– Ой, Чарльз, бога ради, заткнись со своей проклятой охотой!
Подозреваю, она думала, что это тоже каким-то образом обернется в шутку и все улыбнутся, но вышло совсем не так. Слова ее прозвучали грубо, в них не было ни капли любви, а поскольку сказано это было в присутствии родителей Чарльза, по столу прошла странная дрожь, от которой всем стало не по себе. Я заметил, как Аннет поймала взгляд Боба, и в этот момент Адела слегка подтолкнула меня ногой под столом.
Чарльз поднял глаза, скорее со смятением, чем в гневе, как щенок, которого шлепнули за лужу, которую оставил не он.
– Я вам очень надоедаю? – спросил он.
Последовала короткая пауза, и Эрик, то ли ошибочно считая, что это прозвучит забавно, то ли – скорее – просто чтобы сказать гадость, ответил:
– Да, чертовски. Выпей, что ли, побольше.
Он начал подливать Чарльзу вино, но тот покачал головой:
– Честно говоря, не знаю почему, но я очень устал. – И он перевел измученный взгляд на Боба. – Вы простите меня, если я не останусь на кофе и поеду домой прямо сейчас?
Боб уже понял, что вечер обернулся полным фиаско, поэтому доброжелательно кивнул:
– Ну конечно же! Поезжайте! За нас не волнуйтесь.
Чарльз болезненно улыбнулся и встал:
– Ну тогда я, пожалуй, поеду. У нас ведь хватит машин? С тобой все будет в порядке, дорогая?
Теперь уже всем было совершенно ясно, что Эдит должна вскочить из-за стола, объявить, что она тоже устала, и уехать вместе с мужем. И в нормальном состоянии именно так она бы и поступила, но в этот вечер в нее словно вселился бес. А может быть, обыкновенная похоть. Как бы там ни было, она не двинулась и не произнесла ни звука, и наконец тишину нарушил Саймон:
– Не волнуйтесь за Эдит. Я ее привезу.
Чарльз посмотрел на него, и на несколько секунд, можно сказать, их взгляды скрестились, как клинки. Может показаться, что Чарльз, богатый, знатный и очень даже симпатичный (в стиле тридцатых), имел все преимущества, что было справедливо, если смотреть на длительный промежуток времени, но Саймон Рассел, чувствуя себя популярнее и прекраснее всех мужчин на свете, искрился сиянием харизматической уверенности в себе именно в тот вечер. Для всех зрителей, сидевших за столом, Чарльз бледнел рядом с ним, и по крайней мере у меня дрогнуло сердце от жалости к человеку, у которого было все. Оглядываясь назад, я понимаю, что Саймон демонстрировал уверенность в себе, присущую влюбленному мужчине, которому отвечают взаимностью, а Чарльз, напротив, был объят страхом, как человек, чья жизнь рушится у него на глазах. Но даже если этого не знать, Рассел, в синем бархатном пиджаке, глаза и волосы пламенеют, казался воплощением некоей непреодолимой божественной силы.
Посозерцав диспозицию несколько мгновений, заговорила леди Акфилд:
– Это очень мило с вашей стороны, мистер Рассел. Вы уверены? – Она еще сильнее нарушила настроение, встав и заставив присутствующих встать также. – Мне вывести дам в холл? Или здесь мы все выходим одновременно?
Даже в этот критический момент она не удержалась от соблазна подчеркнуть, что считает это заведение крайне странным и потому не уверена, действуют ли здесь законы, по которым она привыкла существовать. Я говорил уже, что постепенно проникся восхищением к леди Акфилд, и это был один из тех случаев, которые укрепляли мое мнение о ней. Она стала свидетельницей того, как ее сына поставили в глупое положение, она видела, как им пренебрегла его собственная жена, она прекрасно чувствовала повисшую в воздухе опасность, исходящую от предложения Саймона, но ни за что на свете не показала бы этого окружающим. Она бы скорее дала отрезать себе язык, чем допустила, чтобы у кого-то создалось впечатление, будто она хоть что-нибудь имеет против того, чтобы Эдит ехала домой в темноте наедине с Саймоном. И все-таки она не задумываясь отдала бы тысячу фунтов, чтобы Саймон навсегда исчез с ее глаз. Если бы только Эдит обладала выдержкой своей свекрови, никакого скандала бы не было, ни тогда, ни позже.
