В обоих случаях, написал Пилбим в статье для журнала «Полиция», традиционные способы дознания оказались неадекватными. Преступник действует не в политическом вакууме. Для того чтобы понять мотив преступления, необходимо понять, из каких «нот» складывается этот мотив, а потому мы должны учитывать экономическую ситуацию и среду обитания, культуру и производство, окружающий пейзаж и городской ландшафт, векторы поведения личности и векторы поведения сообщества. Чтобы распутать английское преступление, совершенное английским преступником, необходимо осознавать, в каком состоянии пребывает сама Англия.
Именно этой финальной фразой, зачитанной вслух одним из коллег наполовину саркастичным, наполовину восхищенным тоном перед ухмыляющейся аудиторией в обеденный перерыв, Натан Пилбим заработал кличку Тантрик Участковый. (Причем интерес сослуживцев к тантризму был довольно избирательным — с уклоном в опцию головоломных сексуальных практик.)
* * *
Констебль Пилбим находился в коротком ежегодном отпуске, однако нельзя сказать, что он отдыхал от полицейской работы. Желания расслабиться у него не возникало — по крайней мере, в том смысле, в каком это слово понимает большинство людей. Отправив поутру сообщение в Скотленд-Ярд, он забежал в местный супермаркет купить продуктов: вечером констебль намеревался угостить ужином свою innamorata [13]. После чего он вскрыл посылку из «Амазона», доставленную ранее сбившимся с ног, перегруженным работой почтальоном.
В посылке было два видеодиска в коробочках, поразительно схожих. На коробке первого DVD — молодой, лохматый и слегка полноватый белый мужчина в свободной цветастой рубашке навыпуск. Он говорил в микрофон. Диск назывался «Микки Парр — Да кто в это поверит? — На сцене и на взводе». На обложке второго диска — еще один молодой, лохматый и слегка полноватый белый мужчина в свободной цветастой рубашке навыпуск. Он тоже говорил в микрофон, а диск носил название «Рэй Тернбулл — Последний в очереди. — Вживую и без тормозов». Натан припоминал, что в прошлом году он видел рекламу этих изданий в лондонской подземке, их раскручивали накануне Рождества вместе с полудюжиной других дисков с выступлениями молодых, лохматых и слегка полноватых белых мужчин в свободных цветастых рубашках навыпуск. Следуя задумке рекламщиков, все мужчины изобразили на лицах одинаковое и слегка глуповатое изумление, и осенью того же года все они гастролировали по стране, а их выступления записывались специально для этих рождественских дисков.
Уже тогда Натан заинтересовался этими рекламными плакатами как удивительным феноменом. В его представлении никто из этих мужчин не являлся признанным экспертом в какой-либо области человеческой деятельности; мыслителей, предложивших радикально новое мировоззрение, среди них также не наблюдалось. И тем не менее они получали внушительный доход, собирая огромные залы благодаря своему умению комментировать различные аспекты современной жизни в этакой простецкой и порою юмористической манере. Время от времени камера выхватывала зрителей, молодых, хорошо одетых и с виду преуспевающих: они покатывались со смеху в ответ на не слишком остроумные замечания о гендерных ролях или повседневном бытовом общении. В новый, недавно приобретенный среднего размера блокнот-молескин констебль Пилбим записал наблюдение, сделанное Германом Гессе:
Как же люди любят смеяться! Невзирая на жестокий мороз, они стекаются толпами с окраин в центр города, выстаивают очередь, платят деньги и сидят в зале до полуночи лишь затем, чтобы посмеяться всласть.
Размышления
Продолжительность каждого видео составляла восемьдесят минут. Просматривая второе видео, Пилбим на исходе первого часа наконец обнаружил то, ради чего купил эти диски. Он и прежде был уверен, что между этими двумя мужчинами существует некая связь, и более существенная, нежели заурядность, свойственная их выступлениям. Теперь констебль знал, на чем основана эта связь.
