», Элисон глянула на телефон: почти половина седьмого. Поездка получалась очень неспешной.
— Ты прямо домой? — спросила Селена.
— Нет. Встречаюсь с мамой в пабе. И с ее новым бойфрендом. То есть «новым» только она его называет. На самом деле это ее старый бойфренд. Просто он опять нарисовался.
— И как ты к этому относишься?
— Лишь бы мама была счастлива, — без особого энтузиазма ответила Элисон. И после паузы: — Твои предки все еще вместе, да?
— Ага, — засмеялась Селена. — Иногда я не понимаю почему, но они упертые, сохраняют брак. Ради нас, детей, наверное, ну и по другим причинам тоже. Молодцы. Среди моих друзей многие прошли через развод родителей. И мало им не показалось. Ты единственный ребенок?
Элисон кивнула.
— Тогда тебе еще хуже. Я хочу сказать, что дома всегда только двое, ты и мама, и спорим, ты о ней заботишься не меньше, если не больше, чем она о тебе.
— Это правда. Вдобавок, знаешь, часто накатывает такое, мать его, чувство одиночества. Сидим на кухне, ужинаем, только мы вдвоем. Если не включить радио или телик, слышно, как на стене часы тикают.
Большие светло-карие глаза Селены смотрели сочувственно:
— Вот что, приходи к нам на обед или ужин когда захочешь… Просто скажи мне, не стесняйся. Нас пятеро, и обычно у нас шумно и весело. Сможешь развеяться.
Глядя Селене в глаза, Элисон вздохнула и вдруг заговорила совершенно иным тоном, взволнованным и доверительным:
— Послушай, мы знакомы всего ничего, но я хочу тебе кое-что рассказать. О себе. Точнее, ты должна об этом знать.
Перемена в ее голосе заставила Селену настроиться на серьезный лад. Выждав, пока мимо них протиснутся к выходу пассажиры, она сказала:
— Хорошо. Выкладывай.
Не говоря ни слова и по-прежнему не отрывая глаз от Селены, Элисон мягким движением взяла свою подругу за руку. Затем тихонько, осторожно, так, чтобы не привлечь внимания других пассажиров, поднесла руку Селены к своему левому бедру и положила ладонью вниз чуть повыше колена. И сжала руку подруги, давая понять, что Селена имеет право — и даже обязана — ответить тем же жестом, стиснув бедро Элисон.
Глаза Селены удивленно вспыхнули. Обе долго молчали — от замешательства и неуверенности. Селена не отводила взгляда от Элисон, не убирала руку с ее бедра, более того, даже не попыталась отдернуть ладонь. Постепенно ее губы растянулись в улыбке, улыбка становилась все шире, обнажая зубы, и наконец, более не в силах сдерживаться, Селена расхохоталась.
— Какого хрена! — воскликнула она, и Элисон рассмеялась вместе с ней. — Какого, нафиг, хрена! — не унималась Селена. На них начали оборачиваться, но им было все равно. — У тебя что, приставная нога?
— Ну! — выдавила Элисон, согнувшись от смеха. — Господи, какое у тебя было лицо!
— Еще бы, я же не понимала, что происходит! А тут такое… типа… что это? Из чего она? Похоже на пластик.
