На последнем курсе в Кембридже Жозефина завела блог «ПРОСТОЙ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ» — как оммаж колонке своей матери. Она регулярно отправляла отцу ссылки на свои тексты, но он почти никогда не откликался, даже в тех случаях, когда Жозефина старательно имитировала интонацию и дух его собственной газеты и следовала материнскому обычаю прибегать к безжалостным и скоропалительным выводам. Не смущаясь недостатком информации из первых рук, Жозефина начала кампанию против «культуры пособий» (она сама придумала этот термин) в Британии, раздававшей материальные блага лентяям, бездельникам, халявщикам и жуликам, при том что оплачивали эти даяния «обычные, работающие на износ люди» (чье безгласное мученическое существование было ей на руку, хотя она отродясь не видывала таких людей). В центре ее фантасмагорического видения мира распласталось аморфное злокозненное чудище по имени «леволиберальный истеблишмент», ратующий за перераспределение средств в пользу тех, кто этого не заслуживал, и в ущерб тем, кто заслужил, и призывающий к саботажу любой правильной и здравой инициативы в британском гражданском обществе. Парадоксальным образом Жозефина затруднялась описать словами это чудище, хотя отлично знала, как выглядят его скользкие, верткие щупальца. Вот они, наперечет: сомнительные организации, вскормленные молоком грантов; всякие движения за права человека; службы юридической помощи; различные НКО; некоторые ответвления англиканской церкви и судебной власти, а также парящая над всем этим, самая мускулистая, вероломная и пагубная институция королевства — Британская телерадиовещательная корпорация (в просторечии Би-би-си), чья миссия заключается в том, чтобы скармливать гражданам по ложке в день токсичную леволиберальную пропаганду за счет честных налогоплательщиков.
Сэру Питеру стукнуло семьдесят шесть, но было незаметно, чтобы он собирался уйти на покой. Его оголтелый антилиберализм и вспыльчивый нрав столь неразрывно идентифицировались с издаваемой им газетой, что и вообразить было невозможно, что эта связка когда-нибудь рассыплется. Когда Жозефина окончила университет, сэр Питер собрался с силами и на короткое время вынырнул из родительской апатии, без особого энтузиазма предложив дочери поработать на сайте газеты. Жозефина, разумеется, приняла предложение, хотя на самом деле мечтала стать штатным корреспондентом печатного издания. Но сэр Питер не был готов ставить знак качества на сочинениях своей дочери, до такой степени его чадолюбие не простиралось. Порою он уступал ее домогательствам, когда звездные колумнисты уходили в отпуск и им требовалась замена, и тогда Жозефина пускалась во все тяжкие. Однажды в поисках вдохновения она открыла архивные колонки, написанные ее матерью в расцвете сил, и наткнулась на особенно возмутительное происшествие, имевшее место в 1990-м. Хилари разъярило судебное постановление, вынесенное в пользу инвалида-квартиросъемщицы, незаконно выселенной ее домохозяйкой, и колумнистка с беспрецедентным пылом выбранила искривленную систему ценностей леволиберального истеблишмента. «Владелица этой недвижимости, — написала она, — белая представительница среднего класса, гетеросексуальная, богобоязненная и законопослушная гражданка той Великой Британии, каковой наша страна некогда была, и все эти маркеры до единого обернулись против нее. К ее позиции проявили уважение? Ее точку зрения учли? Конечно, нет. Выбирая между правами законного собственника и правами (возьмем ради гипотетического, хотя, скорее, вполне реалистичного примера) черной одноногой лесбиянки, живущей на пособия, наша судебная власть неизбежно встанет на сторону последней».
В своей собственной колонке, сочиненной более двадцати лет спустя, Жозефина принялась защищать «спальный налог», введенный коалиционным правительством. Впрочем, налог служил ей только для затравки — Жозефина брала выше, заявляя, что обстановка в стране не слишком изменилась за минувшие десятилетия: Британию по-прежнему тянет на дно подкласс халявщиков, живущих в параметрах «все-за-ничего», а «черная одноногая лесбиянка на пособии», обрисованная Хилари, до сих пор пользуется неоспоримым преимуществом, когда речь заходит о государственной поддержке. Британскому правительству давно пора решиться — и это был бы верный и разумный шаг — на радикальное сокращение социальных выплат.
