– И я с ней согласна, – прошептала Рейчел, причем так тихо, что Джонатан, похоже, не расслышал ее слов.
Они стояли еще некоторое время, погруженные каждый в свои мысли, солнце светило им в глаза, а высоко над головой кружил стервятник, распластавшись в потоке теплого воздуха, поднимающегося над холмом. Рейчел безвольно опустила руки и постаралась отогнать мысль о том, чтобы он снова поцеловал ее пальцы. Ей показалось это глупым ребячеством.
«Чего я достигну, если он это сделает?» – подумала она.
И эхо далекого голоса ответило ей: «Всего».
1808
Стояло начало ноября. С тех пор как в фермерский дом на окраине Батгемптона пришло последнее письмо от Джонатана, миновало уже более шести месяцев. Когда летом он приехал сказать, что уезжает в Португалию воевать с французами, Пташка даже не сразу поняла, где эта Португалия и почему французы находятся там, а не во Франции. Так что они еще долго потом листали атлас и разглядывали карты Европы. Казалось, Элис не помнила, как Пташка ее предала, и больше не строила планов убежать с Джонатаном. Война с Францией заставила о них забыть, и если Пташка считала, что они лишь отложили их на время, Бриджит встретила весть об отъезде Джонатана на войну с каким-то мрачным облегчением. Джонатан разрывался на части: он то принимался рассуждать о славе и долге, то начинал заверять, что будет ужасно скучать по Элис и Пташке и считать дни до возвращения. Когда он вел подобные речи, глаза Элис наполнялись слезами, которые она, однако, не хотела проливать в его присутствии. Зато когда Джонатан все-таки уехал, они потекли ручьями.
Письма от Джонатана приходили каждую неделю, иногда сразу по два и по три. Он строчил их практически ежедневно, хотя почта доставляла их нерегулярно. Джонатан заполнял словами абсолютно весь лист бумаги, каждый его дюйм, и делал это невероятно убористым почерком, который стало еще труднее разбирать. Письма приходили испачканными, порой от них пахло то пылью, то дымом и порохом. Одно пришло прожженным. Прямо посреди страницы, пропитанной запахом гари, виднелось странное отверстие с почерневшими краями. Слова, оказавшиеся в этом месте, были потеряны навсегда. Элис тут же хватала доставленное письмо, проглатывала залпом, а затем, пробежав по его строчкам еще несколько раз, читала вслух Пташке и Бриджит, но всегда с паузами, пропуская или заменяя некоторые слова. При этом она окидывала Бриджит взглядом одновременно извиняющимся и вызывающим. Затем письма приходить перестали, оставалось только ждать. После того как прошло две недели без единой весточки, Пташка заскучала, и ее стали занимать другие предметы. Но для Элис бремя ожидания с каждым днем становилось все тяжелее.
Однажды Элис разбудила Пташку ночью, когда в спальне было темно и холодно. Она не зажгла свечи, и ее цепкие руки, казалось, возникли из ниоткуда, словно ожившие тени. Пташка рывком села, пытаясь вырваться.
– Тише, тише! Это я! – прошептала Элис приглушенным, сдавленным голосом.
– Что такое? В чем дело? Я ничего не вижу!
– Дорогая, мне пришла в голову страшная мысль. – Одинокий голос словно отделился от хозяйки и жил сам по себе. – Что, если Джонатан убит? Если лорд Фокс узнал об этом… ему, наверно, и в голову не пришло нас известить. Он же не знает наших… обстоятельств. Что, если все именно так, Пташка? Как ты думаешь? Что, если они просто не захотели мне об этом сообщить?
Пташка никак не могла придумать, что на это ответить, и невидимые руки вцепились в ее запястья еще сильнее, так что ногти врезались в кожу.
– Я должна отправиться в Бокс. Схожу туда и все разведаю.
– Элис, нет! Тебе не велено этого делать! – воскликнула Пташка.
– Но я должна знать, – возразила Элис и на этом закончила разговор.
