— Нет, — засмеялась Вэл. — Мы разбежались тыщу лет назад. Сразу после выхода нашего первого альбома.
— Но вы и сейчас в музыкальном бизнесе, верно?
— Конечно. Я сочиняю и пою, иначе я просто не могу жить. Это заложено в моей ДНК.
— Вэл — нереально креативная личность, — вставил Стив, по-хозяйски обнимая свою даму.
— И знаете что? — Вэл в упор смотрела на свою дочь, чей скептицизм, хотя и не высказанный, ощутимо давал о себе знать всем присутствующим. — Черил написала мне сегодня по поводу моей новой песни.
— Да ну? Здорово. И каково ее мнение? — встрепенулась Элисон.
— У нее пока не было времени послушать. Но она говорит, что непременно это сделает, и очень, очень скоро.
— А, здорово. Ура. Это, конечно, реальный прорыв…
Сарказм в голосе Элисон прозвучал резче и горше, чем ей самой хотелось. Вэл опустила голову, не выдержав пристального взгляда дочери, и торопливо отхлебнула джина с тоником.
— Подобный цинизм по отношению к матери совершенно неуместен, и тем более в такой момент, — сказал Стив.
— А тебе какое дело? — набросилась на него Элисон.
— Стив переживает за меня и мою карьеру. — Заступничество бойфренда ободрило Вэл. — Он собирается договориться со студией в его колледже, чтобы для меня выкроили время, и я смогу записать вариант получше. Видишь, он делает что-то конструктивное, обнадеживающее.
— Кстати, солнышко, — Стив потеснее прижался к Вэл, — я уже перебросился парой слов с Риком, инженером на студии, и он сказал, что лучшее время — вечером в четверг. Если ты сможешь приходить после девяти…
Элисон почти не вникала в их разговор. Она кожей чувствовала смущение Селены; наверное, зря она приволокла ее сюда и окунула в самую гущу семейных разборок, это было эгоистично с ее стороны. Вдобавок ее злил Стив, что напористо восстанавливал себя в должности задушевного друга ее матери. Вэл извлекла из сумочки бумагу — с уведомлением о сокращении ее рабочих часов — и теперь обсуждала с ним эту ситуацию.
— Проблема в том, — говорила она, — что если я буду получать меньше, чем сейчас, я не смогу содержать нас двоих. Это совершенно невозможно. А тем более скоро наступит зима, и счета за отопление…
— Не волнуйся, детка, — Стив покрепче обнял Вэл, заявляя свои права еще нагляднее, — разберемся. Только дай мне время все обмозговать.
Бокал Элисон был пуст. Селены тоже. Повторить она не предложила.
— Идем, — сказала Элисон. — Провожу тебя до автобусной остановки.
Селена вскочила с явным облегчением.
Когда в багровом сиянии заходящего солнца они зашагали по Уорвик-роуд, пропахшей жареной картошкой, кебабами и курицей по-ямайски, что готовили в многочисленных заведениях фастфуда, Элисон взяла Селену за руку:
— Прости. Было еще хуже, чем я ожидала.
— Все нормально. Но почему ты не сказала, что твоя мама — знаменитость? Это же потрясающе.
— Ну, она больше не знаменитость, сколько бы себя в этом ни убеждала. Но она до сих пор пишет хорошие песни. И это меня… со многим примиряет.
— О чем они со Стивом разговаривали? — спросила Селена. — Когда она ему показала какое-то письмо?
— Насчет работы. Она работает в библиотеке в Харборне.
— Значит, вот кто она сейчас? Библиотекарь?
Они подошли к остановке. В отдалении замаячил автобус; еще один светофор — и он подъедет к ним.
— На данном этапе да, — ответила Элисон. — Но и с этим не все ладно, ей сокращают часы. У библиотек кончаются деньги.
— Зачем же тогда строят большую новую библиотеку в центре? Тратят миллионы?
— Не знаю… И не спрашивай меня, как все это понимать.
