— Как вы думаете, почему он плачет?
Ответ Софии она запомнила навсегда.
— Потому что слабак, — невозмутимо сказала девочка.
Были ли сэр Гилберт и Мадиана довольны тем, как Рэйчел обучала их детей? Невозможно понять. Прежде всего, никогда точно не знаешь, дома они или нет, если, конечно, к своему лондонскому жилью они относились как к «дому» в общепринятом смысле. В ее части особняка камеры наблюдения были повсюду. Не в ее спальне, слава богу, и не в ванной, насколько Рэйчел могла судить, но на кухне, на лестничных пролетах и площадках непременно. Изображение с камер бесперебойно поступало на смартфоны и планшеты сэра Гилберта и Мадианы, в какой бы части света они ни находились, и они всегда знали, на месте Рэйчел или вышла. Но информированность не была двусторонней. Работодатели сообщали ей о своих передвижениях только то, что считали нужным сообщить, и в итоге Рэйчел часто не знала, где они на самом деле. Их домашнее присутствие не сопровождалось сколько-нибудь громкими звуками, а свет в окнах ничего не значил, поскольку из соображений безопасности свет включался автоматически то в одной комнате, то в другой, неважно, дома хозяева или нет.
Поэтому однажды вечером в конце ноября для нее стало неожиданностью увидеть сэра Гилберта, когда она, выйдя через заднюю дверь (как обычно), шагала по тропке между строительными материалами, направляясь на свидание с Джейми. Сэр Гилберт стоял на крыльце между греческими колоннами, провожая гостя. Когда он вернулся в дом, гость спустился со ступеней и поравнялся с Рэйчел — это был Фредерик Фрэнсис.
— Ну, здра-авствуйте, — опять нараспев произнес он в той же раздражающе игривой манере. Они не виделись со дня их знакомства в национальном парке Крюгера.
— Здравствуйте, Фредерик. — От дружеского «Фредди» Рэйчел воздержалась.
— Безобразие, а? — сказал он, оглядывая лестницы, буры, кирпичи, арматуру и цементомешалки, брошенные в беспорядке строителями.
— К этому начинаешь привыкать. — Рэйчел толкнула дверь в заграждении и вышла на улицу.
— Вот-вот, — подхватил Фредди, догоняя ее, — вы здесь, похоже, надолго закрепились.
— Что ж, было приятно снова увидеться, — сказала Рэйчел, намереваясь распрощаться.
— Постойте, — окликнул ее Фредди. — Вы куда собрались?
— На свидание.
— Значит, в Вест-Энд?
— В Сохо.
— Жюль должен отвезти меня в одно место. Мы можем вас подбросить.
— Спасибо, не надо.
— Да ладно вам. Прокатитесь бесплатно. Не будьте такой пуританкой.
По правде сказать, Рэйчел приходилось экономить, и даже плата за проезд в метро била по карману. Она приняла приглашение и невольно вздохнула от удовольствия, усаживаясь на заднее сиденье «мерседеса». Кожаное сиденье было с подогревом, что само по себе не могло не радовать в холодный зимний вечер.
— Только не предлагайте устраиваться поудобнее, — сказала она. — С моей стороны было бы опрометчиво привыкнуть к такой роскоши.
— Напротив, — возразил Фредди, — по-моему, эта привычка пошла бы вам на пользу. Всем следует хотя бы раз прокатиться в машине такого класса. И тогда у них появится цель в жизни.
— А, ну да.
Под мягкое урчание автомобиля Рэйчел смотрела в окно на улицу Болтонс, затем на Бромптон-роуд. Она удивилась тому, как ясно все видит, ведь снаружи окна казались затемненными.
— И кто этот счастливчик, с которым вы встречаетесь? — спросил Фредди.
— Вы часто бываете у сэра Гилберта? — Рэйчел по-прежнему не отрывала глаз от мелькающих мимо зданий. — Почему-то я вас там никогда не видела.
— Я очень скромный гость. Меня не всегда удается заметить. — Поскольку ответа не последовало, Фредди добавил: — Выходит… моя персона вызывает у вас любопытство. Я польщен.
— И напрасно. Моя работа предоставляет мне много свободного времени. Надо же мне о чем-то размышлять.
Обескураженный этим замечанием, Фредди умолк.
— Хотя я вас погуглила. — Рэйчел старалась говорить ровным безучастным тоном.
