короче. Общих тем, которых, казалось, уйма, теперь почти нет. Мне не нравится её подбородок. Слишком мужской. Она спросила, не жмут ли мне джинсы и занимаюсь ли я каким-то спортом, кроме бассейна. Прежде она отмечала, что я вполне атлетичен. Я наблюдатель сам за собой. Подсматриваю то, как не подхожу другой особи. Женское разочарование. Вот ещё немножко, и всё.
Это был конец декабря; мы обошли Белгород по кругу: стартовали от «штанов» и дальше по Сумской, в сторону Октябрьского суда, а потом направо по Чичерина, вдоль дороги до самой Богданки через Мичурина. Снега выпало мало, был штиль, поэтому мы легко преодолели это расстояние. Она всё молчала и кивала, а я рассказывал о своей летней поездке в Санкт-Петербург. Лия не слушала. Было понятно, что свидание у нас последнее. А ещё – что нужно сменить бассейн.
Скоро Новый год. Я его встречу один. Без жирной еды и алкоголя. У монитора ноутбука – там какой-нибудь фильм. Из воды на сушу, из света в тень. И обратно. Год за годом. Пусть будет так.
Русская сказка
Николай Старообрядцев
В деревне стояла изба. В избе жили два человека – отец и мать. Ещё у них был сын – совсем маленький. Но маленьким он был только ростом, а с виду – древний старик. Из-за этого люди думали, что он – отец отца, а сами отец с матерью – его дети. Слух об этом разнёсся повсюду, а когда он вернулся обратно, ему поверили уже все, даже отец с матерью. Они стали называть своего сына отцом, а он их – детьми. И когда в деревню пришла смерть, всем было ясно, что с нею пойдёт сын.
Мать с отцом вымыли сына в бане, обрядили его в белые одежды, дали кусок хлеба в котомке, перекрестили и отправили в путь-дорожку, а сами легли на печь и стали отдыхать.
Пошёл сын на кладбище. Когда он пришёл, была уже ночь и смерть спала. Не стал он её будить, а съел кусок хлеба, забрался в могилу и уснул. И так сладко спалось ему в могиле, что проспал он три дня и три ночи, а когда проснулся и вылез, то увидел, что смерть ушла.
Сын проголодался, но на кладбище есть было нечего, поэтому он пошёл обратно в свою деревню – авось, отец с матерью накормят. Пришёл он домой и видит – сидят отец с матерью за столом и горюют. Спрашивает у них сын:
– Что случилось, дети мои?
Отвечают ему родители:
– Приходила к нам смерть. Говорила, что пропал наш отец и теперь она заберёт нас вместо него.
– Что же отвечали вы ей?
– Отвечали мы, что привыкли жить на белом свете. Не хотим умирать.
– И что же, помиловала вас смерть?
– Помиловала, отец. Да только одно условие поставила.
– Какое же условие, дети мои?
– Пообещали мы родить сына и ей отдать.
– И что же, согласилась ли смерть?
– Согласилась, отец. Да только одно условие поставила.
– Какое же условие, дети мои?
– Нужно нам сына родить сегодня к вечеру.
Сказав такие слова, горько плакали отец с матерью. Не ведали они, как можно за один день сына родить.
Подумал сын и так отвечал родителям своим:
– Не кручиньтесь, дети мои. Знаю, как помочь вам. Я у вас маленький. Заберусь я к матери под подол и спрячусь там. Когда смерть придёт, тряхнёт мать подолом, я и выпаду. Увидит смерть, что я родился, и заберёт меня.
Обрадовались отец с матерью, что сын у них такой смышлёный вырос. И порешили сделать, как он сказал.
Пришла вечером смерть. Подошла к отцу с матерью и спрашивает:
– Где же сын, которого обещали мне?
Возликовала мать, что сейчас ей спасение будет, да так сильно подолом тряхнула, что покатился сын по полу кубарем и через творило улетел в подполье. Рассердилась смерть, что не дали ей сына – и забрала отца с матерью. Стали они мёртвые. Увидел это сын, перепугался и решил никогда уже не вылезать из подполья. Так всю жизнь там и прожил.
I
– Извините, мы не можем вас взять. В трудоустройстве отказано, – в прыщах и всю жизнь не доедавший, ответил рыжий паренёк, директор «Пятёрочки». – Сам понимаешь. – Он поменял «вы» на «ты» и протянул Егору сигарету.
Тот покорно взял её, подобрел и понял, что ругаться смысла нет. Он благодарно кивнул и перехватил зажигалку.
– Конечно, понимаю. Но деньги нужны, деваться некуда, – Егор выдохнул и поднял глаза к небу. Тяжёлые облака толпились и походили на дым – кто-то наверху опустил водный.
Егор курил жадно, раз за разом всасывал дым крепкого табака и оглядывался кругом, засматривался на деревья, траву, в июле особенно сочную, и дикие цветы.
– Найди, где шабашить. Грузчиком на рынке. Или продавцом там же. А можешь на стройку, там нелегалов много, – властитель желудков, печени и лёгких вспомнил, как подростком бродил между торговых точек.
Там и красные советские ковры, и костюм к первому сентября, и харкающая радиотехника. Будущий директор «Пятёрочки» носился по заставленным проходам, шнырял между гнилыми прилавками и приторговывал насваем.
– Официально хочу, – Егор отвечал отвлечённо и даже не смотрел на того, кто часом ранее мог определить его судьбу – трудоустроить.
– Э-э-э, брат, это трудно будет, – заключил рыжий-конопатый, дал сигарету в путь, что есть мочи пожал руку и нырнул в железную дверь.
Егор погладил походную сигарету, как дочь, бережно убрал подарок в карман, плюнул и пошёл. Куда – он не знал. Шёл туда, где загорался зелёный, где люди не толпились и где июльское солнце светило веселее всего – тучи ветер разогнал.
Егор шагал широко и звонко, пробивал сапогами тротуар. Для сапог несезон, но другой обуви у него не было. Ноги потели так, что при шаге хлюпало. За Егором плелись мокрые следы.
Егор ласкал сигарету пальцами, выжидал, когда увидит курящего и попросит огоньку. Пока его смолистый спаситель не мелькал впереди, он приподнимал подбородок и щурился, точно китаец в Янтарной комнате. Так его умиляло лето.
Егор слушал, как шуршит листва, смотрел, как она колыхается зелёным морем на ветру. Он останавливался у домов, где больше всего поросло одуванчиков, и вспоминал, как в детстве таскал их своей матери.
Егор вдыхал полной грудью и плевать хотел на выхлопной газ и городскую духоту. Теперь он дышал свободно
