воды. Немного покрутившись, «Стриж» занял правильную позицию — над самой глубокой частью пролива. Трал — массивная стальная рама с привязанным к ней сзади большим капроновым мешком весьма потрепанного вида — канул в воду, унося за собой бессчетные метры толстой веревки, перекинутой через блок над кормой «Стрижа».
— Ветер гонит нас к берегу, — пояснил профессор Цетлин, поглядывая то на монитор локатора, то на волны за кормой. — Мы тянем за собой трал, и он медленно едет вверх по подводному склону. Ну, пожалуй, пора.
Руки в рукавицах вцепляются в веревку. Тянуть с 80-метровой глубины трал с грузом — дело с виду нехитрое, пока сам не попробуешь. Главное — согласованность действий, чтобы все тянули разом и разом же перехватывались. А палуба тем временем качается под тобой, и прямо по ногам перекатываются потоки холодной соленой воды. О фонтанах брызг и говорить не приходится — от них на нашем суденышке может укрыться только шкипер в крохотной рубке.
Кажется, что веревка никогда не кончится, но в какой-то момент в воде начинает мелькать рама. Ее подводят к корме, рывком подымают и бережно опускают на палубу. Когда развязывают мешок, кажется, что в нем нет ничего кроме ила. Студенты вываливают его содержимое в широкие низкие пластиковые ящики (похожие на те, в которых когда-то привозили пачки творога в магазины), льют ведром забортную воду — и из сплошной бурой массы появляются морские звезды, офиуры, моллюски, креветки…
— Лед, лед положите, а то, пока дойдем, перегреются.
Мы делаем еще один заброс. Второй улов еще фасуют по ящикам, а «Стриж» уже ложится на обратный курс. На пирсе нас встречает строй сотрудников: каждый надеется, что в пробах окажутся его объекты. Удача выпадает не всем. Директору вот сегодня не повезло — в пробах не оказалось тех многощетинковых червей, на которых он особенно рассчитывал.
«Волны катятся полого…»
Сегодня в мире работает около сотни морских биостанций. ББС среди них — одна из самых экстремальных и, к сожалению, самых дорогих в расчете на человеко-день. Дело в том, что Белое море доступно для исследований (по крайней мере — традиционных) лишь небольшую часть года. Здесь, как в крестьянском хозяйстве, летний месяц год кормит. Осенью станционные корабли и лодки вытаскивают на берег, некоторые помещения закрывают. А в ноябре почти все сотрудники — и «научники», и «техники» — берут свои два месяца полярного отпуска, присоединяют к ним накопившиеся за сезон отгулы (во время летних практик люди месяцами работают без выходных) и уезжают до весны. На станции остаются лишь несколько человек — поддерживать системы жизнеобеспечения и охранять на случай чего.
Одно из естественных направлений развития станции — удлинение сезона. (Это полезно и по другим соображениям: северные экосистемы хрупки, и несколько сот человек, одновременно живущих на ограниченной территории, начинают уже заметно влиять на окружающую среду.) Уже сейчас практики длятся до середины сентября. А в прошлом январе впервые прошла зимняя практика — по морским льдам для студентов-географов.
Всего же практику здесь проходят студенты пяти факультетов МГУ. Как раз во время моего пребывания на станцию приехал декан одного из них — академик Скулачев [14]. Встреча с ним стала для меня приятным сюрпризом: я как раз хотел поподробнее расспросить его об одной идее, высказанной им несколько лет назад и получившей недавно неожиданное подтверждение сразу с двух сторон: от калифорнийских иммунологов и российских психологов.
— Давайте поговорим прямо здесь, — предложил Владимир Петрович. — Вечером на пирсе вас устроит? А то в Москве у меня времени не будет.
И вот мы снова на пирсе — обсуждаем неожиданные параллели в поведении клетки и целостного организма, а фоном для разговора служат закатное небо и его отражение в Великой салме. Я вдруг слышу, как над водой разносится мелодия: видимо, в одной из пришвартованных лодок какое-то электронное устройство наигрывает нечто очень знакомое — тихо-тихо, почти на грани слышимости. И только когда мой собеседник делает долгую паузу, и мелодия становится слышней, на нее сами собой ложатся привычные слова:
«Альма-матер, альма-матер, легкая ладья…»
Ирина Глущенко
В 1939 году в СССР вышла новая книга. Она отличалась от обычных книг того времени. В ней были изображены венчики для взбивания яиц и свиные туши. Монпасье и пряники. Сорта фасованного мяса и графики, демонстрировавшие «удельный вес колбасы в процентах». Это была «Книга о вкусной и здоровой пище». На ее издании настаивал нарком пищевой промышленности Анастас Микоян.
Книга вышла тиражом в 100 тысяч экземпляров. Сейчас она — раритет.
Тираж был явно недостаточным для многомиллионной страны, где на протяжении двух десятилетий поваренные книги практически не выпускались. А те, что сохранились с дореволюционных времен, уже не соответствовали новым условиям, как социальным, так и идеологическим и даже техническим. В конце 30-х годов ХХ века готовить пищу предстояло совершенно другим людям с иными вкусами, иным воспитанием, иной культурой. Да и продуктов многих просто уже не было, зато появились новые. Теперь наконец советский человек получал фундаментальное и всеобъемлющее руководство к кулинарному действию.
«Книга о вкусной и здоровой пище» — проект глубоко идеологический и, вне всякого сомнения, — тоталитарный. В стране, где была однопартийная система, единый Совет профсоюзов и один Союз писателей, должна была появиться и одна на всех поваренная книга.
В соответствии с общими идеологическими установками, она представляет собой попытку синтезировать в единую кухню кулинарный опыт разных народов и даже разных эпох, представляя «советское» в качестве итога и вершины исторической эволюции. Все должно быть структурировано и подчинено единому, заранее установленному порядку. Позднее много смеялись над цитатами из Сталина и других вождей, с которых начинались те или иные разделы книги. Но здесь была своя логика. Ведь идеология в этой книге содержится не только в подобных цитатах. Вся книга представляет собой своеобразную утопию: образ идеальной кухни, которая создается для самого передового в мире общества.
На идеологическом уровне «Книга.» воплощала торжество новых представлений об «изобилии» и «веселой, зажиточной жизни» над аскетизмом 20-х годов.
Показательно, что первоначально книга называлась «Книга о здоровой и полезной пище». Но Микоян настоял на том, чтобы в названии обязательно фигурировало слово «вкусная». По словам наркома, медики этому сопротивлялись, утверждая, что термин «вкус» — ненаучный, расплывчатый и вообще буржуазный. Микоян, однако, не согласился. Рассуждения о «буржуазности» отмел как демагогические,
