Хотя Карл Великий возразил, что меры по обороне монастыря следовало бы обсудить в первую очередь, а богослужение и еда могут подождать, аббат не дал сбить себя с толку. В конце концов император предложил посетить церковь еще до совещания, но ввиду опасной ситуации не отправлять службу полностью. Аббат Гисберт согласился, и все разошлись.
Если даже Танкмар и питал надежду, что Аделинда и Имма тоже будут ночевать в спальне, его постигло разочарование. Аббат лично сопроводил женщин в низенькое продолговатое здание, в котором, как подозревал Танкмар, находились кельи высокопоставленных лиц монастыря. Однако ему будет нетрудно пробраться туда незамеченным. Может быть, Аделинда ночью наконец вернется и останется с ним наедине. Он хотел ее, вожделел ее тела, которое она отчаянно пыталась укротить. Танкмар решил подождать до времени после ужина, когда полные желудки сделают мозг ленивым и опасность быть обнаруженным станет меньше.
С тяжелым сердцем он последовал за воинами в спальню. Ему больше хотелось остаться возле Абула Аббаса, чтобы тот охранял его. Однако даже император остался со своими людьми, а не спал, как женщины, в уединенной келье. Танкмар, хромая, опустился по десяти деревянным ступенькам вниз, в полутемный зал, который находился под землей, чтобы дарить прохладу нуждающимся в отдыхе людям в жаркие летние ночи. Для холодных дней, которые вскоре настанут в Санкт-Аунарии, был подготовлен камин такого размера, что внутри могли свободно разместиться четверо мужчин.
Он подошел к одной из соломенных постелей, все еще мысленно пребывая с Аделиндой, и столкнулся с одним из солдат. Он поднял взгляд и узнал обезображенное лицо воина, который околачивался возле сестры Иммы.
– Извините, – пробормотал Танкмар. – Я не знал, что эта постель уже занята.
– Не занята, – хрюкнул тот. – Пусть она будет вашей. Я найду другое место.
– Нет-нет. Займите его. Я все равно хотел ночевать под открытым небом.
Так они переговаривались еще некоторое время. И Танкмар был даже рад уважению, которое солдат императора оказывал ему, саксу.
В конце концов Танкмару это надоело. Он подошел поближе к солдату, встал на цыпочки и прошептал ему на ухо:
– Или же вы сейчас же займете постель и не будете отнимать у меня время, или же я расскажу сестре Имме, что вы называли ее уродливой старой проституткой.
Здоровый глаз франка испуганно уставился на него.
Затем у франка вырвался хриплый смех:
– Для сакса вы очень внимательный наблюдатель. К тому же у вас хорошо подвешен язык. Это мне нравится. – Он протянул Танкмару искалеченную руку, которую тот крепко сжал от удивления.
– Саудрат, граф из Мондзе. Благодарю! – с этими словами он бросил тюк со своим багажом на постель и начал готовить одеяла.
Танкмар пожал плечами.
– Приятного отдыха, – пробормотал он. Однако граф, казалось, уже не обращал на него внимания. Он склонился над своими пожитками и засунул голову вслед за руками в свой мешок.
Танкмар уже хотел убраться восвояси, как вдруг франкский циклоп выпрямился и сказал:
– Подождите! Возьмите это в знак благодарности. Это носил предатель, которому я несколько дней назад вспорол брюхо. Клинок острый и великолепно отточенный. Я бы сам использовал его, однако мне уже тяжело таскать собственное оружие.
Он сунул в руку Танкмару маленький топорик длиной с локоть. Лезвие топорика было длиной не более пальца.
Чувство, что он держит в руке оружие, придало Танкмару ощущение собственной полноценности:
– Это франциска, не так ли? – Он уже видал такие метательные топоры в спинах и черепах его друзей, соседей и родных. Танкмар повертел оружие в руке, ожидая, что обнаружит засохшую кровь саксов.
Саудрат ударил его пальцем в грудь:
– У вас нет даже копья. Если мавры нападут на монастырь, вам нечем будет защититься. Возьмите франциску. Вы быстро научитесь владеть ею. Искусство состоит в том, чтобы в нужный момент метнуть топор. А в цель он попадет сам собой. – Саудрат кивком подтвердил свои слова. Затем он вернулся к своей постели.
