После короткой паузы свет усилился и превратился в фонарь, который держал юный мистер Тейлор. Фонарь осветил колеса экипажа, сбрую, дышло – все обернуто мешковиной, той самой, на которую кораблю было угодно меня кинуть, когда волна пробегала от одного борта к другому. Я стоял рядом с какой-то будкой.
– Мистер Тальбот, это переходит все границы! Вы должны немедленно уйти.
– Простите, мистер Саммерс, но это не самое мудрое решение. Мистер Тальбот послан с миссией…
– Позвольте, мистер Бене! Старший офицер здесь я, и останусь таковым, пока в адмиралтействе не сочтут нужным заявить, что это не так.
– Опять же прошу простить, сэр, но поскольку у него заявление от комитета…
Повисла пауза; два бледных лица оборотились друг к другу. Чарльз Саммерс шевельнулся первым – поднял руку, жестом показывая, что сдается.
– Робертс, Джессоп, по местам! Мистер Тейлор, оставьте фонарь и доложитесь мистеру Камбершаму. Не забудьте его поблагодарить. Итак, сэр, присаживайтесь – ради Бога, Эдмунд! – сюда, на тюк. Вы долго хворали, вам ни в коем случае нельзя стоять при такой качке.
– Я прислонюсь к будке.
– К пороховому погребу, вы хотите сказать? Прошу вас, не пользуйтесь этим ящиком в качестве подставки для ног. Здесь хранятся все три наши хронометра.
– С вашего позволения, сэр, временно хранятся, – уточнил Бене.
– Откуда вы узнали про комитет и мое поручение – данное мне поручение?
– Думаете, подобные вещи можно удержать в секрете? Между прочим, вы сейчас находитесь в самом подходящем месте для тайного разговора. Вашему драгоценному комитету следовало собраться именно здесь.
– Прошу прощения, сэр, я проверю, не болтаются ли поблизости Робертс и Джессоп.
– Проверьте, мистер Бене. Итак, Эдмунд, я готов выслушать ваше сообщение.
– Они – наверное, следует говорить «мы» – решили сообщить капитану о нашем мнении, что ради женщин и детей необходимо изменить курс и направиться к Южной Америке.
– Вам доводилось слышать о мертвой точке?
– Насколько я помню – нет.
В свете фонаря возникло бледное лицо лейтенанта Бене.
– Все чисто, сэр.
Чарльз Саммерс кивнул.
– Море, Эдмунд, которому древние народы, варвары, а также поэты – вроде мистера Бене – приписывали умение мыслить и чувствовать, иногда выказывает черты, вполне оправдывающие подобные заблуждения. Те, кто выходит на судах в открытое море, иногда попадают в стечение обстоятельств, которые создают видимость некой злой воли. Я говорю не о штормах и штилях, хотя они и опасны, а о мелких событиях и незначительных особенностях, о редких исключениях из правила, о некоторых обстоятельствах, являющихся отклонениями от нормы… вы слушаете, мистер Бене?
– С самым пристальным вниманием, сэр.
– …которые, будучи неодушевленными проявлениями физического мира, тем не менее иногда создают ситуацию, при которой люди – в здравом уме, сильные, опытные – вынуждены беспомощно наблюдать, как на них постепенно, но неизбежно, надвигается гибель.
Некоторое время мы молчали. Вокруг нас капало и булькало. Снизу, кажется, опять прошла волна.
– Я к этому не готов. Что за положение такое? Мне следует о нем сообщить комитету?
– Сначала разберитесь в ситуации.
– Постараюсь. Но вы мне заморочили голову.
– Мы – в мертвой точке. Так иногда называют место, где встречаются два течения и образуют стоячую воду, где можно бы ждать движения. Лучших слов для описания наших обстоятельств я не нахожу. Или – безвыходное положение? Вопрос, видите ли, не в том, направимся ли мы к Южной Америке или нет. Думаю, вы подразумевали залив Ла-Плата. Мы не сможем двигаться в том направлении. Более того, как выяснилось, мы не сможем причалить где-либо у Мыса. Мы слишком сместились к югу.
– Это он, чтоб его, завел нас слишком далеко на юг!
Чарльз повернулся к Бене:
– Заметьте, мистер Бене, я выражаю полное несогласие с высказыванием мистера Тальбота о капитане.
– Замечено, сэр.
– Но ведь корабли заходят и гораздо южнее! Господи, как же они… Китобои проводят в Южных морях годы!
