Я ответила, что Сильвия никогда ее не вспоминала во время наших поездок. Да и с какой стати?
– Дороти говорит, что жена не умеет с ним управляться. Говорит, я лучше. Со мной он чувствует себя счастливым, а с ней – нет. Это Дороти говорит. А что, если она в лицо ей такое скажет?
Я вспомнила, как Сильвия бегом поднималась по лестнице к мужу, когда приезжала вечером с работы. Неслась, едва поздоровавшись со мной и со свекровью, вся раскрасневшаяся от нетерпения и отчаяния. Мне хотелось сказать об этом, чтобы хоть попытаться защитить Сильвию, но я не знала, как это сделать. В присутствии таких самоуверенных людей, как Роксана, я всегда терялась, даже если они не возражали, а всего лишь не слушали, что я говорю.
– Так она точно ничего про меня не говорит?
Я подтвердила: нет, не говорит.
– Она очень усталая приезжает.
– Ну да. Все устают. Но некоторые умеют это скрывать.
Тогда я заявила – просто из духа противоречия:
– А мне она нравится, очень-очень.
– Какчень-какчень? – передразнила Роксана.
Она протянула руку и игриво, но неприятно взъерошила мне челку, – я совсем недавно сама ее подстригла.
– Надо бы тебе подстричься как следует.
«Дороти говорит». Если Роксана нуждается в восхищении – такая уж она уродилась, – то что же нужно Дороти? Мне казалось, в доме затевается что-то дурное, но что именно, я не понимала. Может быть, старой миссис всего лишь хотелось подольше задержать у себя любимую Роксану?
Лето перевалило за половину. От жары в колодцах высыхала вода. Поливальная машина больше не приезжала, а в магазинах, чтобы товары не выцветали, завесили витрины какими-то полотнами, похожими на желтый целлофан. Листья сделались пестрыми, трава – сухой.
Старая миссис Крозье продолжала вскапывать землю в своем саду, день за днем. Так полагалось: в засуху надо копать и копать, пока не докопаешься до подземной влаги.
Летняя школа в университете заканчивалась в середине августа, и после этого Сильвия могла быть дома постоянно.
Мистер Крозье все еще радовался приходам Роксаны, но часто впадал в сон. Он мог заснуть, сидя в постели и не откидываясь на подушку, прямо в то время, когда она шутила или рассказывала анекдоты. Пробудившись буквально через мгновение, он спрашивал, где находится.
– Да тут, тут, засоня, – отвечала она. – Эй, обрати на меня внимание, слышишь? А то отшлепаю. Или ты хочешь, чтобы тебя не отшлепали, а пощекотали?
Он заметно сдал: щеки впали, как у старика, а уши казались прозрачными, словно были не из плоти, а из пластмассы. (Мы, правда, не знали тогда слова «пластмасса», а говорили «целлулоид».)
В мой последний рабочий день – он же последний день перед отпуском для Сильвии – Роксана должна была делать массаж.
Сильвия уехала в университет пораньше – из-за какой-то церемонии, и поэтому я шла пешком через весь город и добралась, когда Роксана была уже на месте. Они со старой миссис Крозье сидели на кухне. Когда я вошла, они посмотрели на меня так, словно вообще забыли про мое существование, а я тут явилась и прервала их разговор.
– Я их специально заказала в пекарне, – сказала старая миссис.
Она имела в виду миндальные пирожные, коробка с которыми стояла на столе.
– Да я же тебе говорила, что такого не ем, – ответила Роксана. – Никогда и ни за что.
– Специально посылала Харви их забрать.
Харви был ее помощником-садовником.
– Вот пусть Харви их и ест. Серьезно. У меня от них на коже жуткая сыпь.
– А я думала, надо купить что-нибудь особенное, – сказала старая миссис Крозье. – Сегодня же последний день, а потом…
– Знаю, знаю. Потом она поставит свою задницу на якорь в этом доме. Ну так и что? Ради этого мне покрываться пятнами, как гиене?
О какой заднице они говорят?
Господи! Да это же о Сильвии.
Старая миссис Крозье была сегодня в красивом черном шелковом халате с вышитыми водяными лилиями и гусями.