Утром, когда Пташка и Бриджит проснулись, они обнаружили, что Элис нет дома. Хотя у Пташки от страха подводило живот, она все-таки нашла в себе силы рассказать Бриджит, куда, скорее всего, ушла Элис. Губы у экономки побелели. До Бокса было пять миль, но дорога шла то в гору, то под гору, и Элис требовалось часа полтора, чтобы туда добраться, если кто-нибудь не согласится ее подвезти. Через три часа Пташка принялась ее высматривать, подходя то к одному окну, то к другому, в зависимости от того, в какой комнате находилась. Бриджит была мрачной, молчаливой и всецело отдавалась работе по дому, которую выполняла с самозабвенным усердием, лишний раз свидетельствующим о том, как сильно она взволнована.
– Лорд Фокс любит Элис, – сказала ей наконец Пташка. – Думаю, он будет к ней добр.
Но Бриджит лишь хмыкнула:
– Ты не имеешь представления ни о мужчинах, ни о мире, в котором они живут, безродная, глупая девчонка.
Пташка обиделась и решила не разговаривать с Бриджит, пока не вернется Элис. Примерно через полчаса Пташка в очередной раз глянула в окно кухни и увидела знакомую фигурку Элис, гибкую и грациозную, словно веточка ивы.
– Она вернулась! – с жаром крикнула Пташка, забыв про свою обиду.
Элис пересекла двор и вошла в дверь, сутуля плечи и понурив голову. Потом она повернулась, закрыла дверь и, покачнувшись, стала клониться вперед, пока не коснулась косяка лбом.
– Что случилось? Он все-таки мертв? – потребовала ответа Бриджит.
– Бриджит! Как ты могла такое сказать! – воскликнула Пташка.
– Лучше узнать сразу. Ну, Элис, какие новости?
Но Элис отвернулась к двери и ничего не хотела говорить. Когда Бриджит и Пташка заставили ее повернуться к ним, они были потрясены. Лицо девушки было пепельно-серым, губы посинели, широко раскрытые глаза смотрели в пространство. Ее трясло так сильно, что дрожь скорее напоминала судороги, пробегающие по всему телу.
– Элис! – воскликнула Пташка и обвила руками свою названую сестру.
– Отойди, детка. Если ей плохо, этим ты не поможешь, – проговорила Бриджит.
Пташка прижала ухо к груди Элис и стала слушать, как бьется ее сердце, которое то начинало учащенно колотиться, то почти замирало. Совсем как в тот вечер, когда Пташка попала к ним на ферму. Сердце Элис то пропускало удары, то выбивало короткую очередь бурного стаккато. Пауза, и опять бешеная скачка. Ни последовательного ритма, ни четкого рисунка. Словно какой-то маленький зверек отчаянно бился в ее грудной клетке. Затем последовал долгий перерыв между ударами. Пташка подняла взгляд на лицо Элис и увидела, как закатились ее глаза, почувствовала, как обмякло ее тело, прежде чем рухнуть на пол.
Пришел доктор и пустил Элис кровь, которая долго стекала в белую фарфоровую чашку. Он сказал, что ей следует отдыхать и пить темный эль для укрепления сил. Элис провела в глубоком сне целые сутки. Ее лицо было абсолютно белым, а тело неподвижным, и могло показаться, будто она умерла. Пташка время от времени заходила в спальню, чтобы убедиться в обратном, ощутив на щеке теплое дыхание Элис. Когда девушка проснулась, ее накормили и дали ей выпить бульон из говядины. Ее умывали и причесывали, но Элис была словно в забытьи, в течение двух дней она не сказала ни слова, а только смотрела прямо перед собой. Тени под глазами походили на синяки, а на висках проступали едва заметные голубые жилки. Пташка приносила в спальню горящие угли в жаровне, но это не помогало изгнать царящие там холод и мрак. В конце третьего дня она забралась в постель к Элис и легла рядом с ней.
– Он умер, да? – шепнула она. Трудно было предположить, что еще могло довести Элис до такого печального состояния. – Бриджит думает, что это так. Она права?
Сама Пташка не могла в это поверить. Не могла представить себе, что Джонатана больше нет на свете. Ей еще никогда не доводилось сталкиваться с тем, чтобы умер кто-то, кого она знала. Живой человек, которого она видела, к которому прикасалась, с которым разговаривала. Смерть была выше ее понимания, хотя при мысли о ней сводило живот и начинало подташнивать.
– Он погиб, Элис? Именно это сказал тебе лорд Фокс?
Она спросила просто так и не ожидала, что Элис ответит, но сестра повернула к ней голову.
