— Как здорово — снова тебя увидеть. Отлично выглядишь.
Она, похоже, не замечала, какой я при виде нее сделался ошарашенный, оторопелый, смешавшийся. А может, замечала, но не хотела ранить мои чувства.
— А где Хоби? — спросил я, не потому что мне хотелось это узнать, а потому что слишком уж это было похоже на сказку — оказаться с ней дома наедине, жутковато даже.
— О-о, — она завела глаза к потолку, — он все-таки помчался в булочную. Я просила его не напрягаться, но сам знаешь, какой он. Захотел купить мне черничных булочек — когда я была маленькой, мама с Велти мне такие покупали. Представляешь, они их там до сих пор пекут — правда, он сказал, что не каждый день. Кофе точно не хочешь? — она шагнула к плите, в походке — лишь легкий намек на хромоту.
Все было настолько невероятно — я с трудом разбирал, что она там говорит. Так оно всегда было, стоило мне оказаться с ней в одной комнате, она затмевала собой все остальное: ее кожа, ее глаза, ее чуть надтреснутый голос, огненные волосы и то, как она держит голову слегка набок, от чего кажется, будто она напевает что-то себе под нос; и свет на кухне перемежался светом ее присутствия, ее цветом, свежестью и красотой.
— Я тебе дисков записала! — она глянула на меня через плечо. — Жаль только, не захватила с собой. Не знала ведь, что заеду к вам. Доберусь до дома и сразу же отошлю по почте.
— И я тебе! — У меня в комнате стояла целая кипа дисков и с ними — вещи, которые я покупал, потому что они напоминали мне о ней, их было так много, что я стеснялся их отсылать. — И книжки еще!
И украшения, промолчал я. И шарфы, и афишки, и духи, и виниловые пластинки, и набор «Воздушный змей своими руками», и игрушечная пагода. Топазное колье восемнадцатого века. Первое издание «Озмы из страны Оз». Покупки эти были способом думать о ней, быть с ней. Кое-что я потом подарил Китси, но все равно я уж точно никак не мог выйти из комнаты с грудой вещей, которые я напокупал ей за все эти годы, потому что будет казаться, будто я совсем спятил.
— Книжки? Отлично! Я как раз дочитала книжку в самолете, нужна новая. Можем поменяться.
— Да, давай.
Босые ноги. Пунцово-розовые ушки. Жемчужно-белая кожа в круглом вырезе футболки.
— Rings of Saturn [67]. Эверетт думает, тебе понравится. Кстати, он передает тебе привет.
— Да, ему тоже привет, — как же меня бесило, когда она притворялась, будто мы с Эвереттом друзья, — я тут… эээ…
— Что?
— Я, знаешь… — У меня тряслись руки, и ведь не с похмелья даже. Только и оставалось надеяться, что она ничего не заметила. — Знаешь, я заскочу к себе на минутку, хорошо?
Она осеклась, легонько хлопнула себя по лбу: вот дурочка.
— Ох, ну конечно! Я тут буду.
Я задышал снова, только когда очутился у себя в комнате и захлопнул дверь. Костюм вчерашний, но сойдет, ничего, но голова грязная, и душ не помешал бы. Бриться или нет? Рубашку поменять? Или заметит? Не покажется ли ей странным, что я тут для нее прихорашиваюсь? Как бы так пробраться в ванную и почистить зубы, чтоб она не заметила? И вдруг меня накрыло встречной волной паники, что я заперся тут у себя в комнате и трачу драгоценные минуты, которые мог бы провести с ней.
Я вскочил, распахнул дверь:
— Эй, — выкрикнул я в коридор. — Пойдешь со мной вечером в кино?
Легкий проблеск удивления:
— Да, давай. А на что?
— Документальный фильм про Гленна Гульда. Очень хочу посмотреть.
По правде сказать, я его уже видел и просидел весь сеанс, притворяясь, что она со мной: представлял, как она отреагирует на ту или иную сцену, представлял, с каким увлечением мы потом станем обсуждать фильм.
— Отличный выбор. А во сколько?
— Часов в семь. Я уточню.
25
Весь день я думал о предстоящем вечере и был вне себя от счастья. В магазине (где я был так занят с «рождественскими» покупателями, что не мог целиком отдаться планам) я раздумывал, что надеть (что-то неброское, никаких костюмов, никакой нарочитости) и куда потом вести ее ужинать — никаких модных ресторанов, нельзя, чтоб она засмущалась или подумала, что я рисуюсь, но все равно, нужно какое-то особенное заведеньице, особенное, миленькое, тихое, чтоб можно было поговорить и чтобы было недалеко от «Фильм-форума» — и, кстати, она же давно не была в Нью-Йорке, наверное, ей понравится, если мы сходим в какой-нибудь новый ресторан («Это местечко-то? Да, тут здорово, рад, что тебе понравилось, просто клад, правда?»), но помимо всего вышеперечисленного (тихое — вот что главное, неважно даже, что там с кухней или с местоположением, только бы не попасть в ресторан, где придется друг другу орать), это еще должен быть такой ресторан, чтоб можно было попасть без брони — и про вегетарианство нельзя забывать. Какое-нибудь симпатичное местечко. Не слишком дорогое, чтоб ее не спугнуть. Нельзя, чтоб она подумала, что я тут в лепешку расшибаюсь; должно казаться, что ресторан я выбрал бездумно, спонтанно. Да как же она может жить с этим ушлепком Эвереттом? Уродские шмотки, зубы торчком, вечно испуганные глаза! Который выглядит так, будто для него зажечь вечером означает поесть бурого риса с водорослями, примостившись за стойкой в магазине с органическими продуктами?