Сэр Питер был солидарен с умонастроениями дочери, но подача материала его не впечатлила. Он считал, что воскрешенный Жозефиной архетип, позаимствованный из колонки матери, безнадежно устарел. «Последним абзацем ты загубила нахер всю статью, — сказал он. — Черная одноногая лесбиянка? Даже наши читатели в курсе, что таковой не существует в природе. Сейчас их волнует только одно — мусульмане. Наряди свое соломенное чучелко в никаб, и тогда им будет о чем посудачить».
Жозефина была уязвлена. Выяснив в Википедии, что такое «никаб», следующие несколько недель она исходила желчью (опять в рамках онлайн-издания), сетуя на неспособность британского исламского сообщества решительно осудить зверства террористов и обвиняя левых в потакании радикальным муллам. Однако сэр Питер продолжал игнорировать ее потуги, и этот отказ в признании больно жалил его дочь. Фраза «даже наши читатели в курсе, что таковой не существует в природе» гвоздем застряла в ее мозгу. Почему отец столь пренебрежительно к ней относится? С чего он вообразил, что если он не обращает внимания на ее слова, то и другие отреагируют так же? В курсе ли он, что ее статья в печатном издании, от которой он камня на камне не оставил, пришлась ко двору популярной сатирической телевикторине и над ее текстом измывались и зубоскалили в прайм-тайм? Разве это не орден почета своего рода? Затем и стендап-комики дружно смекнули, как им, не парясь, рассмешить публику, — надо лишь упомянуть ее имя. Что это, как не признак успеха?
В действительности сэр Питер знал, что происходит, и это приводило его в бешенство. Одно дело — самому смотреть сверху вниз на писульки дочери, и совсем иное, когда другие люди, как внутри редакции, так и за ее пределами, начинают посмеиваться над ней. И однажды в послеобеденное затишье в офисе газеты разыгралась убойная сцена. Нил Томпсон, замредактора отдела крупноформатных материалов, и Дерек Стайлз, один из горстки выпускающих редакторов, пока не переведенных на неполный рабочий день, сидели за компьютером, уставившись в видео на YouTube. Они не заметили, как в офис вошел сэр Питер и встал прямо за их спинами. А смотрели они нарезку из выступления ведущего стендап-комика Микки Парра «Вы в это поверите? — На сцене и на взводе». Блистательного остроумия Парр не обнаруживал, но Нил и Дерек ржали вместе с публикой в зале, чувствуя себя озорными школьниками, — всегда приятно посмеяться исподтишка над дочкой босса. Голос, заставивший их умолкнуть с открытыми ртами, раздался прямо над ухом, и по патрицианскому тембру они сразу опознали сэра Питера, хотя никогда прежде не слышали, чтобы он говорил так тихо и настолько угрожающим тоном.
— Эй вы, пидоры, — произнес сэр Питер едва ли не шепотом. — В мой кабинет. На пять минут.
Позднее, встретившись в пабе с бывшими коллегами, Нил и Дерек рассказали, что более всего их потрясла не скорость, с какой их уволили, но с трудом контролируемая дикая ненависть, сквозившая в голосе сэра Питера, и душераздирающая прихотливость жестоких насильственных действий, которым, божился сэр Питер, их непременно подвергнут, если они осмелятся хотя бы раз подойти к редакции ближе чем на сто ярдов либо попадутся ему на глаза. Сказать, что они наступили на больную мозоль, означало выразиться чересчур мягко и уклончиво. Заметка о внезапных увольнениях в газете появилась в следующем номере «Частного сыщика», а попутно читателей вкратце ознакомили с наиболее красочными эпизодами в карьере сэра Питера (драка с издателем-соперником на приеме, где вручали «Премии прессе»; заявление о нападении на служащего парковки в Кенсингтоне, так и не дошедшее до суда). Журнальная заметка оканчивалась слегка драматизированной подробностью: блеск в глазах сэра Питера, когда он изгонял навеки двух впавших в немилость сотрудников, был назван «убийственным».
