Он заметил, куда я смотрю.
— Нет, видением ты быть не можешь, — сказал он, — иначе я бы не… Пожалуйста, моя одежда лежит вон там.
Одежда. Нужно принести ее ему немедленно. Ведь из окон своего Барна-хауса нас могла увидеть мисс Линч. Но я почему-то продолжала стоять и пялиться на него.
Перед глазами всплыла сцена в приемной Введенского монастыря: мать-настоятельница, мисс Линч и мама…
Но картина эта быстро расплылась, а потом и вовсе растаяла.
Потому что теперь я видела только его.
Глава 2
— Расскажи мне, кто ты, — попросил незнакомец. — Расскажи мне все о себе.
Он уже оделся в темные штаны и свободную холщовую рубашку. Теперь мы стояли вдвоем, прислонившись к моей скале.
— Мои отец и братья рыбачат, а я с матерью и сестрой продаю их улов в Голуэй Сити. — Я показала ему на череду выбеленных известью домиков, вытянувшихся вдоль дуги берега, и объяснила, что живу в одном из них с мамой, папой, бабушкой, сестрой и тремя младшими братьями. — Всего тридцать рыбацких семей живут в нашей деревне, она называется Беарна — это означает «пролом» по-ирландски. Хотя на английском название перекрутили, и получилась Барна.
Я вдруг умолкла, потому что хотела сказать совсем не это.
Он все понял.
— Это все внешнее. Расскажи, что у тебя внутри, — сказал он. — О чем ты думаешь, что чувствуешь? Как я могу завоевать твое сердце? Отправь меня в какой-нибудь великий поход, пошли меня за горы, за моря. Чтобы завоевать твою любовь, я готов гнать свою лошадь, Чемпионку, хоть в Тир на Ног[6] и обратно.
— Любовь? Ты ведь даже не знаешь моего имени.
— Тогда с этого и начнем.
— Онора Кили.
— Онора… Прекрасно. Онора — это «честь».
Выходит, это все же случается. Любовь с первого взгляда. Совсем как в бабушкиных рассказах о Дейрдре и Найси, Грайне и Диармиде[7]. Лишь взглянуть в лицо и сразу понять: это он. Поразительно. Но правда.
— А тебя как зовут?
— Майкл Келли, — ответил он. — Моего отца звали Майкл Келли, а отца матери — Мерта Мор Келли. Я из Галлаха-уй-Келлай.
— Галлаха рода Келли, — повторила я, переводя это название на английский. — Я начинаю понимать.
— Понимать что?
— Что ты — Келли.
Мы рассмеялись, словно я сделала величайшее умозаключение. Он взял меня за руку, и я притихла.
Я взглянула из-за скалы на Барна-хаус. Шторы по-прежнему были задернуты — это хорошо. Чтобы посмотреть на рыбацкие дома, мне пришлось перегнуться через парня. Тоже тихо. Все еще спят. И я не одернула руку. Там ей было тепло и хорошо.
— Так ты не… Я хотела сказать, может, это какое-то колдовство? — спросила я.
— Конечно колдовство, — ответил он. — Погоди, я сейчас призову своего скакуна.
Скакуна! Он так и сказал — «призову» и «скакуна». Поэтому я подыграла:
— Конечно, мой галантный герой, прошу тебя.
*
Как ловко он шагал по песку, а потом легко взбегал на холм Джентшн Хилл, на вершине которого стояла его лошадь. Волшебное место. Может, мне теперь встать и убежать? А что если он собирается увезти меня отсюда в свой волшебный форт rath?[8] Но, когда он вел изящное животное вниз по склону ко мне, я не сдвинулась с места. На плече у Майкла было седло, а под мышкой — какой-то сверток. Я поднялась ему навстречу.
— Полегче, полегче. — Он похлопал лошадь по шее и опустил свою ношу на землю. — Все в порядке, Чемпионка, — сказал он и повернулся ко мне. — Мы с ней еще никогда не видели столько воды, без конца и края. Вид этого залива, который тянется отсюда до самого моря, очень возбуждает нас обоих.
— Славная лошадка, — заметила я.
— Славная. И будет вести себя вежливо и спокойно, пока я присяду рядом с Онорой Кили. Ее зовут Чемпионка.
— Она rua, — сказала я. — В смысле — рыжая.
— Гнедая, — поправил он. — Или каштановая, под цвет твоих волос, пылающих огнем на солнце. Это из-за твоих замечательных волос, летавших вокруг твоей головы, Онора Кили, я и принял тебя за русалку. Вроде тех, что вырезаны в камне над проемами дверей аббатства в Клонтаскерте[9].
— Русалка? А я решила, что ты из морского народа… или тюлень, — сказала я.
— Хочешь, чтобы я был тюленем? Для тебя я с радостью им стану.
— Оставайся мужчиной. Мужчиной на хорошей лошади.
