лампой, создающей освещенность глаза в 10000 люкс на расстоянии одного метра), а другая — плацебо световую терапию (такое же воздействие с освещенностью 100 люкс). Лечение проводили как можно раньше после пробуждения, с 7 до 8 часов утра.
Через две недели у троих из пяти добровольцев, получавших активную терапию, симптомы заболевания исчезли; в группе плацебо сдвигов не наблюдалось. Для подтверждения эффективности метода ученые планируют приступить к более масштабным исследованиям.
Игорь Андреев
Включаем телевизор — опять реклама! На сей раз рекламируют не пиво клинское, не тушь для ресниц без комочков и не краски WeLLa для волос. Рекламируют фильм «Тарас Бульба» — мелькают роскошные кадры — скачут взмыленные лошади, сверкают клинки, падают и умирают воины. Бульба целится в сына. У якобы случайных прохожих журналист спрашивает мнение о фильме, и в ответ слышим: «Фильм прекрасный, давно не видел ничего лучше», «Это — событие, его нельзя пропустить», «Как?
Вы еще не видели этот фильм? Спешите, спешите видеть!» И мы поспешили. Среди нас был известный историк Игорь Андреев. Его размышления по поводу фильма предлагаем читателям.
Признаться, после просмотра фильма «Тарас Бульба» вспомнился не Гоголь, а… Ленин с его бессмертной фразой о кино, которое «для большевиков важнейшее из всех видов искусств». Возможно, время скорректировало бы высказывание вождя, и ныне оно прозвучало бы несколько иначе: важнейшими «видами» искусств были признаны… цифровые средства информации. Это, однако, суть не меняет: массовое историческое сознание формируют не научные монографии и даже не школьные учебники с уставшими от бесконечных и бесплодных реформ учителями, а кинофильмы и телесериалы, нескончаемым потоком изливающиеся с экранов телевизоров. Значит, кто снимает и владеет средствами видеоинформации, а точнее, кто владеет и потом уже снимает, тот и формирует историческое сознание.
Нетрудно догадаться, чего хотят владельцы, а также и заказчики фильмов, особенно если в титрах появляется сакраментальное «фильм снят при финансовой помощи.». Здесь все или почти все понятно.
Непонятно с теми, кто снимает. Впрочем, не об этом речь, а о формировании массового исторического сознания, то есть о его содержании, о допустимых способах и средствах, о мере ответственности за созданное.
Прошедший совсем недавно по кинотеатрам страны и разошедшийся в десятках тысяч DVD фильм «Тарас Бульба» вызвал немалый резонанс в обществе. Достаточно ознакомиться с полемикой по поводу фильма в Интернете, чтобы убедиться в этом. Разного уровня и глубины, не говоря уже о, мягко выражаясь, своеобразной лексике и стилистике, эти отзывы-отклики свидетельствуют о неравнодушии зрителя к затронутым проблемам. Градус общественной заинтересованности и резонирования очень высок. Социологи, без сомнения, увидят в этом одно из проявлений процесса поиска общих ценностей, призванных хоть как-то соединить распавшийся на мелкие кусочки социум. Можно сказать, что идет поиск той самой аутентичности, без которой, по мнению многих обществоведов, общество — не общество.
Диапазон оценок впечатляет. От полного неприятия с обвинениями в «российской агитке» или «происков москалей, которым не обмануть истинных украинцев», до полнейшего восторга — «фильму удалось передать дух книги» — с частными замечаниями относительно «шляпы» Боярского на голове Шило и батальных сцен с «обилием кетчупа» на манер Голливуда 90-х годов прошлого века. Мы вовсе не намерены соглашаться или оспаривать эти мнения: бесспорно право каждого на собственную точку зрения. Заметим только, что, вне зависимости от позиции, многие из рецензентов воспринимают фильм как блокбастер или вестерн. Соответственной оказывалась и мерка, на самом деле мало подходящая к экранизации классика. За воспитание целого поколения зрителей на американском кино российским режиссерам приходится платить, и, кажется, очень дорого, хотя это не столько их вина, сколько беда.
Но вернемся к гоголевскому «Тарасе Бульбе». Кажется, Константин Аксаков первым объявил Гоголя отечественным Гомером. Правда, связав это звание с «Мертвыми душами», критики и почитатели великого писателя испытали известное неудобство: первый том был так густо заселен Собакевичами, Ноздревыми и Чичиковыми, что для Ахиллесов и Гекторов места просто не хватило, что, конечно, сильно не соответствовало требованиям жанра. Необходим был — и это обещал сам Гоголь — положительный герой. Его-то как раз и ждали. Но до появления его, как известно, дело не дошло. «Тарас Бульба» в своем обновленном, отличном от первого издания «Миргорода» варианте, призван был хотя бы отчасти восполнить этот пробел. Переписанный Гоголем, «Тарас Бульба» должен был стать российской «Илиадой».
Но здесь писатель столкнулся с противоречием, продиктованным самим жанром эпического произведения. Об этой метаморфозе издавна писали литературные критики: эпический герой не может вписаться в систему представлений и ценностей нового времени. У него было иное, рожденное еще в древней греческой литературе предназначение. Он герой, герой сверхположительный, бросающий дерзкий вызов судьбе, року, обстоятельствам, одержимый заветной целью. В своем необузданном стремлении к преодолению он творит много такого, что не может быть принято людьми нового времени. Но этот образ — вне критики и осуждения. Эпическое на моральные «мелочи» внимания не обращает — важна храбрость, сила, широта, поступки невиданные, нечеловеческие, от которых у читателя-слушателя должна кровь стынуть в жилах.
У Гоголя все это органически воплотилось в Тарасе Бульбе с его размахом и удалью дикой натуры. Таково и окружение полковника, горячо любимое им товарищество. Гоголь не стремится приукрасить запорожцев — храбрость соседствует с жестокостью, страшными картинами осады городов, разорением католических монастырей, еврейскими погромами, поголовным уничтожением жителей польских селений. «Не уважали казаки чернобровых панянок, белогрудых, светлооких девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Казаки, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя». В историческом плане в описании Гоголя нет преувеличения: источники беспристрастно свидетельствуют о подобных жестокостях и ожесточении, причем взаимном и многократном. К слову сказать, и принадлежность к православию, вопреки утверждению фильма, не всегда спасала от сабель запорожцев: когда гетман Сагайдачный явился в годы Смуты с 10 тысячами запорожцев возвращать трон Рюриковичей королевичу Владиславу, казаки творили страшные жестокости и с единоверцами из Московского государства. Чего стоила одна только осада захолустного городка Михайлова. Упорствующих защитников гетман обещал вырезать до последнего младенца, если они не одумаются и не отворят ворота. Городок устоял, жители отбились, однако в летописи Михайлова осада оставила такую зарубку, что его обитатели до самой революции ходили крестным ходом в память о чудесном избавлении от свирепых хохлачей.
Но для Гоголя