Вернувшись в ужасную гостиную, леди Акфилд сделала мне знак, чтобы я сел рядом с ней. Если ей и было неспокойно, она не выдала этого и взмахом ресниц.
– Вы должны позволить мне поздравить вас с удачным выбором.
– Так вы рады за меня?
– Как ваш друг, я очень рада, но как хозяйка дома – я возмущена.
Я улыбнулся: это была правда. Она простит мне неудобства, которые доставит ей мое семейное положение, но только из-за «правильности» происходящего.
– Когда вы поженитесь?
Я объяснил, что, хотя у меня есть все причины надеяться на успех, все еще не совсем решено. По моим представлениям – через пять-шесть месяцев.
– А дети? Вы думали об этом? Я старая женщина, поэтому могу спрашивать.
Я пожал плечами:
– Не знаю даже. Мы оба хотим детей, но я не могу не осознавать, что сроки все-таки устанавливает жена, не правда ли? В конце концов, на мою долю достается далеко не самое сложное.
Леди Акфилд рассмеялась:
– Это верно. Но не ждите слишком долго. Я очень надеюсь, что Чарльз и Эдит не станут ждать.
Говоря эти слова, она смотрела мне в глаза, поскольку, естественно, мы оба прекрасно знали: они уже ждут слишком долго. Если бы Эдит сейчас суетилась вокруг золотоволосой головки в детской или даже если бы она сейчас просто носила ребенка, всего этого кошмара не произошло бы.
– Я вполне согласен, – сказал я.
Глава тринадцатая
Я подумывал, когда Саймон предложил проводить Эдит, не будет ли его план нарушен, если окажется, что он должен взять в свою машину других пассажиров. Однако, выйдя с Аделой на улицу, я увидел, что все заднее сиденье его машины занято парой стульев и грудой садового инструмента. Похоже, леди Акфилд размышляла о том же. Подозреваю, она собиралась присоединиться к невестке в потрепанной «кортине», но, даже если так, этому не суждено было случиться. Я предложил ей и лорду Акфилду сесть с нами в «мини» Аделы, и, бросив взгляд на Эрика, они приняли приглашение. Мы с леди Акфилд втиснулись на заднее сиденье, оставив лорду Акфилду переднее. Эрик нетерпеливо махал им рукой, но, сохраняя безукоризненную невозмутимость, леди Акфилд как будто не замечала этого. Мы тронулись, оставив Боба и Аннет на сомнительную милость Эрика, который будет неистово крутить руль, красный от злости.
– Надеюсь, его не остановят, – сказал лорд Акфилд.
Леди Акфилд слегка надула губы:
– Ну…
Какое-то время мы ехали молча, размышляя, как я понимаю, о Саймоне и Эдит. Их машины нигде не было видно.
Леди Акфилд снова заговорила:
– Вам не кажется, это место слишком странное? Как вы думаете, кто туда ходит?
– Разве не эти, как их там, яппи? – Лорд Акфилд произнес это слово в кавычках, ему было очень приятно, что он так хорошо разбирается в современной жизни.
– Ну, не может быть, чтобы только яппи. Разве их достаточно здесь? Поблизости их не может быть много. И американцев тоже, я так думаю. Такая жалость.
– Не знаю, – сказала Адела. – Я предпочитаю, чтобы старинные дома превращали в отели, а не в резиденции местных советов, или же просто сносили.
– Наверное, – с сомнением кивнула леди Акфилд.
По правде говоря, она предпочла бы, чтобы их населяли те же богатые люди с хорошими манерами, которые жили в них сто лет назад. Даже те, кого, как де Марни, она не любила. Она не видела ничего хорошего в переменах, принесенных XX веком. Время затуманило ее память, и так же, как пожилые люди помнят из детства только солнечные дни, она не могла вспомнить ничего грубого или вульгарного из Англии времен ее детства. Я находил ее взгляды интересными. Даже если ее образ прошлого и был решительно неточным или диковинным, все-таки убеждения леди Акфилд были редкостью в последние годы XX века. У нее была эта абсолютная вера в трезвость ума людей ее племени, которая редко у кого сохранилась после 1914 года. Я не сомневаюсь, до этого подобное убеждение было довольно распространено, отчего общество времени короля Эдуарда являлось такой философски умиротворенной территорией. Для аристократа.