– Когда Сильвия тут обоснуется, ничего уже не получится, – сказала она. – Сама понимаешь.
– Ну так давай сегодня устроим. А насчет пирожных – не волнуйся. Тут ты не виновата. Я понимаю, ты их специально заказала, чтобы показаться доброй.
– «Чтобы показаться доброй», – передразнила ее старая миссис Крозье жеманным голоском.
Тут они обе посмотрели на меня, и Роксана сказала:
– Кувшин на прежнем месте.
Я достала кувшин с водой из холодильника и налила воды для мистера Крозье. Вообще-то, могли бы предложить мне одно пирожное, но разве им такое придет на ум…
Я ожидала увидеть его лежащим с закрытыми глазами. Но мистер Крозье не спал.
– Я ждал… – начал он и прервался, чтобы перевести дыхание. – Тебя. Хотел попросить… Ты не сделаешь мне одолжение?
Я ответила, что конечно сделаю.
– И никому не скажешь?
Тут я забеспокоилась: может, он попросит меня усадить его на горшок, который недавно поставили в его комнате? Но почему об этом нельзя никому говорить?
– Хорошо, не скажу.
Он попросил меня подойти к бюро, которое находилось напротив его кровати, и открыть маленький ящичек с левой стороны. Там должен быть ключ.
Я сделала, как он просил. Нашла большой, тяжелый старомодный ключ.
Дальше он попросил меня выйти из комнаты и запереть за собой дверь. И положить ключ в надежное место – например, в карман моих шорт.
Я не должна была никому говорить о том, что сделала.
И не признаваться, что ключ у меня, пока его жена не вернется домой.
А затем отдать ключ ей. Поняла ли я?
Да, поняла.
Он поблагодарил меня.
Не за что.
Во время этого разговора лицо его покрывалось по́том, а глаза лихорадочно блестели.
– Никто не должен сюда войти.
– Никто не должен войти, – повторила я.
– Ни моя мачеха, ни… Роксана. Только моя жена.
Я заперла дверь снаружи и положила ключ в карман шорт. Но потом испугалась, что его будет видно сквозь легкий хлопок. Тогда я спустилась вниз, в маленькую гостиную, и спрятала ключ между страницами «I Promessi Sposi». Роксана и старая миссис Крозье не могли услышать, как я хожу по дому, потому что были заняты массажем и Роксана как раз произносила свои «массажные» монологи:
– …конец моей работе, а этим узелкам тоже конец.
Ответ старой миссис Крозье я расслышала не полностью.
– …жмешь сильней, чем обычно, – сказала она с неудовольствием.
– Значит, так нужно.
Я начала подниматься наверх, и тут мне пришла новая мысль.
Если бы дверь закрыл мистер Крозье (а он явно хотел, чтобы так подумали), а я в этот момент, как обычно, сидела бы на верхней ступеньке лестницы, то я, конечно, услышала бы, что он делает, и подняла бы шум, переполошив всех в доме. Поэтому я снова спустилась вниз и села на нижнюю ступень парадной лестницы – там, где ничего не услышишь.
Массаж сегодня, похоже, проходил быстро и по-деловому; они не поддразнивали друг друга и не шутили. Вскоре я услышала, как Роксана поднимается по задней лестнице.
Вот она остановилась. Сказала:
– Эй, Брюс!
Брюс.
Покрутила ручку двери.
– Брю-ус!
Затем, должно быть, стала звать его через замочную скважину, надеясь, что так он ее услышит. Ответа не последовало. Я со своего места не могла расслышать слов Роксаны, но по интонации поняла, что она его сначала дразнила, а затем стала просить. Немного погодя забубнила что-то, словно не говорила, а молилась.
Потом Роксана смолкла и принялась стучать в дверь кулаками – не слишком сильно, но упорно.
Спустя некоторое время прекратила и это.
– Эй, брось! – сказала она громко. – Если ты добрался до двери, чтобы ее запереть, то и открыть можешь.
Ответа не последовало. Она перегнулась через перила и увидела внизу меня.
– Ты приносила воду мистеру Крозье?
Я ответила утвердительно.
– Так, значит, дверь была открыта?
– Да.
– Он тебе что-нибудь сказал?