Танкмар покинул спальню, погруженный в свои мысли. Франциска лежала в его руке, словно маленький зверь, о котором он не знал, кусается ли он. Совсем недавно он сам просил Исаака дать ему оружие, потому что ничего не хотел больше, чем умереть с мечом в руке, пополнив ряды своих предков. Если бы у него в руке тогда, в том селе на берегу Роны, оказался хороший клинок, Исааку не пришлось бы умереть.
Франк ожидал от него, что он будет сражаться на их стороне, что поднимется на стены и защитит их от врага. Франциска Саудрата была не символом уважения, а выражением сочувствия и одновременно указанием к действию. Граф не хотел посылать его, невооруженного, на смерть. Танкмар подавил тошноту и прицепил франциску к веревке, которой подвязывал свою импровизированную накидку на бедрах. Рукоять оружия при каждом шаге била его по бедру.
Он вышел на широкий двор, подошел к стойлам и упал в солому рядом с Абулом Аббасом. Прижавшись спиной к ноге слона, он жевал соломинку и пытался привести в порядок свои мысли.
Абул Аббас водил хоботом по его лицу и волосам и забрасывал его соломой, мешая Танкмару сосредоточиться на мрачных мыслях. В благодарность за это он вынул амулет и начал повторять со слоном старые команды. Огромное животное все еще не повиновалось приказам. Однако сакс подозревал, что Абул Аббас вел с ним какую-то игру и неплохо понимал, чего от него ожидают. Танкмар чувствовал, что слон подтрунивает над ним, пусть каким-то диким, но дружелюбным способом. Насколько опаснее амулет был в руках сенешаля Павии! Чистая провокация, которая чуть не стоила предателю жизни. В правильных руках птица Исаака вызывала у Абула Аббаса удовольствие, а вот в чужих – насилие и злобу.
Понимая, что его никто не хватится, Танкмар не пришел на совместный ужин в трапезную. Он решил, что лучше собрать остатки еды на кухне. Он терпеливо ждал возле Абула Аббаса. Женщины после ужина и последующего богослужения, разумеется, вернутся в свои кельи. И тогда для него будет самое время заставить Аделинду заговорить. Странным было лишь то, что за все время ожидания ни единый человек не прошел через большой внутренний двор. Более четырех дюжин монахов жили здесь, но монастырь казался вымершим. Нежели все собрались в трапезной и никто не охраняет стены? Танкмару не хотелось верить в такую глупость и беззаботность.
Общее отсутствие бдительности давало ему возможность проникнуть в келью Аделинды и ждать ее там. Когда двор монастыря снова заполнится монахами и солдатами, можно опасаться, что ему преградят доступ к покоям женщин.
Перспектива увидеться с послушницей наедине возбудила Танкмара. Он быстро поковылял по пустому двору Санкт-Аунария мимо комнаты, где можно было согреться, и здания для отшельников, оставив по правую руку от себя крестообразный ход и восьмиугольный колодец, и по усыпанной гравием дорожке, шуршавшей под ногами, дошел до продольного нефа церкви. Под одной из защищавших от дождя крыш он обнаружил мельницу для размола зерна и сукновальню, а в одном из сараев находился целый кирпичный завод. Воистину, здешние монахи умели сами обеспечить себя всем необходимым.
Здание, которое монахи освободили для женщин, представляло собой продолговатое сооружение с казавшимся бесконечным коридором, по обеим сторонам которого находились кельи высших монастырских чинов. Вход в кельи был закрыт тяжелыми занавесками или дверьми. Танкмар напоследок обернулся через плечо и тихонько прокрался в дом.
Где же келья, которую он ищет? Он не сможет найти комнату Аделинды по ее пожиткам – у послушницы было лишь то, что она носила на себе. Ему нужно искать другие приметы.
Ковыляя от кельи к келье, он заглядывал сквозь щели в дверях и просветы между шерстяными занавесками. Из помещений до него доносился запах бедности и запустения. Жизнь в кельях, очевидно, была еще беднее жизни монахов-отшельников. Во многих помещениях не имелось даже стула или масляной лампы, лишь солома, на которой спали монахи, а также ведра для отправления естественной нужды. Камень стен был серым, на некоторых из них почерневшим от влаги и испускавшим затхлый запах. Царапины на стенах говорили о том, что духовники старались очистить кельи от мха.