Элисон отвечала машинально: автобус приближался, урча, и она лихорадочно раздумывала, в какой форме должно происходить прощание с Селеной. Объятие, дружеское похлопывание по плечу, поцелуй в щеку? В итоге получилась несблансированная смесь из трех вариантов. Объятие длилось дольше, чем предполагалось обеими, и без нежных поглаживаний по спине тоже не обошлось, а вместо поцелуя они прижались друг к другу щеками, но губы Элисон задели ухо Селены, и воспоминание об этом прикосновении не отпускало Элисон весь вечер, как и тонкий естественный запах, исходивший от ее подруги. По дороге домой она смаковала эти ощущения и вдруг поймала себя на том, что тихонько напевает припев из новой песни своей матери.
Все было бы круто, выше крыши,
Но хочу слышать, как ты дышишь.
Когда луна захватит воду,
Нырну ко дну и брошусь вплавь.
* * *
Перри-Барр — Хандсворт — Уинсон-Грин — Беарвуд — Харборн — Селли-Оук — Коттеридж — Кингс-Хит — Холл-Грин — Экокс-Грин — Ярдли — Стечфорд — «Лиса и гусь» — Эрдингтон — Уиттон — Перри-Барр.
Время шло, дни становились короче и холоднее, пока однажды, в начале ноября, не случилось нечто из ряда вон выходящее.
Рабочие часы Вэл скукожились с четырех полных дней до трех утренних смен в неделю. Зарплату ей уполовинили, и она поневоле все чаще сидела дома. В собачьем холоде. А заодно мучительно размышляя, хватит ли ей денег заплатить за отопление в следующем месяце. К тому же целый день смотреть телевизор в пустой квартире было скучно. Скучно и одиноко.
В среду днем она возвращалась домой из библиотеки на 11-м автобусе. Села в Харборне с намерением доехать до своего дома в Ярдли, дорога обычно занимала минут двадцать пять. Но, когда объявили ее остановку, Вэл передумала. В автобусе было тепло, дома холодно. В автобусе было полно людей, ее дом был пуст. Вид из окна автобуса постоянно менялся, из домашних окон всегда было видно одно и то же. Внезапно она поняла, что ей до смерти не хочется вставать с удобного сиденья и выходить в промозглую сырость.
На часах было 13.15. Совершив полный круг по окраинам города, автобус привезет ее обратно к 15.45. Что ж, замечательно, решила Вэл, — и с тех пор кружить по городу вошло у нее в привычку. Сперва только по рабочим дням, но затем, и очень скоро, она начала прихватывать и вторники с четвергами. Иногда ехала по часовой стрелке, иногда против. Два с половиной часа, когда от нее ничегошеньки не требуется, лишь сидеть смирно, смотреть, как входят и выходят пассажиры, и предоставить своим мыслям бродить окольными путями, под стать медленному круговому движению автобуса.
Ярдли — Стечфорд — «Лиса и гусь» —
Почему у нее в доме так холодно? Потому что ей не по карману оставлять радиаторы включенными на целый день. И даже когда включает, никогда больше не выставляет регулятор на «пятерку», как в прежние зимы. Теперь только на «двойку», а то и ниже. Почему? Потому что библиотека не может ей нормально платить. Потому что правительство радикально сэкономило на библиотечном бюджете. Потому что ныне мы все — предположительно — живем в эпоху «бережливости».
— «Лиса и гусь» — Эрдингтон — Уиттон — Перри-Барр — Хандсворд —
Новое ключевое слово, «бережливость», вошло в обиход всего лишь годом ранее. И что оно означает? В 2008-м случился глобальный финансовый кризис, и некоторые из крупнейших международных банков оказались на грани краха. Из беды их выручили сбережениями простых вкладчиков, за что последние теперь и расплачиваются: социальные услуги минимизировали, пособия урезали. Но оно того стоило, потому что прежде мы жили не по средствам, и вообще «мы все в одной лодке».
— Хандсворт — Уинсон-Грин — Беарвуд —
Собственно, именно по этим причинам Вэл теперь если и включала радиаторы, то только на «двойку», и предпочитала ездить и ездить по кругу на 11-м автобусе, нежели возвращаться домой в промерзшую гостиную. И все же она не могла не думать о биржевых брокерах и фондовых менеджерах, чьи действия довели банки до столь отчаянного положения. Многие ли из них, задавалась вопросом Вэл, включают радиаторы не более чем до отметки «два»? Вряд ли.