Внезапно я поняла: человек с лошадью. О Иисусе! Мария и Святой Иосиф! Цыган, бродяга… Всю жизнь меня предупреждали: «Не отходи далеко, иначе тебя украдут цыгане! Эти прохвосты украдут у тебя зубы, а потом тебе же их и продадут!»
Когда караваны пестрых цыганских кибиток проезжали через Голуэй Сити, мама сильнее прижимала меня к себе. А женщины на рынке перешептывались: «Они иногда забивают своих жен до смерти».
«Отвернись, Онора, не смотри на них! — приказывала мне мама. — Цыганки могут сглазить тебя».
И вот теперь передо мной он, человек с лошадью, цыган!
— А где все остальные? — «Будь поаккуратнее, Онора».
— Остальные? — переспросил он. — Тут только мы с Чемпионкой.
— А разве ты не путешествуешь в кибитках вместе с табором?
— Ты решила, что я цыган?
По правде говоря, мне было все равно. В синеве его глаз отражался залив, а на губах играла улыбка.
— Я не цыган, хотя считаю, что и среди них есть приличные люди. Скитаться всю жизнь по дорогам — ужасное дело, и, думаю, то, что они приворовывают время от времени, вполне можно понять.
— Понять-то можно, — согласилась я, — но ты не один из них?
— Нет, Онора Кили, хотя в данный момент у меня нет ни крова, ни домашнего очага.
— В данный момент?
— Я хочу поведать тебе свою историю, но не знаю, с чего начать. Может быть, с моей матери?
— Давай, — кивнула я. — Матери — это всегда очень важно.
И мы снова рассмеялись. Он взял меня за руку, и мне стало абсолютно не важно, есть у него мать или нет, цыган он или кто-то еще.
Его лошадь подняла голову и заржала.
— Она что, тоже смеется? — спросила я.
— Возможно. Чемпионка любит эту историю, потому что мы с ней родились вопреки «естественному порядку вещей», как говорил мой старый школьный учитель.
Что это может означать? Сейчас он расскажет.
Мы удобно устроились, прислонившись спинами к теплому камню. Я повернулась так, чтобы видеть его лицо, когда он будет говорить. Как же очаровательно двигаются его губы, когда с них слетают слова. Синева его глаз темнела ближе к краям радужки, которая словно излучала странный свет. Какие густые черные волосы, какой прямой нос. Настоящий герой, вышедший из моря. Майкл Келли… Итак, его история.
— …Мерта Мор…
— Прости, Майкл, но кто он такой? Ты вроде бы хотел начать со своей матери.
— Ну да. Сядь поближе, чтобы ветер не уносил мои слова через залив к зеленым холмам графства Клэр.
— Все в порядке. Я и так слышу. Начни снова.
— Отец моей матери, Мерта Мор Келли, был крупным мужчиной, просто громадным, и очень немногие в Галлахе, да и вообще в окрестностях Баллинасло[10], могли бы бросить ему вызов. Даже полковник Блейкни, лендлорд, обращался к нему с определенным уважением. Он звал его Мартин, переиначивая его имя на английский лад, хотя для всех остальных он был Мерти. Род Келли заправлял на востоке графства Голуэй тысячу лет, когда туда вместе с Кромвелем пришли предки Блейкни, грабя и сжигая все на своем пути.
— А еще они разрушали аббатства и мучили бедных монахинь, — вставила я.
— Странно, что ты подумала об этом, потому что аббатства действительно играли там важную роль! Просто поразительно, что ты вдруг упомянула аббатства!
— Да уж, удивительно, — сказала я.
И мы снова засмеялись. Я придвинулась к нему поближе, и теперь мы грелись под солнцем совсем рядом.
— Мужчины в моем роду в течение многих поколений были кузнецами. Ты слышала какие-нибудь истории про Гоибниу[11]?
— Мне рассказывала о нем бабушка. В старину, до прихода в Ирландию Святого Патрика, Гоибниу делал оружие для героев и провожал смельчаков в иной мир с великими почестями.
— Правильно, — кивнул Майкл. — Но даже после прихода Святого Патрика кузнецы вроде Гоибниу раскатывали золото в тонкие листы, чтобы изготавливать чаши для причащения монахам и жезлы епископам и аббатам, а также великолепные торки[12], броши и заколки для вождей кланов. Имея тайное знание о том, как ковать железо и золото, кузнецы были молчаливыми и осторожными, строго хранили свои секреты. Таким был и мой дед. Но моя мать не страдала от тишины в доме, — продолжил он. — Хотя по натуре мама не была женщиной молчаливой, она говорила, что была вполне счастлива, посвящая свои дни приготовлению еды и уходу за моим дедом, потому что супружество миновало ее стороной. Никто не попросил руки дочери Мерты Мора. Молчаливые люди пугают других, особенно такие мускулистые…