— Неужели? И что вы нашли?
— Много всякого о британском кинорежиссере. Но о вас очень мало, признаться.
— Так и должно быть.
— Нашла название фирмы, где вы работаете. Но почти ничего о том, чем вы реально занимаетесь.
— Ну я же не государственный деятель.
— Впрочем, я кое-что подметила. Одно время вы работали в частном банке «Стюардс». Как и сэр Гилберт, если верить Википедии.
— Так-так, в нашем окружении завелся настоящий кибердетектив. Да, именно там мы и познакомились. В операционном зале «Стюардса». В конце восьмидесятых. — Фредди вздохнул: — Прекрасное было время. — Машина остановилась у светофора в ожидании, когда будет позволено повернуть налево, на Кромвель-роуд. Жюль слушал музыкальную «Магию FM», убавив звук, чтобы никому не мешать. — «Стюардсом» в те годы заправлял человек по имени Томас Уиншоу. Легендарная личность. С трейдерами он обращался так, словно мы были его обожаемыми сыночками. Родных сыновей у него не было. Конечно, Гил был самым выдающимся из нас. Я был хорош, но мне недоставало его чутья, его железных нервов. Валютные операции были его коньком. Его сделки становились все смелее и смелее — настолько, что если бы мы на минутку умерили прыть и призадумались (чего мы никогда не делали), то смекнули бы, что иногда он подвергал фонды банка серьезному риску. Но Томас доверял ему и не вмешивался. А потом, в девяносто втором, Гил сделал крупную ставку — реально, реально крупную — на то, что обменный курс фунта по отношению к европейским валютам обвалится. Так оно и случилось. Этот день назвали «черной средой», потому что для очень многих это был плохой день и даже страшный. Но не для Гилберта. Господи, как мы праздновали в тот вечер! Наверное, только на шампанское истратили тридцать кусков. Мы пили за Томаса, которого больше не было с нами. Он… скончался годом ранее при ужасных обстоятельствах. Но нас это не остановило. Наоборот, его смерть сделала нас еще более рьяными, более целенаправленными.
Однако годы шли, — продолжил Фредди, пока их автомобиль прокладывал путь по Найтсбриджу, плавно, без видимых усилий обгоняя менее мощные средства передвижения, — мы оба приустали от валютных рынков. В том мире перегораешь довольно быстро. Гилберт основал холдинг «Ганнери» и принялся скупать и распродавать компании. Потом занялся строительным бизнесом. Расширился, диверсифицировал вложения. К тому времени он располагал большим состоянием, с таким многое можно себе позволить. Я же все еще торчал в «Стюардсе», стагнировал помаленьку и очень хотел оттуда вырваться. И как-то вечерком мы встретились в одном закрытом клубе. Надрались, поговорили о том о сем. И я понял, что хотя дела у него шли отлично, но чувствовал он себя не очень.
— Может, в нем начала пробуждаться совесть? — спросила Рэйчел.
— Не угадали, — ухмыльнулся Фредди. — Даю вторую попытку.
— Сдаюсь, — ответила Рэйчел. — Что вообще могло испортить ему самочувствие? Ума не приложу.
Если в этой фразе и просквозила ирония, Фредди ее не заметил.
— Все было очень просто. Ему не нравилось, что он платит слишком большие налоги.
Рэйчел фыркнула.
— О, тут нечему удивляться. Пусть у нас и великодушное правительство, пусть оно и понижает верхний предел налогообложения, но когда приносишь домой десять миллионов каждый год, то налоговикам выписываешь чек на четыре миллиона фунтов. И неважно, насколько ты богат. Четыре миллиона в любом случае большие деньги. Обидно, знаете ли.
— Мне жаль его до слез, — буркнула Рэйчел.
— Он был не один такой. Многие в схожей ситуации — правда, на тот момент мало кто мог сравниться с Гилбертом в плане накоплений — испытывали те же ощущения. И я подумал: вот оно, за этим будущее. Мое будущее, по крайней мере.
— Уклонение от налогов? Мило.
— Оптимизация налогов, так я предпочитаю это называть.
— Не сомневаюсь. Послушайте, а где этому учатся? На каких-то специальных курсах?
— Ну, я двинул по самому простому и незамысловатому маршруту. Устроился на работу в налоговую инспекцию.
