– Суд проходил в Хваммуре, – продолжала Дагга.
– Именно так.
– Знаете, она ведь родом из этой долины.
– Потому я и здесь, – сказал Тоути. – Я имею в виду – в Ундирфедле. Я надеюсь что-нибудь разузнать об Агнес из приходской книги.
Дагга скривилась.
– Я бы тоже могла вам кое-что о ней рассказать.
Она поколебалась, затем велела служанкам увести детей и, пока они не ушли, не проронила ни слова.
– Она всегда была такая, – наконец проговорила Дагга, понизив голос, и настороженно покосилась на Гвюдрун, которая привалилась к стене и как будто задремала.
– Какая? – переспросил Тоути.
Женщина, скривившись, придвинулась ближе.
– Мне неприятно говорить такое, преподобный, но Агнес Магнусдоттир всегда думала только о себе. Только одно у нее на уме и было – как бы возвыситься. Всю жизнь мечтала выбиться в люди.
– Она была бедна?
– Нищая, незаконнорожденная и злокозненного нрава, который совсем не пристал хорошей служанке.
Тоути вздрогнул от этих слов.
– Похоже, вы не очень-то ладили.
Дагга рассмеялась.
– Что верно, то верно. Агнес была совсем другая.
– И какая же?
Дагга замялась.
– Знаете, преподобный, есть люди, довольные своей участью, довольные теми людьми, с которыми их свела судьба, они благодарны Господу и за свою участь, и за этих людей. Агнес не из таких.
– Но ты ее знаешь?
Женщина пересадила хнычущую малышку на другое колено.
– Я не делила с ней бадстову, преподобный, но да – я ее знаю. Знаю примерно так, как в этой долине все знают друг друга. Когда она была помоложе, про нее в этих местах даже стихи ходили. Тогда люди ее обожали и звали Бурфедльская Агнес – по названию хутора, где она жила. Вот только с годами она ожесточилась. С мужчинами у нее не ладилось. Никак не могла остепениться. Долина невелика, и о ней пошла худая слава – за невоздержанный язык и распутный нрав.
С порога комнаты донеслось сдержанное покашливание. Вернулся рослый хуторянин, а рядом с ним стоял еще один мужчина, зевая и почесывая жесткую щетину на шее.
– Вот, преподобный Торвардур Йоунссон, познакомьтесь – это преподобный Пьетур Бьярнасон.
Ундирфедльская церковь была невелика – всего шесть скамей со спинкой, а стоячие места только позади них. Тесновато, чтобы вместить всех хуторян, подумал Тоути, а преподобный Пьетур рассеянно поправил на носу очки в проволочной оправе.
– Ага, вот и ключ. – Священник нагнулся к сундуку, стоявшему у алтаря, и принялся возиться с замком. – Так ты, говоришь, поселился в Корнсау?
– Нет, я только приезжаю туда время от времени.
– Что ж, по крайней мере, хорошо, что этим не приходится заниматься мне. Как тамошние хозяева?
– Я с ними почти не знаком.
– Нет, я имел в виду – как они приняли то, что приходится содержать под своим кровом убийцу?
Тоути вспомнил о резких словах, которые вырвались у Маргрьет в ночь, когда Агнес привезли из Стоура-Борга.
– Пожалуй, без особой радости.
– Ну да они исполнят свой долг. Славное семейство. Младшая дочь – настоящая красавица. Такие ямочки! Прилежна и весьма умна.
– Речь о Лауге, верно?
– Именно о ней. Обошла сестру по всем статьям. – Священник с видимым усилием водрузил на алтарь большую книгу, переплетенную в кожу. – А вот и то, что нам нужно. Итак, мальчик мой, сколько лет этой женщине?
Такое бесцеремонное обращение покоробило Тоути.
– Точно не скажу. Думаю, немногим больше тридцати. Вы разве ее не знаете?
Священник фыркнул.
– Я и сам живу здесь всего одну зиму.
– Какая жалость. Я надеялся порасспросить вас о ее характере.
Собеседник насупился.
– Мертвое тело Натана Кетильссона говорит о ее характере красноречивее всяких слов.
– Возможно, однако мне хотелось бы разузнать хоть что-то о том, как она жила до злосчастного происшествия в Идлугастадире.
Преподобный Пьетур поглядел на Тоути поверх очков.
– Ты чересчур молод для того, чтобы быть духовником этой женщины.