День еле-еле тянулся, и вот — шесть вечера, Хоби провел день с Пиппой и вернулся домой, заглянул в магазин.
— Ну, — помолчав, спросил он бодрым, но сдержанным тоном, который зловещим образом напомнил мне о том, как разговаривала с отцом мама, если приходила домой и видела, что он мечется по квартире на грани срыва. Хоби знал о моих чувствах к Пиппе — сам я ему ни о чем не рассказывал и словечком не обмолвился, но он — знал, а если б и не знал, то все равно бы сразу заметил (да тут и любой прохожий заметил бы), что у меня из ушей валит фейерверк. — Как ты тут?
— Отлично! А вы как погуляли?
— О, чудесно! — С облегчением. — Мы пообедали на Юнион-сквер — мне удалось найти местечко, мы сидели в баре, жаль, тебя с нами не было. Потом мы поехали в гости к Мойре и все втроем дошли до Института Азии, а теперь она пошла покупать рождественские подарки. А, она говорила, вы с ней вечером встречаетесь? — спрашивает как будто невзначай, но в голосе слышится напряженность, как у родителя, который волнуется, стоит ли доверять машину нестабильному подростку. — В «Фильм-форум» идете?
— Да, — занервничав, ответил я.
Не хотел говорить, что веду ее на фильм про Гленна Гульда, потому что он знал, что я его уже видел.
— Она говорила — на фильм про Гленна Гульда?
— Д-да, ммм, очень хочу еще раз посмотреть. Не говори ей, что я уже ходил, — порывисто добавил я и спросил: — А ты… сказал?
— Нет-нет, — он поспешно выпрямился, — не сказал.
— Ну, хм…
Хоби потер нос.
— Ну да, конечно, уверен, фильм-то отличный. Я и сам очень хочу его посмотреть. Но не сегодня, — быстро добавил он. — В другой раз.
— А-а… — Я изо всех сил старался изобразить разочарование, но вышло неубедительно.
— В общем, хочешь, я пока посижу в магазине? Тебе ведь нужно, наверное, принять душ, привести себя в порядок? Если собрался туда пешком идти, то выходить надо не позже половины седьмого.
26
На пути в кинотеатр я невольно улыбался и насвистывал себе под нос. А когда повернул за угол и увидел, что она стоит возле входа, так разволновался, что пришлось притормозить, подуспокоиться и только потом кинуться к ней, подхватить ее сумки (она стоит — куча пакетов в руках, щебечет что-то о том, как прошел день), в полнейшем, полнейшем блаженстве встать рядом с ней в очередь за билетами, прижавшись потеснее, ведь на улице холодно, потом — в кино, красные ковровые дорожки, и у нас с ней есть целый вечер, она хлопает в ладоши — руки в перчатках: «Ой, а может, попкорна?» — «Конечно! (я кидаюсь к стойке) Тут отличный попкорн…» И потом мы с ней вместе идем в зал, и я небрежно касаюсь ее спины, ее бархатистого пальто — безупречно коричневое пальто, безупречно зеленая шляпка и безупречная, безупречная рыжая головка — «Сюда — боковой ряд? Ты не против?», — наших с ней походов в кино (пять раз) мне как раз хватило, чтобы понять, где она любит сидеть, кроме того, я это и так знал — от Хоби, у которого я годами потихоньку выспрашивал все о ее вкусах и предпочтениях, о том, что она любит и чего не любит, вставлял вопросы в разговор небрежно, по одному за раз, почти десять лет подряд: это она любит? а это? — и вот она сама оборачивается ко мне, улыбается — мне улыбается, мне! И в кинозале так много народу, потому что это семичасовой сеанс, народу куда больше, чем мне, с моей-то тревожностью и боязнью людных мест, было под силу вынести, и люди продолжали просачиваться в зал даже после начала фильма, но мне было наплевать, мы с ней могли сидеть хоть в окопе при Сомме, под немецким обстрелом, а я бы замечал только то, что она сидит рядом со мной в темноте, ее рука — возле моей. И какая музыка! Гленн Гульд за пианино, волосы в разные стороны, энергия бьет ключом, голова запрокинута — посланник из мира ангелов, порыв вдохновения подхватил его, несет! Я все косился на нее украдкой, сдержаться не было сил, но только через полчаса наконец осмелился повернуться и как следует поглядеть на нее — на ее профиль, омытый белым экранным светом, и с ужасом понял, что фильм ей не нравится. Ей скучно. Да нет, она расстроена!