– Вы не поняли. Согласны ли вы – не хочу говорить «солгать», согласны ли преуменьшить серьезность нашего положения для наших пассажиров и переселенцев на борту?
– Объяснитесь же наконец!
Чарльз Саммерс присел на какой-то тюк, мистер Бене устроился на чем-то вроде скамьи, я же прислонился к мешку; на стойке, где хранились хронометры, стоял фонарь, заливая нас бледным светом.
– Все сводится к тому – поскольку речь идет о корабле, к тому, как его строили.
– Про такие корабли, мистер Тальбот, говорили, что их строят целыми милями, а потом нарезают на куски.
– Некачественное строительство, мистер Тальбот, для военных судов дело обычное. Медные сквозные болты иногда одна видимость: снаружи фальшивая головка, а изнутри – тонкий стержень. Так, понимаете ли, сберегается много меди, что идет на пользу чьим-то карманам. Обычно об этом узнают, когда корабль разваливается.
Мистер Бене весело засмеялся.
– И, конечно, в море – когда дыры начинают течь, да только об этом не всегда докладывают.
– Неужели такое делают? Но ведь…
– Неизвестно, есть ли подобные недостатки у нашего корабля. Они еще не все полностью обнаружились. Но корабль ходуном ходит, совсем расшатался, и пакли из него слишком много вылезло, должной крепости в наборе нет – посудина наша старенькая. Вдобавок ветер поменялся на дюжину румбов – в тот самый момент, когда некий бестолковый офицер, ваш приятель Деверель, отправился вниз за выпивкой и доверил судно этому несчастному гардемарину…
– Виллису.
– …из которого моряка не выйдет, проживи он хоть сотню лет.
– Вы желаете продолжить, мистер Бене, или все же позволите мне? Я еще и половины не сказал, Эдмунд. Мы вышли из ветра, хотя любой грамотный офицер этого бы не допустил. Корабль накренило, и мы бы опрокинулись, если бы не сломались стеньги. Кроме того, фок-мачта повернулась в гнезде, и оно треснуло. Посмотрите на фок-мачту, видите ее чиксы? Верхушка того, что осталось, выписывает круг. Фок-мачтой пользоваться невозможно, а значит, и на бизань-мачте парусов ставить нельзя – по соображениям равновесия, как вы понимаете. Теперь заметьте – тот самый ветер, который нас изувечил, отнес неуправляемое судно назад, в теплые воды. Мы заштилели, обросли, стали из-за этого еще более беспомощными. В результате у нас нет выбора. Остается только двигаться туда, куда нас несет.
– И что же будет? Выходит – мы пропали?
– Никоим образом. Подчинившись и повинуясь силам природы, мы сможем их обмануть.
– И более того, как вы знаете, сэр, я предложил принять меры против наростов…
– Могу я закончить мысль, мистер Бене?
– Простите, сэр.
– Ничего. Итак, Эдмунд, доводилось ли вам видеть карту с проложенным на ней маршрутом корабля из одного пункта в другой?
– Нет.
– Вам, думаю, будет интересно. Например, корабль, идущий в Индию с Мыса, не отправится по прямой линии через Индийский океан, но опишет огромную кривую, которая выведет его почти в Австралию.
– Мы снова встретимся с «Алкионой»!
Чарльз улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Нет, Эдмунд, к сожалению, мы не встретимся. «Алкиона» на всех парусах пойдет по ветру и обогнет Мыс. Нам тоже придется пойти по ветру. Курс, который мы возьмем из нашей мертвой точки, лежит обратно, в южные широты. Там господствующие ветра изменятся и подуют с запада. Они понесут нас в Австралию. Видите, подчиняясь неизбежному, мы достигнем цели.
– Это, мистер Тальбот, все равно что ехать под гору, когда вам не по силам подняться, а спуститься все равно нужно. Всю дорогу к антиподам мы будем ехать под гору.
– Понятно… Нет, господа, я и вправду понял.
– Путешествие, Эдмунд, предстоит долгое.
– Мы можем утонуть?
Офицеры переглянулись. Чарльз повернулся ко мне:
– На вас можно положиться? Да, возможно, мы утонем.
Я умолк, пытаясь разобраться в своих впечатлениях от этой суровой правды, – и преуспел даже больше, чем ожидал. Я замер – как в тот миг, когда Джек Деверель вручил мне саблю. Саммерс рассмеялся.