Тоути покраснел.
– Она сама захотела, чтобы это был именно я.
– Что ж, если и существуют какие-то стоящие сведения о ее характере, они наверняка сыщутся в приходской книге. – Преподобный Пьетур принялся бережно перелистывать пожелтевшие, исписанные небрежным почерком страницы. – А вот и она. Год рождения 1795. Родилась на хуторе Флага, мать – Ингвельдур Равнсдоттир, отец – Магнус Магнуссон. Незамужняя. Внебрачный ребенок. Появилась на свет 27 октября, окрещена на следующий день. Что еще ты хотел узнать?
– Ее родители не состояли в браке?
– Так тут написано. Вот: «Отец проживает в Стоуридалюре. Более ничего, достойного упоминания». Ну, что еще ты бы хотел посмотреть? Насчет ее конфирмации? Вот, пожалуйста. Пару месяцев назад сислуманн Блёндаль велел мне сделать копию этой записи. – Священник фыркнул и поддернул очки к переносице. – Запись перед тобой. Можешь прочитать ее сам.
С этими словами он подвинулся, чтобы пропустить Тоути к книге.
– 22 мая 1809 года, – прочел Тоути вслух. – Конфирмована четырнадцати лет от роду, вместе с… – он сделал паузу, мысленно подсчитал, – с пятью другими детьми. Но ведь ей тогда должно было сравняться тринадцать!
– Что там еще? – Священник, который все это время поглядывал в окно, обернулся к Тоути.
– Здесь написано «четырнадцати лет от роду», но в мае Агнес должно было исполниться только тринадцать.
Священник пожал плечами:
– Тринадцать, четырнадцать – какая, собственно, разница?
Тоути покачал головой:
– Никакой, разумеется. А здесь что написано?
Преподобный Пьетур наклонился над книгой, обдав Тоути своим дыханием. От него пахло рыбой и бренвином.
– Дай-ка глянуть… Ага, трое из этих детей – Гримур, Свейнбьёрн и Агнес – выучили весь катехизис. Дальше следуют обычные для такого случая комментарии.
– Агнес хорошо проявила себя?
– Здесь сказано, что она обладала «недюжинным умом, а также глубокими познаниями и пониманием христианства». Жаль, что впоследствии она перестала следовать его заветам.
Тоути пропустил эту реплику мимо ушей.
– «Недюжинным умом…» – пробормотал он.
– Да, так там и написано. Ну что ж, преподобный Торвардур, желаешь ли ты, чтобы мы и дальше торчали в этом промозглом холоде, изучая чужие родословные, или же вернемся к хорошенькой женушке Хаукура за сытным завтраком и порцией кофе – ежели, конечно, у них кофе найдется?
* * *
– Преподобный Тоути!
Маргрьет открыла, едва молодой священник бойко постучал в дверь.
– Как это мило, что вы к нам заглянули. Мы уж думали, что вы вернулись на юг. Входите.
Маргрьет закашлялась, распахнув дверь шире, и Тоути увидал, что она держит, прижимая к бедру, увесистый мешок.
– Позволь, я помогу, – сказал он.
– Не утруждайтесь, преподобный, не утруждайтесь, – прохрипела Маргрьет, жестом маня его вслед за собой по коридору. – Я и сама прекрасно справляюсь. Наши работники вернулись из Рейкьявика. – Она обернулась к Тоути и одарила его слабой улыбкой.
– Понимаю, – отозвался он. – От купцов.
Маргрьет кивнула.
– Вполне недурно закупились. Мука без жучка, не то что в прошлом году. А еще они привезли соль и сахар.
– Рад это слышать.
– Кофе хотите?
– У вас есть кофе? – изумился Тоути.
– Мы продали всю шерсть и немного вяленого мяса. Йоун сейчас косы правит перед страдой. Так выпьете кофейку?
Она ввела Тоути в бадстову и отдернула занавеску, приглашая его пройти в гостиную.
– Подождите тут, – распорядилась она и вышла, тяжело ковыляя и все так же прижимая мешок к бедру.
Тоути присел на стул и принялся водить пальцами по шершавой столешнице. Он услышал, как в кухне бурно закашлялась Маргрьет.
– Преподобный Тоути? – вполголоса окликнули из-за занавески.
Тоути вскочил и проворно отдернул занавеску. Агнес заглянула в гостиную и приветственно кивнула ему.