* * *
Как у многих выдающихся людей — и большинства великих детективов, между прочим, — у Натана Пилбима имелась маленькая слабость. Роковая трещинка в его доспехах.
Это был не алкоголь, не наркотики. И он был слишком молод для рухнувшего брака и дочери-подростка, доставляющей массу хлопот и огорчений. Его изъян имел более простое происхождение. Проще некуда — всего-навсего безответная страсть.
Предметом его безумной влюбленности была женщина по имени Люсинда — Люсинда Спайсти. Старинное, почти исчезнувшее из обихода имя ей очень шло — во многих отношениях Люсинда сама была девушкой из давних времен. Возможно, именно по этой причине Пилбима так тянуло к ней. Воспитанный на строгой диете из мисс Марпл и лорда Питера Уимзи, он не мог поверить своему счастью (или несчастью, как посмотреть): как же ему повезло набрести на человека, кому самое место на страницах романов Агаты Кристи и Дороти Сэйерс, а вовсе не в Гилфорде образца 2013 года. Речь Люсинды была правильной и сдержанной, как и манера одеваться. В качестве одной из редких уступок современности она изредка посещала «Старбакс», куда Натан любил захаживать после длительного дежурства. Обычно Люсинда наведывалась в «Старбакс» ближе к вечеру и сидела в одиночестве, проверяя ученические тетрадки с домашними заданиями. При встречах они поначалу лишь застенчиво переглядывались и не более того, пока Натан наконец не собрался с духом и не завел с ней беседу, краснея и мямля.
Она была ровесницей Натана. И чрезвычайно хорошенькой, но решительно настроенной не демонстрировать свои прелести. Люсинда одевалась в мешковатые брюки и бесформенные свитеры, не сообщавшие ничего о ее фигуре (и позволявшие Натану воображать все, что ему заблагорассудится). Волосы она зачесывала назад и крепко увязывала в пучок, побуждая Натана рисовать в беспокойных ночных фантазиях тот миг, когда она распустит волосы, тряхнет головой и снимет очки в роговой оправе, что, конечно, послужит сигналом к произнесению освященной традицией реплики: «Боже, Люсинда… да ты красавица!» Она была правоверной католичкой. Преподавала химию в местной частной школе для девочек, где славилась бескомпромиссной борьбой с нарушителями дисциплины и беспримерным уважением к школьным правилам, за что ученицы и учителя за глаза (большие и прекрасные) называли ее «Суровая мисс Напасть».
«Вчера со мной приключилась суровая мисс Напасть». Эта острота звучала в учительской по крайней мере раз в неделю. Но шутка оставалась шуткой, реальных бед от Люсинды никто не ждал. И менее прочих Натан Пилбим.
Надо сказать, что страсть констебля не была низменной и сугубо плотской. Ничто, конечно, не доставило бы ему большего наслаждения, чем заполучить пропуск в постель Люсинды Спайсти либо принимать ее в своей кровати, но он понимал, что это очень отдаленная перспектива, и пока ему было достаточно лишь проводить с ней время. Вот почему, заманивая ее в гости, он не обещал ничего сверх penne alla puttanesca [14] и бутылки тончайшего чилийского розового, лучшего вина, какое можно было отыскать в «Маркс и Спенсер». Свидание было третьим по счету, но первым, когда он готовил для нее, и этим он надеялся хотя бы немного растопить ледяную холодность Люсинды.
Однако, когда она явилась ровно в 19.30, сжимая в руке бутылку вина, ее привычная невозмутимость, казалось, была поколеблена.
— Люсинда, — Натан забрал у нее пальто, — ты в порядке?
— Будучи мужчиной, — ответила она, — ты не способен понять, каким стрессом и сложностями может обернуться самая обыденная вещь. В автобусе, когда я ехала сюда, мне пришлось всю дорогу уклоняться от настойчивых заигрываний некоего мужчины, который сидел, расставив ноги, — знаешь такой типаж? — и все время повторял: «Хочешь пересесть ко мне, куколка?» Куколка! Нет, ты только подумай…
